Приключения тележки, памфлет, сатира - Тершанский Енё Йожи. Страница 7

Естественно, после всего этого Аги не могла напрямик объявить артистке, что нашла себе милого в лице обивщика мебели из полуподвала.

Но, как бы там ни было, Безимени спускался от своей невесты с легким сердцем и все его страхи как рукой сняло: Аги взяла судьбу тележки в свои руки, а это означало, что тележка его в верных руках!

Он заперся в мастерской и навел там некоторый порядок.

Срочной работы у Яноша пока не было. Как раз утром он переправил заказчику сравнительно большой заказ. Снова пересчитав полученные деньги, он распределил их себе на неделю.

За этим занятием и накрыл его Вицишпан, явившийся не один, а вместе с Карчи Козаком.

Козак, как и его приятель, пренебрег приобретенной некогда профессией ремесленника и подался в какую-то контору служителем. На непыльной своей работенке он трудился с семи утра до трех часов дня. Затем бросался в объятия «Молодушки», лакал фреч и разглагольствовал о политике. Он, как и Вицишпан, исповедовал высокие идеалы нилашистской партии.

В тесную дружбу с этими типами Безимени замешался ради грошового «шнапсли», [7] в которое они ежедневно резались в «Молодушке».

Вицишпан и Козак, нагрянувшие к обивщику мебели, были в великолепном расположении духа.

— Ну-ка разуй глаза! Гляди, сколько я отхватил у артистки! Сегодня, между прочим, я сподобился быть поставщиком двора ее милости по случаю ее дня рождения! — Он помахал у обивщика перед носом десяткой и сунул ее в карман. И тут же широким жестом протянул вторую десятку Козаку: — А вот это получил от артистки он — за то, что подсобил мне шмотки ее в квартиру втащить.

— Развернем-ка бумажечку! — ухмыльнулся Козак, любовно разглаживая между двумя пальцами свою десятку.

— А теперь самый смак! — провозгласил Вицишпан. — После этаких благодеяний у меня, сам понимаешь, не хватило духу попросить еще и за твою тележку, как мы с артисткой договаривались. Но тут вдруг подала голос эта хорошенькая сучка, Али: «А обивщику не пошлем чего-нибудь за его тележку?» — «Дайте им и на его долю десятку, — сказала тут артистка, — все-таки сегодня мой день рождения…» Держи, подонок! — протянул он десятку Безимени. — Это ж надо — такие деньги за тележку! Ну и проценты! Можешь горняшечку поблагодарить. И что это ты башку воротишь? По-до-зрительно!

— Видать, стакнулся с ней? — подмигнул Козак.

— Чтоб ты ослеп! — рявкнул обивщик. — Слышишь?!

— Ага, значит, правда?! Понял, осел? — захохотал Вицишпан, обращаясь к Козаку. И ладонью прикрыл ему глаза. — А ты закрой, закрой зенки-то, как бы и впрямь не ослепнуть. Так вот почему подонок этот бежит от «шнапсли», вот почему никогда больше одного фреча не выпьет, вот почему жмотничает и после закрытия никогда нас к себе в мастерскую не пускает! Оказывается, к нему по ночам горняшечка бегает! Ах ты негодяй, ах подонок, так ты ж и эту десятку с девкой своей поделишь!

На душе у Безимени с каждой минутой становилось все тяжелей, все гаже. Вдруг он схватил Вицишпана за грудки.

— Эй, ты! Я тебе нос об стенку расквашу, и сейчас, не сходя с места, если ты без причины порядочную девушку хулить будешь!

Глаза Вицишпана испуганно вперились в обивщика. Но трепать языком он не перестал да еще сопровождал свои гнусные речи безобразным гоготом. Забрав что-нибудь в голову пьяницы, как известно, становятся необыкновенно изобретательны.

— Докажи, что у тебя с Агицей не общий котел! — захлебывался он. — Пропей с нами эту десятку за здоровье артистки, в честь ее дня рождения!

Безимени, приучивший этих бесхребетных типов к тому, что его слово свято, на секунду туго свел густые брови, соображая как же ответить.

Сегодняшний заказ выполнен. Аги ему сегодня не видать разве что мимолетом на кухне удастся обменяться парой слов! Десятка от артистки дуриком ему досталась. Стыдно, трудами этих бездельников заполучив чаевые, не разделить с ними шальные деньги.

— Идет, — отпустил он пальто Вицишпана. — Угощаю на всю десятку.

— И-их-ха! — взвыл Козак. — Три банки чопакского, три большие — сельтерской. Да еще сдачи останется два кругляка! Айда! Сегодня ты король! Ну, чего стоишь?

— Не спеши! — отозвался Безимени. — На голодный желудок я спиртного не принимаю. Есть тут у меня кусочек свиной грудинки. И вас угощу.

— Ну, этот нынче на радостях, что в кои-то веки собрался выпить по-человечески, из состояния мгновенного умопомрачения перешел в разряд временно помешанных! — заключил Вицишпан, который среди прочих своих занятий некоторое время, по собственному признанию, служил санитаром в доме для умалишенных, или психушке, как он называл его; злые языки однако, утверждали, что он сам находился там на излечении, причем в отделении для уголовников.

Козак стал вдруг рыться в бездонном рваном кармане своего видавшего виды зимнего пальто.

Несколько раз слышался треск разрываемой ткани, но наконец после долгих усилий и ухищрений ему удалось извлечь из прорехи, именовавшейся карманом, круглую жестяную банку.

— Ух, так тебя растак! — взревел Вицишпан. — На кухне подхватил?

— Тра-та-та! — пропел Козак и потряс головой.

— А ну, ты, сейчас же тащи назад! Чтобы из-за тебя горничную воровкой объявили! — И ручища Безимени угрожающе сжалась в кулак.

— Опомнись! — вскрикнул Козак, отступая с жестяной банкой. — Ноги моей на кухне той не было. Туда только Вицишпан входил. Верно ведь, Вици?

— Значит, ты украл? — шагнул Безимени к Вицишпану. — Воруешь, а потом чтоб на горничную клепали?!

— Дайте же мне досказать! — заорал Козак. — Я у мясника ее спер со склада, когда Вицишпан послал меня туда тележку грузить.

— Словом, меня подвел под монастырь? — взвился Вицишпан. — Мясник-то меня заподозрит!

— Ах-ах, а ты этого не вынесешь! — захохотал Козак.

— Очень нужно мне из-за тебя на улицу Марко [8] угодить! — возмутился Вицишпан.

— А пошел ты знаешь куда, дурень, осел безмозглый! — взъярился на товарища Козак, задетый за живое в своем профессиональном чувстве. — Как это мясник покажет на тебя? Свидетель-то я один, а меня он и не знает.

— Ну, хороша компашка! — расхохотался наконец Безимени.

— Точно! — отозвался Козак. — Чего он тут распрыгался? Да и ты тоже! Кого ты жалеешь — мясника, жулика этого, который из-под прилавка больше продает, чем ты в открытую, или вот его, брата [9] Вицишпана? Но и он расфырчался! Подумаешь, улица Марко! Ну и прогулялся бы в кутузку — на днях вроде как раз годовщина будет…

— Чтоб ты сдох! — положил конец словопрениям Вицишпан. — А ну поглядим, что за консервы!

Все трое стали обследовать банку.

— Э-э-э… погодите-ка! — протянул Вицишпан и, как самый образованный, прочитал: — «Tonfisch in oel»… «Фиш» значит «рыба»! Тащи-ка сюда чем вспороть ее!

Пока вскрывали банку, обивщика мебели одолели нравственные сомнения:

— Не охотник я до рыбы в масле. Ешьте сами. А я грудинку эту не променяю…

— Послушай, ты! — грозно набросился на Безимени Вицишпан. — Ежели я готов жрать и грудинку твою, и рыбу эту — гляди, какое мясо у нее белое, — тогда или ты ешь вместе с нами, или плевал я на тебя и на выпивку твою тоже! Выбирай!

— Точно! — поддакнул Козак.

Поколебавшись немного, Безимени попался на крючок.

Они до отвала наелись отличнейшей осетрины. Взяв пустую банку, Козак вышел на улицу, приподнял решетку канализационного стока и спустил туда жестянку… Улика исчезла. Вернувшись к приятелям, он сделал остроумное заявление:

— Ну, ежели до сих пор вы боялись, как бы мясник не допер, что рыбка его к нам уплыла, то теперь это можно доказать только вот сейчас, немедленно — заживо вспоровши каждому из нас брюхо… Однако дохлая рыба тоже любит плавать, да не в водице. Пошли! Я сейчас на все готов ради фреча!

Маленькой гулянке угрожает преждевременный конец

Вместо обычного фреча Безимени заказал литр вина и большую бутылку содовой, и теперь они сами составляли себе фречи, перекидываясь в благородное «шнапсли».