Лубянка. Подвиги и трагедии - Лузан Николай. Страница 27

С 1935 года объединенные ненавистью к общему врагу — Советскому Союзу, гитлеровские спецслужбы и ряд деятелей РОВС активизировали свои контакты. Но это сближение с немцами не всем пришлось по нраву в ближайшем окружении Миллера и раздражало французскую контрразведку. Слуцкий решил сыграть на этом и поручил резиденту в Нидерландах В. Кривицкому подобрать двух надежных агентов, способных безукоризненно исполнить роль немецких офицеров. Их дальнейший вывод на Миллера планировалось осуществить через Скоблина, связи которого в штабе вермахта тому были хорошо известны.

К середине сентября все подготовительные мероприятия были завершены, последнее слово оставалось за Миллером. И здесь расчет Слуцкого полностью оправдался: генерал, в жилах которого текла немецкая кровь, живо откликнулся на предложение Скоблина провести конфиденциальную встречу с военным атташе Германии и сотрудником посольства в Париже. 22 сентября 1937 года лидер РОВС, не подозревая, что это его последний день на свободе, вышел из штаб‑квартиры. Следившая за ним группа наружного наблюдения Шпигельглаза, к тому времени прибывшего в Париж для координации действий всех участников операции, не заметила охраны и признаков волнения в поведении генерала.

Казалось, все развивалось строго по плану, если бы не одна мелочь, которую вряд ли могли предусмотреть Шпигельглаз и главный исполнитель Скоблин. Миллер, наученный печальным опытом Кутепова, решил подстраховаться и написал записку своему секретарю, генералу П. Кусонскому. В ней он ставил в известность о том, что у него «на 12:30 назначена встреча с генералом Скоблиным, после которой предстояла беседа с двумя немцами из соседней страны и сотрудником посольства в Париже». В назначенное время Миллер поднялся в квартиру, но там его поджидали не немецкие офицеры, а группа захвата НКВД. Связанного по рукам и ногам, усыпленного хлороформом генерала доставили на машине в порт Гавра и под видом груза переправили на борт советского судна.

С наступлением вечера в штаб‑квартире РОВС почувствовали неладное. Кусонский вскрыл пакет, и когда прочел записку Миллера, то подозрения его и генерала Кедрова сразу же пали на Скоблина. Их тень преследовала того еще со дня похищения Кутепова, но тогда не нашлось доказательств, подтверждающих его связь с советской разведкой. Теперь же записка Миллера выдавала Скоблина с головой. Кусонский с Кедровым не стали медлить, вызвали его в штаб‑квартиру РОВС и учинили допрос. Тот, не подозревая о существовании записки Миллера, отрицал сам факт встречи с ним и тем самым окончательно разоблачил себя. Но доставить его в полицейский участок Кусонскому и Кедрову не удалось: на пути к нему Скоблин сбежал.

В связи с исчезновением Миллера русской эмиграцией был поднят большой шум, в прессе звучали прямые обвинения в причастности к его похищению агентов НКВД. Власти Франции потребовали от советского посла Сурица в Париже возвращения генерала, но тот отрицал всякую причастность к его исчезновению советской стороны. Крайним во всей этой истории оказался Кусонский, соратники по РОВС обвинили генерала в предательстве.

29 сентября Миллера доставили в Москву и поместили во внутреннюю тюрьму на Лубянке. Руководство НКВД рассчитывало с его помощью, как это уже было с другим видным противником советской власти Б. Савинковым, нанести еще один мощный удар по РОВС и в целом по белой эмиграции. Кроме того, генерал мог сыграть важную роль в той сложной политической и дипломатической игре, которая велась между СССР, Францией, Великобританией и Германией. Но Миллер на первом же допросе у следователя Власова отказался от предложения выступить с обращением к своим соратникам из РОВС. Тем не менее ему сохранили жизнь и даже позволили писать частные письма жене и Кусонскому. В руководстве НКВД, видимо, рассчитывали, что рано или поздно генерал сломается и пойдет на сотрудничество.

Но Миллер остался верен генеральской чести. Он был жив и в то же время перестал существовать. В Париже его считали погибшим, а в советской тюрьме узника с такой фамилией не существовало. В камере № 110 содержался заключенный Иванов Петр Васильевич. Кто на самом деле ее занимал, знали всего несколько человек: сам нарком, следователь Власов, начальник тюрьмы Миронов и ее комендант Блохин.

Оперативная разработка генерала продолжалась, но так и не дала результатов. Не изменил он своих показаний и после допроса у наркома Ежова, который состоялся 27 декабря 1937 года. В них по‑прежнему содержались общие сведения о деятельности РОВС, и без того хорошо известные в НКВД, отсутствовали имена и фамилии агентов и курьеров, ни одним словом не упоминалось о проведенных и планируемых организацией повстанческих, диверсионных акциях в СССР и против его представительств за рубежом. Однако ему позволили жить: в том политическом пасьянсе, что раскладывался в Кремле, фигура генерала Миллера еще что‑то значила.

Так продолжалось до мая 1939 года. К тому времени на карте Европы произошли стремительные изменения. При молчаливом согласии руководителей Франции и Великобритании 12 марта 1938 года состоялся аншлюс Германией Австрии. Операция «Отто», тщательно готовившаяся в недрах вермахта, в течение суток была завершена. Затем наступил черед Чехословакии. В результате так называемого мюнхенского сговора лидеров Великобритании, Франции и Германии она, оставшись один на один с вооруженной до зубов фашистской армией, 30 сентября 1938 года капитулировала. Призывы руководства СССР к правительству Франции выполнить союзнические обязательства и совместно защитить Чехословакию остались без ответа.

В той сложной обстановке, где каждая сторона — Великобритания, Франция и Германия — вела свою игру, Сталин вынужден был маневрировать, чтобы выиграть время перед неизбежной войной. Капитуляции Австрии и Чехословакии показали ему, что рассчитывать на Париж и Лондон в обуздании Гитлера не приходится, поэтому в начале мая 1939 года между Берлином и Москвой начались интенсивные переговоры. В этой новой игре фигура генерала Миллера становилась лишней.

11 мая 1939 года нарком НКВД Берия подписал предписание: «Предлагаю выдать арестованного Иванова Петра Васильевича, содержащегося в камере № 110, коменданту НКВД СССР т. Блохину». Последним документом, который подвел черту под земной жизнью генерала, стал акт, в котором было всего несколько скупых строчек:

«Приговор в отношении сего Иванова, осужденного Военной коллегией Верхсуда СССР, приведен в исполнение в 23 часа 5 минут, и в 23 часа 30 минут сожжен в крематории в присутствии: Комендант НКВД Блохин.

Начальник внутр. тюрьмы ГУГБ НКВД Миронов».

Не менее трагично сложилась судьба тех, кто многие годы находился рядом с генералом. После бегства из Парижа Скоблин перебрался в Испанию и там при невыясненных обстоятельствах погиб. Его жена, известная русская певица Н. Плевицкая, была арестована французской полицией как соучастница похищения генерала Миллера и в декабре 1937 года осуждена к 20 годам каторжных работ. Скончалась она в тюрьме за несколько месяцев до освобождения Франции от фашистов.

Незадолго до войны советской разведкой была осуществлена еще одна операция, связанная с ликвидацией заклятого врага Сталина — Троцкого. Решение на ее проведение, как и в случаях с Кутеповым, Миллером и Коновальцем, принималось на самом верху.

В начале марта 1939 года П. Судоплатов, на этот раз с новым наркомом, отправился в Кремль на встречу со Сталиным. Как позже вспоминал Павел Анатольевич [31], началась она с доклада Берии, который сообщил о результатах чистки разведки:

«— По указанию партии мы разоблачили бывшее руководство закордонной разведки НКВД (к этому времени руководители советской разведки Пассов и Шпигельглаз уже были расстреляны. — Прим. авт.) и сорвали их вероломную попытку обмануть правительство.