Охотники за сокровищами - Уиттер Брет. Страница 63

– Or.

По-французски – золото.

Полицейские притормозили:

– Or? Вы уверены?

Женщины кивнули:

– Lingots d’or. Золотые слитки.

Два дня спустя, 8 апреля 1945 года, в шахту прибыли Роберт Поузи и Линкольн Керстайн, хранители памятников 3-й армии США. Не найти вход было невозможно. Каждые несколько шагов они проходили мимо очередного солдатского караула, вдоль узкой дороги выстроились противовоздушные орудия. Поузи прикинул, что на страже стояли человек сто, но чем дальше он шел, тем больше было инспекционных постов и караулов. В итоге он оценил количество солдат в полбатальона (двести–триста человек). На самом же деле Меркерс охраняли два батальона пехоты и части еще двух танковых батальонов.

Лифт был забит офицерами, присланными из штаба во Франкфурте определить сумму золота и валюты. Он пах серой и скрипел, как деревянные ступеньки старой лестницы. Вскоре уши Керстайна заболели от давления.

– Какова глубина шахты? – спросил он у лифтера.

– Двадцать одна сотня футов, больше шестисот метров, – ответил один из офицеров. – Лифтер, между прочим, фриц. Ни слова не понимает по-английски.

– Надеюсь, он не из СС.

– Не волнуйтесь, рядовой. Тут кругом полно генералов. Вы ему совсем не нужны.

Лифт открыл двери, и перед ними развернулась сцена из дантовского «Ада»: тьма, тени, бегающие туда-сюда люди, туман, вода, проволока, металлическое оборудование, раскинувшее насекомоподобные щупальца, офицеры отдают лающие приказы, и каждый звук многократно отражается эхом от каменных сводов. Горело всего несколько ламп, отбрасывая на стены причудливые тени, и в их свете был виден белый налет на руках и шеях солдат. Людей и оборудование обливали из шлангов, и вода собиралась на полу грязными лужами. Влажность стояла такая, что Керстайн промок за несколько секунд. Он вытер лоб, затем помассировал заболевшее горло.

– Здесь минеральные соли, – сказал кто-то, протягивая им повязки, – наденьте платки и дышите через них. Когда выйдете на поверхность, протрете этим сапоги. Соленая вода будет разъедать кожу весь день.

Они прошли мимо еще нескольких караулов и группы солдат, разбиравших брошенную рядом с лифтом кучу бумажных купюр. За неделю до этого немецкие банковские чиновники попытались вывезти деньги, но было пасхальное воскресенье, и на железнодорожной станции никто не работал. За горой купюр находился артиллерийский окоп, обложенный мешками с песком, в нем сидели два молчаливых солдата в пуленепробиваемых касках. А за окопом виднелась тяжелая стальная дверь в хранилище. Ключа, видимо, не нашли, поэтому в метровой толщины стене была пробита дыра. Поузи и Керстайн пробрались к входу. Первым увиденным внутри был американский офицер, позирующий для фотографий с каской, набитой золотыми монетами, в руках. Они оказались в зале № 8, знаменитой нацистской кладовой.

Линкольн Керстайн взглянул вверх. Над его головой сиял отраженным светом сотен огней необъятный каменный потолок. Он прикинул: комната была не меньше сорока пяти метров в длину, без единой опорной колонны, и еще двадцать поперек. Высота? Метров, наверное, шесть, посредине с потолка свисал ряд ламп. За огнями виднелись рельсы. В дальнем конце комнаты было несколько вагонов, в которые грузили коробки. Поначалу штабеля коробок не произвели на Поузи большого впечатления, и только потом он понял, что дело в перспективе. Они были выше солдат, нагружавших вагоны. Пол перед коробками был заставлен одинаковыми мешками: коричневыми, размером с буханку хлеба, перевязанными сверху. Они были выстроены рядами четыре на пять, по двадцать мешков в отсеке, между отсеками – дорожка. Керстайн попытался сосчитать количество отсеков, но без успеха. Последние были так далеко, что мешки сливались в единую массу. И каждый из десятков или даже сотен тысяч мешков был набит золотом.

В соседней комнате хранились произведения искусства, по большей части картины. Некоторые были упакованы в ящики, другие – в подписанные коробки с замками и откидывающимися крышками, третьи – просто завернуты в коричневую бумагу. Немало картин просто запихали стоймя в деревянные стеллажи, словно дешевые постеры в магазинах. Керстайн осмотрел их. Чудесная марина с далекой шхуной работы Каспара Давида Фридриха была испорчена прорехой на небе, но остальные вроде не пострадали.

– Не так уж и много на фоне всего остального, – сказал Поузи.

– О, это далеко не все, – с усмешкой сказал проходивший мимо офицер. – Там внизу еще километры туннелей.

Но остальные проходы не впечатляли так, как зал № 8. В них было пустынно, да и клаустрофобия от пребывания в каменном коридоре глубоко под землей давала себя знать. Воображение Керстайна рисовало ему тайные немецкие мины, заложенные специально, чтобы подорвать в туннеле и запереть в подземной могиле незадачливых искусствоведов. Нацисты, думал он, завлекли нас сюда, как убийца с бочонком амонтильядо в рассказе Эдгара Аллана По заманил в подвал свою жертву.

– Интересно, сколько над нами сейчас тонн грязи? – спросил Керстайн, протискиваясь сквозь узкий проход. Он вспоминал маленькую шхуну Каспара Давида Фридриха, затерянную под необъятным небом.

– Хуже, чем солдатам в этих туннелях, – ответил Поузи, – пришлось только шахтерам, которые их прорыли.

Он не знал, что было и кое-что похуже: все эти тонны золота и произведения искусства нацисты перенесли под землю, используя принудительный труд восточноевропейских евреев и военнопленных.

Постепенно до сознания хранителей начало доходить, какие несметные богатства спрятаны в шахтах Меркерса. Скульптуры, наспех упакованные в ящики, вместо подписи – вырванные из музейных каталогов фотографии. Древние египетские папирусы в железных коробках, которые соли шахты разъели до состояния мокрого картона. Древнегреческие и римские антики, византийские мозаики, восточные ковры, папки с бесценными документами в кожаных и клеенчатых переплетах. В ничем не примечательной, чуть ли не подсобной комнате они нашли оригинальные резные доски к серии гравюр Альбрехта Дюрера «Апокалипсис» 1498 года. И новые и новые ящики с картинами: Рубенс, Гойя, Кранах… И полотна менее известных мастеров…

– Какой тут беспорядок! – удивился Керстайн. – Все периоды и стили вперемешку, шедевры вместе с современными работами, разные музеи… Что здесь происходило?

– Их упаковывали по размеру, – объяснил Поузи, указывая на ровный строй картин в одной из коробок.

Вечером они покинули шахту и вернулись во Франкфурт, чтобы доложить о своих находках. С ними был майор Перера, офицер 3-й армии, которому поручили оценить количество золота и валюты в шахте. По первоначальным подсчетам, сообщил Перера, в шахте найдено 8198 золотых слитков, 711 мешков с американскими золотыми двадцатидолларовыми монетами, 1300 мешков золотых изделий, сотни мешков иностранной валюты и 2,76 миллиарда долларов в рейхсмарках, прочих валютах, серебре и платине. А также станок, который немецкое правительство использовало для печатания купюр. В шахте также был обнаружен банковский чиновник, герр Вайк, который подтвердил, что все это составляло большую часть национальной сокровищницы Германии.

Согласно предварительной оценке, доложил Поузи, все произведения искусства прибыли из Берлина. Их паковали небрежно, впопыхах, очевидно, просто хватали все, что могли унести. И все же в шахте хранились тысячи произведений искусства, и, судя по всему, ни одно из них не было украдено из других стран.

На следующее утро Роберт Поузи позвонил Джорджу Стауту. Командир ПИИА британский ученый Джеффри Уэбб как раз оказался в Вердене на встрече со Стаутом, и Поузи предложил им обоим немедленно приехать. А сам отправился с Керстайном в соседний Хунген, в который недавно вошла 3-я армия. Спустя несколько часов в замке Браунфельс, воздвигнутом как крепость в 1246 году, они обнаружили собрание первопечатных книг, древних рукописей и священных еврейских текстов, которого хватило бы, чтобы составить коллекцию небольшого музея. Все эти материалы были украдены для исследовательского института главы Оперативного штаба рейхсляйтера Альфреда Розенберга, целью которого было доказать неполноценность еврейской расы.