На свободное место - Адамов Аркадий Григорьевич. Страница 17

— Значит, он художник? — удивился Петя. — А в квартире одна картина только висит, говорят. Да и вообще там…

— А! — досадливо махнул рукой Белешов. — Год, как эту квартиру получил, а жил в ней месяц от силы. Ну, три, допустим. Чуть не полгода на одной Камчатке прожил. Надо же, а? Это имея квартиру в Москве! И сейчас уже месяца два как его нету. Если там протечет или что, сестре изволь звонить. И ведь приходят кто хочет. Буквально говорю: кто хочет. Вы же видите.

— Откуда же они ключ берут?

— А кто их знает.

— Может быть, у сестры?

— Ну что вы. Она кому-нибудь ключ не даст. Я ее знаю, приходила. Строгая такая, самостоятельная, седая вся. Старше его много будет. «Я, говорит, Игоря на руках носила». Очень самостоятельная женщина.

— А тех, кто вчера был, вы, случайно, не видели?

— Ни, ни. Даже не слышал, как пришли, вот что удивительно. Телек, значит, смотрел. Очень художественная передача была.

— Но вообще-то вы кого-нибудь видели, кто в ту квартиру приходил? — настаивал Петя. — Раньше, допустим.

— Раньше? А как же! Непременно видел.

— Вот вы, извините, сколько уже болеете?

— Я-то?

— Ну да. Вы.

— Я-то недели две. Только вы не подумайте…

— Нет, нет, я не подумаю, — энергично перебил Петя. — Так вот, за эти две недели кто-нибудь бывал в той квартире? Можете описать? — И, улыбнувшись, добавил: — По возможности художественно.

— Ну что ж. Пожалуйста, — приосанился в своем кресле Белешов и поправил очки. — Чего запомнил, то и скажу. Значит, так. Вот, к примеру, молодой человек один приходил. Точнее, парень. С ключом возился. Я, конечно, вышел. Ну, что про него сказать? Высокий такой, рыжеватый, губы красные, бантиком. На язык очень даже вежливый. «Так, мол, и так, папаша, Игорь взять просил кое-что». Ну, я, конечно, говорю: «Бери, раз велел. Мне-то что».

— И давно он приходил?

— Да вот… дня два назад, наверное.

«Не иначе, как Чума приходил, — подумал Петя. — После убийства уже».

— И еще одного видел, — продолжал между тем Белешов. — Этот раза три встретился. Я даже подумал, что живет он у Игоря. Из молочной один раз пришел и с хлебом. Ну, я и подумал.

— А этот как выглядел? — с интересом спросил Петя.

— Ну, этот, значит, постарше будет. Годков ему небось сорок с гаком. Одет солидно. Я так подумал, дядя, может, Игорев. Богато одет, модно. Кругом, значит, выдра у него. Шапка, воротник. Все в стиль. Барин, словом. Или дирижер. Но как-то видел, он на служебной «Волге» подъехал, черной, с занавесочками. «Эге, — думаю. — Будь здоров и не кашляй. Ишь какой ус моржовый». Ну, а в третий раз совсем интересно. С дамой приехал, представляешь? Вернее сказать, с девушкой, на глаз, конечно. Ну, я тебе доложу, картинка. Просто симпатичнейшая красавица, и только. По Сеньке и шапка, конечно.

— А если художественно ее описать? — улыбнулся Шухмин.

— Художественно? Ну, что тебе сказать? Глаза — во, блюдца, черные, искрятся аж. Брюнетка сама. Носик, губки…

— Одета была во что?

— Одета? Дубленочка на ней была — помереть можно. И меховая шапка — во!

— Белешов поднял руки над головой. — Опять же сапожки… закачаешься.

«Эге, — подумал Шухмин. — А ведь это Муза. Скорей всего, она. И не с Чумой, а с другим. Как это понять?» Вот этот самый «другой» очень заинтересовал Петю. Условно он его назвал «дядей».

— А вам с этим дядей говорить не довелось? — спросил Петя с надеждой.

— Почему же? Довелось. Вместе в лифте поднимались. Очень даже свободно заговорили. Культурный человек. «Я, говорит, их семью давно знаю. Ну, вот в командировку приехал, они мне и предложили остановиться. Вас я никак не потревожу, будьте спокойны». — «Что вы, что вы, отвечаю, как можно. Живите себе на здоровье». Вот уж дня три-четыре не вижу. Уехал, наверное.

— А откуда приехал, не сказал? Как зовут?

— Откуда, не сказал. А вот как звать… — Белешов задумчиво сморщился, уставившись в потолок. — Такое, знаете, странное имя… Отродясь не слыхал… Как-то на «ар» кончается… Бомар… Гомар… А дальше уже по-нашему — Иванович. И фамилия тоже непростая. Запамятовал я ее. Да и ни к чему было запоминать-то.

Про себя Шухмин уже построил было такую схему: Игорь отдает ключ от квартиры этому «дяде» и уезжает. Дальше он к событиям никакого отношения не имеет… Нет, уже не получается. Игорь уехал два месяца назад, а «дядя» приехал совсем недавно. Не стыкуются эти два события. Значит, «дядя» получил ключ от сестры, больше, очевидно, получить было не от кого. А после его отъезда ключ у нее получил Чума. Вот это уже странно. Да, видно, придется эту сестру посетить, самостоятельную и седую, без всякого удовольствия подумал Шухмин. Значит, «дядя» давно знает всю их семью, А вот Чума, редко бывая в Москве, все же знает, оказывается, Игоря. Сказал же он Артемию Васильевичу: «Игорь просил кое-что взять». Ишь ты, «кое-что». Откуда же он Игоря знает, интересно? Как они могли познакомиться? Или Чума наврал и Игоря он не знает? Но откуда у него ключ от квартиры тогда, откуда он знает имя владельца квартиры? Как ни крути, а остается только сестра. Она знает Чуму и доверяет ему ключ? Сомнительно что-то «Дядя» ему ключ дал? Зачем? Он же туда Музу приводил, тайком от Чумы, надо полагать. А она, значит, крутит с обоими? Петя почувствовал, что запутывается во всех этих вопросах, в непонятной ситуации вокруг этой странной квартиры. Тут надо ухватить главное, подумал он. А что было главное? «Дядя», Игорь, его сестра, Муза, ключи, Чума… За что ухватиться? Может быть, все-таки за «дядю»?

Шухмин всегда оказывался в затруднении, когда надо было решать общие вопросы, выбирать главную линию действия, вообще выбирать что-то одно из многого. Ему всегда казалось, что он непременно что-то упустит при этом выборе, что-то от него важное ускользнет, как это порой и случалось. Вот если кто-нибудь другой для него эту линию действия выбирал, Шухмин шел по ней уверенно, и даже отважно. Только бы знать твердо, куда идти, а уж как идти — это он решит сам и, будьте уверены, дойдет, до конца дойдет.

Но вот за что следовало ухватиться сейчас? Главное бы только не упустить… Про хозяина квартиры и так, кажется, все ясно. Художник, в командировке два месяца… Сестра никуда не денется… Музу этот сосед совсем не знает, Чуму тоже… Остается «дядя». Да, да, пожалуй, именно «дядя»! Что он знает про этого загадочного пока «дядю»?

— А где он работает, как вы думаете, Артемий Васильевич? — с надеждой спросил Шухмин. — Этот вот самый дядя.

— Какой, извините, дядя?

Артемий Васильевич удивленно посмотрел сквозь очки на Петю, перестав даже крутить большие пальцы на животе.

— Ну, этот жилец у Игоря, — улыбнувшись, пояснил Петя. — Я его для простоты дядей назвал. Он ведь не дядя Игорю?

— Не назывался, нет, — покачал головой Артемий Васильевич и задумчиво продолжал: — А вот где работает… Что-то он, помнится, обмолвился… Вроде бы по снабжению. Я, признаться, эти материи не очень разбираю. Не моя, так сказать, сфера… Да! — вдруг оживился он. — Вот какой разговор у нас был. Я ему еще сказал, в порядке шутки, ясное дело: «Вы меня духовыми инструментами снабдите. Озолочу». Оркестр проваливается, дирижер в истерике. Представляете? Да! Я еще вот что вспомнил. У него усики такие, знаете, узенькие, черненькие, ниточкой, словом. А на левой щеке… нет, на правой! Ну, конечно, на правой. Моя левая… — он дотронулся пальцем до щеки, — значит напротив, — его правая, все верно. На правой щеке у него родинка. Во! — он сложил два пальца в колечко. — С двугривенный, ей-богу. Если вы его встретите, то сразу по этой родинке узнаете, ручаюсь.

— Точно, — подтвердил Шухмин. — Конечно, узнаю. Но что он вам ответил, когда вы насчет оркестра сказали?

— А-а. Он, значит, деликатно так улыбнулся и говорит: «Не моя область. Если бы вам текстильные изделия требовались широкого спроса, тогда был бы разговор». Ну, я ему отвечаю его же словами, конечно тоже в шутку, это уж само собой: «Не моя область, а то был бы разговор. Это я вам как директор заявляю». А он, понимаешь, смеется. «Главное, говорит, стать директором. А там ДК или текстильный магазин, это уже дело второе. Магазин даже выгоднее». Тактичности, я вам скажу, ему не хватает. Что значит выгоднее? Я ему, понимаешь, не коммерсант, кажется, а работник культуры как-никак, — сердито заключил Артемий Васильевич.