Охотники за сокровищами - Уиттер Брет. Страница 59

– Конечно, – ответил Керстайн, вспоминая старого профессора, преподававшего ему историю искусств на старших курсах. – Я помню его по Гарварду.

– Как и я, – продолжил немецкий ученый. – Писал у него диплом. До сих пор с теплотой вспоминаю его жену. Самая мудрая женщина из всех безумных, что я встречал. Он резко повернулся к жене и велел:

– Коньяку.

Когда жена вместе с остальными домочадцами вышла из комнаты, его тон тут же изменился. Склонившись к ним, он поспешно принялся излагать им свою историю.

– Не буду вас обманывать, – говорил он. – Я встречался с Герингом в Париже. И с Розенбергом. Работал с ними обоими. Как ученый – вы понимаете, ничего особенного, но я наблюдал за ними и за их операцией. Я был рядом, когда Геринг вывозил из Парижа первый поезд с произведениями искусства. Я сказал ему, что его обращение с конфискованными у евреев предметами искусства входит в противоречие с пунктом Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны, а также с военными приказами Гитлера. Он потребовал объяснить, что я имею в виду. Когда я закончил, он просто сказал: «Начнем с того, что здесь ты должен следовать только моим приказам и будешь действовать, как я тебе скажу». Я ответил, что военное командование во Франции и юристы – в смысле юридические представители рейха – с ним не согласятся, а он возразил: «Не переживай, дорогой Буньес, я – главный юрист в государстве».

Именно так он мне и сказал, джентльмены. Слово в слово, 5 февраля 1941 года. Что оставалось делать простому ученому? И, кроме того, в руках Геринга искусство было сохраннее, чем рассеянное по рукам тысяч нацистов, каждый из которых стремился урвать свой кусок. Как видите, я действовал в защиту искусства. Это была охрана через приобретение.

Вошла Хильдегард с бутылкой коньяка. Поблагодарив ее, Буньес налил по бокалу себе и Керстайну. Поузи пить не стал, но закурил сигарету. Обоим хранителям требовалось отвлечься, чтобы не показать, как они потрясены. Этот человек, этот провинциальный ученый был в Париже. Он знал все, что там происходило. Он мог дать им ответы на вопросы, над которыми они бились все эти месяцы.

– Я могу открыть вам то, что знаю, – продолжил ученый после нескольких глотков, – но за определенную плату. Я хочу, чтобы мне и моей семье обеспечили безопасный выезд из Германии. Все, о чем я мечтаю, это закончить свою книгу и вести мирную жизнь. Взамен я расскажу вам не только, что именно было украдено, но и где это искать.

– Почему вам требуется для этого покидать Германию? – спросил Керстайн.

– Я был капитаном СС. Пять лет. Да, это правда. Только из профессиональных целей. Понимаете? Ради искусства. Но если жители этой долины узнают… Они не поймут. Возможно, они убьют меня. Они винят нас во всем… во всем этом.

Поузи и Керстайн переглянулись. Они говорили со многими служителями искусства, но ни один из них не состоял в СС. Что за ученый был перед ними?

– Я не уполномочен заключать сделки, – ответил Поузи, а Керстайн перевел.

Немец вздохнул. Он допил свой коньяк, а затем, как будто обдумав имеющиеся у него варианты, вдруг вскочил и вышел из комнаты. Через несколько минут он вернулся, в руках у него был блокнот в переплете. Это был каталог всех украденных во Франции произведений искусства: название, размер, на что его обменяли или сколько заплатили, прежний владелец. Он объяснил им все, переводя с немецкого. Затем велел развернуть на столе свои карты и показал, где и что искать. Как будто он все это помнил наизусть, держал в голове до малейшей детали.

– Собрание Геринга уже не в Каринхалле, – уверенно сказал ученый. – Оно в Вальденштайне. Здесь. Но не могу сказать, сколько оно еще там пробудет.

Он объяснил им внутреннее устройство мира немецкого искусства. Как сокровища России и Польши были распределены по немецким музеям. Какие торговцы искусством в Берлине продавали краденые работы. Какие украденные шедевры Франции попали в Швейцарию, а какие осели в Германии.

– А что насчет Гентского алтаря? – спросил Поузи.

– Алтаря Ван Эйка? – переспросил ученый. – Он у Гитлера, в его коллекции шедевров.

Он ткнул пальцем в австрийские Альпы неподалеку от родного города Гитлера Линца.

– Вот здесь, в соляной шахте в Альтаусзее.

Собрание Гитлера? Поузи и Керстайн не проронили ни слова. Они уже даже не смотрели друг на друга. После сотен километров пути, бесплодных разговоров, месяцев кропотливого складывания целого из обрывков информации им вдруг предоставили все, о чем они мечтали, и даже больше. Не просто информацию – карту клада с сокровищами фюрера. А ведь никто из союзников до этого даже не знал, что у фюрера был клад.

– Нацисты – невежды, – сказал ученый. – Совершенные мошенники. Они не понимают красоты искусства, только цену. Они украли у Ротшильдов их серебряную посуду, а потом использовали ее как обычные столовые приборы в своем берлинском аэроклубе. Мне дурно становилось, когда я видел, как они тычут в пищу этими бесценными вилками…

Ученый поднялся и налил себе еще бокал коньяка. Затем принялся рассказывать о своей работе, о Париже и его соборах, XII веке и его величественной траурной стати, о том, как много было утеряно и разрушено временем и бесчувственной войной. «Здесь, – писал Керстайн, – холодной мозельской весной, вдали от гибнущих городов, работал немецкий исследователь, влюбленный во Францию, влюбленный страстно, но с безнадежным, отчаянным фатализмом», который так типичен для немцев. Керстайн ничего не мог с собой поделать – этот человек ему нравился.

– Я к вашим услугам, господа, – наконец закончил ученый. – Спрашивайте, что хотите. Все, что я хочу взамен, – вернуться с семьей в Париж.

Как будто дожидаясь этих слов, в комнате появилась его жена с младенцем.

– Я узнаю, что можно сделать, – ответил Поузи, и они с Керстайном встали, собираясь уходить. Внешне они сохраняли спокойствие, но внутри у них все кипело. За последние двадцать минут они узнали больше, чем за прошедшие двадцать недель. И теперь перед ними стояла задача, да еще какая: найти и вернуть владельцам тайный склад сокровищ Гитлера.

Немецкий ученый улыбнулся, протянул руку для пожатия. Даже если он был разочарован, что его не пообещали вывезти из Германии, виду не подавал.

– Приятно было познакомиться, друзья, – сердечно сказал он. – Спасибо, что приехали.

– Спасибо вам, доктор Буньес. Вы нам невероятно помогли.

Они и представить себе не могли, что провели день вместе с продавшимся Герингу офицером Службы охраны культурных ценностей, одним из главных организаторов печально известной грабительской операции в Жё-де-Пом.

Глава 33

Ярость

Североевропейский театр военных действий

30–31 марта 1945

Рядовой первого класса Ричард Кортни был в ярости. Как и большинство таких же, как он, солдат 1-й армии США, он вынашивал эту ярость еще с Нормандии. Ричард прошел через кольцо немецкого огня на нормандских пляжах, он выжил при штурме «линии Зигфрида». В сентябре он сражался за Ахен, а затем сражался за него снова после Арденнского наступления. Теперь он обыскивал – в армии это называли зачисткой – поместье на другом берегу Рейна, рядом с городком под названием Брайденбах, и даже после девяти месяцев, проведенных в боях, не мог поверить своим глазам. В доме, который, как сообщили солдатам, раньше принадлежал одному из лидеров НСДАП, каждая комната открывала новые сокровища: картины, хрусталь, серебряную посуду, статуи. Коллекционирование предметов искусства было в моде среди нацистской элиты и, без сомнения, подпитывалось желанием выслужиться перед фюрером и рейхсмаршалом. Ну а этот нацист, очевидно, «собирал» искусство со всей Европы.

Но по-настоящему рядовой Кортни разозлился, только когда добрался до погреба и обнаружил, что тот с пола до потолка забит гуманитарной помощью Красного Креста, предназначавшейся для американских военнопленных. Как она здесь оказалась? Зачем высокопоставленному нацисту галеты и лейкопластыри? Чем дольше он смотрел на них, тем больше выходил из себя, пока не схватил лом и не принялся крушить все вокруг: коробки, зеркала, фарфор, произведения искусства, люстры. Он был так зол, что даже выбил переключатели света из стен. Никто даже не пытался его остановить.