Возвращение - Фирсов Владимир Николаевич. Страница 5

Он видел здания небывалой вышины и прозрачные трубы над городом, в которых скользили прозрачные каплевидные поезда, обгонял диковинные автомобили, не похожие ни на что, спиралью взлетел чуть не к самому небу вокруг бетонной иглы неимоверной длины — верхняя часть вся была в каких-то железных прутьях, словно ерш для чистки ламповых стекол. На самой ее макушке, выше облаков, развевался красный флаг, а рядом с флагом летели двое на прозрачных крыльях — похоже, парень с девкой, — кувыркались в небе, смеялись и дурачились, ошалев от солнца, неба и любви… Потом все исчезло, стена комнаты вернулась на место, и постепенно Николай Тимофеевич осознал, что он по-прежнему сидит все в том же кабинете.

— Что это? — тихо спросил он после долгой паузы.

— Это Москва, сегодняшняя Москва, — ответили ему. — Это тот самый город, защищая который, и вы, и миллионы других людей шли на бой с фашизмом, шли на смерть и муки.

— Но ведь такое не сделать и за двадцать лет. Сколько же времени прошло? — еле слышно спросил Николай Тимофеевич, уже предугадывая ответ и страшась его. — Какой теперь год?

Они смотрели на него с жалостью и тревогой.

— Год вам ничего не скажет, — ответил Свет тихо, — у нас теперь другое летосчисление. А война закончилась пятьсот лет назад.

4

Заседание Трибунала Чести тянулось долго. Страсти разгорелись, участники порой забывали, что они собрались решить судьбу Владимира Росина, и пускались в дебри хронофизики и хроноистории, проецировали на экран зала заседаний то сложнейшие математические выкладки, то алгоритмы, заданные мозгу Института времени, а то и просто несли ахинею, пытаясь прикрыть слабость своих аргументов красноречием. Не терял спокойствия, наверное, лишь виновник всей этой кутерьмы Росин. Войдя в зал, он плюхнулся на ближайшее кресло и вот уже третий час с философическим видом разглядывал потолок, словно происходящее в зале его совсем не касалось. Николай Тимофеевич, наоборот, места себе не находил, извертелся в кресле, все время хватал Владимира за руку и громким шепотом — чуть ли не на весь зал — возмущался несправедливыми нападками на своего спасителя, а защитникам Росина несколько раз бурно аплодировал. На него вначале оглядывались, но председатель Хроносовета профессор Свет объяснил, кто он такой, и на него перестали обращать внимание.

Во время перерыва Росин отвел Деда обедать на крышу, откуда вся Москва была как на ладони. Дед, быстро освоивший обращение с шифратором, сам заказывал блюда автомату, но ел невнимательно — рассматривал город, задрав жидкую бороденку, провожал взглядом аэропоезда, дирижабли туристов, летунов с разноцветными крыльями.

— Теперь я понимаю, почему твои дурехи мне голову морочили. Да и ты тоже… — Он подмигнул сидевшему с ними врачу.

Тот засмеялся.

— Одна из них — профессор психологии, вторая тоже известный медик. Просто им был дан строжайший приказ. Мы ведь не знали, как вы отнесетесь к тому, что попали в XXV век. Было решено создать вам знакомую обстановку, только из этого ничего не вышло. Ну книги, скажем, взяли из хранилища под страшные клятвы — ведь это большая редкость, мы все пишем на кристаллы. А вот фанерную тумбочку достать не смогли. Фанеру лет триста как не выпускают. Во всем были проблемы — одежда, карандаш, бритье. Гигиенисты, например, пришли в ужас, когда кто-то предложил сделать для вас старинную ванную комнату — без лучевой стерилизации. А карандаш! Его и в музее не найдешь… Кстати, вот ваше письмо. Как вы понимаете, нам его отправлять некуда. А вы завтра будете дома, и сами все разузнаете.

После обеда споры продолжались. Кто-то предложил поставить вопрос на голосование, но желающих выступить и сказать свое веское слово оказалось столько, что голосование пришлось отложить. Случай был уникальный, прецедентов не имеющий, и к тому же надо было решить судьбу человека. То, что Росина следовало наказать, понимали все, но вот нажать кнопку выбора и тем вынести решение, ни у кого рука не поднималась.

О том, что заседание трибунала будет бурным, Росин знал заранее.

— Вопрос о вмешательстве в прошлое, — рассказал он Деду, — дискутируется уже лет пятьдесят, с тех пор как Гордеев и Ямамото доказали возможность проникнуть в него. Но это все были досужие рассуждения, потому что первые аппараты — интрахроновизоры — позволяли лишь наблюдать прошлое и годились разве для съемки учебных фильмов по истории. Но несколько лет назад был построен первый интрахронолет — ну, ты видел его, я на таком к вам прилетел, — и сразу пришлось решать: вмешиваться или не вмешиваться? Существует такая теория, что раз прошлое уже состоялось, менять его нельзя даже в самой малости — это, дескать, может вызвать огромные и совершенно непредсказуемые потрясения в последующих веках. Представь, например, что кто-то отправился в прошлое и убил там отца или дедушку Наполеона. Значит, Наполеон не родился бы, не стал императором Франции, не было бы войны 1812 года, Бородина, пожара Москвы л так далее. Правда, другая теория утверждает, что все это ерунда, дело не в Наполеоне или, скажем, Гитлере — не было бы Гитлера, нашли бы другого, потому что нападение на СССР было для империализма попыткой уничтожить коммунизм в зародыше и тем спасти себя… И хотя эту теорию — о возможности вмешательства в прошлое — поддерживают сейчас многие, осторожности ради было приказано всем хронолетчикам в прошедшие события не встревать, только наблюдать… А я не выдержал, вмешался: пристрелил нескольких немцев, а тебя вывез сюда, в будущее…

— И что же здесь плохого? Лучше разве, если бы я в петле немецкой болтался?

— Ой, Дед, не просто все это. Ты ведь в плен попал, потому что меня выручал. Не прилети я, и петли бы не было. А так цепочка потянулась, и неизвестно, насколько она протянется, если ты здесь останешься…

— Не останусь. Ты же сам говоришь — ждут там меня партизаны. Нам фашистов добивать надо. За нас это никто не сделает… Да и семью отыскать хочу. Даже не знаю, где их искать. Они вечером уехали, а утром к нам уже фашисты нагрянули. А твоя жена где?

— Не обзавелся еще. Все думаю отыскать себе в прошлом какую-нибудь принцессу, — отшучивался Росин. — Украду ее, а потом сказка появится про Кощея бессмертного… — Рассказывать, что любимая девушка предпочла другого, ему не хотелось.

О том, что можно возвратиться в свое время, Николай Тимофеевич узнал еще вчера. Известие это ошеломило партизанского командира.

— Так они что, ждут меня там, на поляне? — недоумевал он. — Пятьсот лет прошло, а они ждут?

Свет и Росин пытались растолковать ему, что такое петля во времени, но так и не смогли. Из их объяснений Дед усвоил твердо лишь одно: он может вернуться в свой отряд.

— Значит, ты им так и сказал: не уходите, я сейчас вернусь? — наседал он на Росина. — Так чего же мы здесь прохлаждаемся? Вези меня назад, раз наобещался? Там бой идет, люди гибнут, а я…

— Прошу вас понять одно, — терпеливо объяснял Свет. — С вашим участием или без него, но война давным-давно закончена. Прямой необходимости возвращаться нет. Тем более там, в XX веке, вы уже убиты, и никакого влияния на ход событий оказать не можете.

— Какой же я убитый, если я живой? — возмущался Николай Тимофеевич. — И мне по военным законам надлежит быть на фронте, раз меня вылечили.

Он поднял шум, требуя немедленного отлета. Ему с большим трудом разъяснили, что, сколько бы времени он здесь ни пробыл, его могут доставить в ту же самую временную точку, из которой он был выхвачен.

Тогда он немного утих и лишь потребовал срочным порядком вернуть ему бороду, без которой партизаны могут не признать своего командира. Медики запросили два дня, и Деду пришлось согласиться, тем более что он хотел выступить на заседании Трибунала Чести в защиту своего спасителя.

— Ты только растолкуй мне, за что тебя судят? Трибунал — дело серьезное, ты не смейся.

Росину пришлось прочитать Николаю Тимофеевичу целую лекцию о своей работе.

— Сторонники невмешательства в прошлое, конечно, во многом правы, требуя максимальной осторожности. Скажем, работорговля — дело безусловно гнусное. Но представь, что мы ее прекратили, и из-за этого Петру I не подарили арапчонка. Может быть, тогда Россия не имела бы Пушкина… Поэтому все наши контакты с прошлым проходили в глубокой тайне, чтобы никак не повлиять на него. А я — бац, примчался, автомат в руки, тебя, уже убитого, увез у всех на глазах да еще пообещал вернуть живым…