Охотники за сокровищами - Уиттер Брет. Страница 55

– Вот Розенберг, – сказала она, показывая ему первую из большой стопки фотографий. – Именно его Гитлер назначил ответственным за философское и духовное воспитание нацистов. Иными словами, это главный фашист.

Они сидели в гостиной, освещаемой огнем в камине и тусклым светом лампады. В вазе на кофейном столике стояли цветы, на бюро – бутылка коньяка. Валлан показывала ему фотографии – Геринга, Лозе, фон Бера и прочих высокопоставленных нацистов и сотрудников Оперативного штаба, – а Роример тщетно пытался по достоинству оценить испеченные хозяйкой к его приходу кексы. Банальность этой сцены ничуть не уменьшала исключительности его открытий.

Она показывала снимки Геринга, где тот оценивал произведения искусства в сопровождении верной свиты: Вальтера Андреаса Хофера, Бруно Лозе, полковника фон Бера. На одном из снимков Геринг любовался небольшим пейзажем, держа его в руке, – в другой руке сигара, вокруг шеи повязан шарф. Был и Лозе, передающий начальнику какую-то картину; фон Бер в форме за своим необъятным письменным столом, а его приспешники расселись на стульях кругом. Роримеру даже не требовались пояснения – он узнавал их сразу же. А все потому, что Валлан часто и в красках рассказывала ему о них.

«Она меня готовит, – подумал он. – Все это время она меня готовила».

Роза вышла и вернулась с кипой бумаг. Счета, копии накладных на железнодорожную отправку, все, что могло понадобиться союзникам, чтобы доказать, что предметы искусства были украдены и отправлены в Германию через музей Жё-де-Пом. Она снова встала и снова вернулась с бумагами: фотографии самих работ, многие из которых были уже вынуты из рам для перевозки. На другой фотографии картины занимали каждый свободный сантиметр стены, ими были забиты и стеллажи.

– «Астроном» Вермеера, – Валлан указала ему на одно из особенно ценных полотен. – Украден Оперативным штабом Розенберга прямо со стены гостиной Эдуарда де Ротшильда. Геринг одержим Вермеером.

Даже бывалый Роример остолбенел от удивления. «Астроном» был одной из немногих работ, считавшихся общепризнанными шедеврами.

– Геринг забрал ее себе?

– Нет. Ее забрал Гитлер. Говорят, он хотел ее больше всего, что было во Франции. Так что в ноябре 1940 года Геринг послал ему картину. Это случилось, когда он решил отнять у Розенберга контроль над Оперативным штабом, и ему важно было доказать Гитлеру, что вся затея послужит славе Германии и что лучшие работы будут найдены и доставлены фюреру. Но многие другие произведения искусства отправились в личную коллекцию Геринга.

– А остальные?

– Некоторые они сожгли, – сказала она, – летом 1943-го года. В основном работы современных мастеров, которых нацисты объявили дегенеративными. Оставили только то, что думали продать. «Недостойные» работы резали на куски, а потом сжигали в близлежащих садах. Думаю, целый грузовик сожгли, пять или шесть сотен работ. Клее, Миро, Макс Эрнст, Пикассо. Сначала загорались рамы и подрамники. А затем огонь охватывал сами картины – они горели быстро и жарко и рассыпались прахом. Ничего было не спасти.

– Как в Берлине в 1938-м, – сказал Роример, вспоминая огромный костер из произведений современного искусства, который в те невинные времена потряс мир. Теперь-то уже все поняли, что для нацистов не было ничего святого. – А то, что не сожгли?

Валлан поднялась и вышла из гостиной. Вернувшись, она принесла с собой стопку документов.

– Они в Германии, – сказала она, протягивая ему доказательства существования нацистских хранилищ в Хайльбронне, Буксхайме, Хоэншвангау – все эти названия он уже от нее слышал. Пока она объясняла ему, как до них добраться и что там искать, Роример наконец понял: эти хранилища находились на юге Германии, и, значит, все они окажутся на пути 7-й армии. Его армии. Его территории. Он вдруг ощутил тяжесть свалившейся на него ответственности. Четыре с лишним года охрана этих ценностей лежала на Розе Валлан, сегодня она разделила с ним эту ношу, эту честь и этот долг.

Она протянула ему одну из фотографий. Не надо было превосходно разбираться в истории искусства, чтобы узнать на ней парящие, словно в волшебной сказке, башни величественного замка в Нойшванштайне.

– В этом замке, – сказала Валлан, – нацисты хранят тысячи украденных из Франции произведений искусства. Там вы найдете и всю документацию Оперативного штаба.

А помолчав, добавила:

– Надеюсь, что нацисты не отыграются на произведениях искусства за свое поражение.

Роример смотрел на фотографию. Замок Нойшванштайн был известен во всем мире как романтическая причуда Безумного Людвига, баварского короля XIX века. И, если верить Валлан, это была еще и самая большая сокровищница в мире. Правда, до Нойшванштайна, построенного высоко в баварских Альпах, было не так-то просто добраться. Доставить туда сотни тяжелых ящиков с произведениями искусства, не говоря уже о двадцати тысячах шедевров, отправку которых Валлан задокументировала, работая в музее, потребовало бы невероятных усилий.

– Вы в этом уверены? – наконец спросил он.

– Поверьте, – ответила Роза Валлан, – это не просто женская интуиция.

Глава 30

Приказ Гитлера «Нерон»

Берлин, Германия

18 –19 марта 1945

Альберт Шпеер, личный архитектор Гитлера и нацистский министр вооружений и военной промышленности, был в растерянности. Шпеер не числился среди нацистов первого призыва – на его официальном партийном удостоверении был номер 474 481, но был близок к Гитлеру с середины 1930-х годов. Ведь фюрер считал себя архитектором и с благосклонностью относился к «коллегам-художникам». За те десять лет, что они работали вместе, Шпеер всегда подчинялся прямым приказам фюрера. Но последним планом Гитлера стало уничтожение немецкой инфраструктуры: мостов, железных дорог, заводов, складов – ради того, чтобы остановить противника. Шпеер пытался убедить Гитлера проявить благоразумие и сдержанность, и в течение нескольких недель ему это удавалось.

Однако 18 марта 1945 года Шпееру сообщили, что четыре офицера вермахта были казнены по приказу Гитлера за то, что не взорвали мост в Ремагене, и западные союзники впервые перешли Рейн. Шпеер испугался, что Гитлер использует провал в Ремагене, чтобы обосновать свою тактику «выжженной земли», и в спешке составил доклад на двадцати двух страницах о том, какими чудовищными последствиями чреваты планируемые разрушения. «Если взорвать все виадуки и все железнодорожные мосты над незначительными каналами и долинами, – писал он фюреру, – Рурская область не сможет произвести даже материалы, необходимые для их починки». Что касается немецких городов, то их будущее виделось ему в еще более мрачном свете: «Планируемое уничтожение мостов в Берлине отрежет город от поставок продовольствия; промышленность и повседневная жизнь в городе станут невозможны на годы. Для Берлина подобные разрушения означают смерть».

Уже на следующий день, 19 марта, он получил ответ фюрера в форме приказа всем военным офицерам.