Пурпурная линия - Флейшгауэр Вольфрам. Страница 80

В ожидании книг я снова погрузился в свои записи и вздрогнул, когда кто-то похлопал меня, по плечу. Какой-то молодой человек положил на мой стол три книги, указал место на требовании, где мне следовало расписаться, и под конец тихим голосом сказал, что один из заказанных мною томов ждет меня в отделе редких книг. Я поблагодарил, взял требование и прочел название заказанной мной редкости. Абель Дежарден: «Negociations diplomatiques de la France avec la Toscane».

Два часа спустя я бегло просмотрел две книги из трех. В книге Деклозо «Gabrielle d'Estrees» не содержалось ничего существенно нового. Интересным оказалось лишь описание переговоров о разводе между Габриэль и ее первым мужем Никола д'Амервалем, владельцем Лианкура. Очевидно, с самого начала речь шла о том, чтобы оформить развод таким образом, чтобы впоследствии можно было придать законный статус детям Габриэль от Генриха. Габриэль, насколько я помнил, оставила д'Амерваля в 1592 году и с тех пор не разлучалась с королем. Два года спустя, как я теперь прочел, д'Амерваль в своем завещании написал буквально следующее:

Своеобразное заявление, подумалось мне. К чему все эти старания ради любовницы? Или за всем этим скрывалось нечто большее, нежели обычная любовная история? Кроме того, Габриэль за это время успела подарить королю сына и хотела расторжения брака, который был заключен двумя годами ранее по принуждению ее отца. Но почему нельзя было удовлетвориться простым разводом? На каком основании надо было настаивать на ничтожности этого брака ab initio, если для этого пришлось прибегнуть к такому шитому белыми нитками обоснованию, как предполагаемая импотенция д'Амерваля? В конце концов, он же зачал в первом браке четырнадцать детей! Для всего этого могло быть только одно разумное объяснение. Хотели исключить всякую возможность поставить под сомнение законность детей, рожденных Габриэль от короля.

Деклозо пространно поясняет положение. Гражданское и церковное право того времени допускает узаконивание внебрачных детей только в том случае, если они не были рождены в результате нарушения супружеской верности. Были ли дети Генриха и Габриэль плодами такого нарушения? Габриэль и д'Амерваль состояли в браке к моменту рождения второго сына герцогини и короля – Сезара, не говоря о том, что и сам Генрих состоял в браке с Маргаритой Валуа. Как в наши дни, так и в то время брак можно было признать недействительным, если доказывалась его неправомочность. Основания для этого имелись в естественном, гражданском и церковном праве. Принуждение и импотенция относились к первой категории, различие в вероисповеданиях или родство до четвертой степени – ко второй. Если расторжение брака осуществлялось по одной или нескольким из этих причин, то брак не просто расторгался, он аннулировался, то есть признавалось, что он вообще никогда не существовал.

Предыдущие браки Габриэль и короля были объявлены несуществующими в юридическом отношении только для того, чтобы задним числом признать детей, рожденных от внебрачной связи, законными. И хотя д'Амерваль в первом браке стал отцом четырнадцати детей, Габриэль в своем заявлении ссылается именно на неспособность своего мужа исполнять супружеские обязанности. Сошлись на том, что вместо публичного, как обычно, доказательства истинности обвинения будет достаточно свидетельства одного врача и одного хирурга, при этом оба подтвердили справедливость утверждения Габриэль. К этому главному обвинению добавили еще одно, основанное на предположительном родстве обоих супругов. Габриэль состояла в третьей степени родства с Анной Гуфье, первой женой д'Амерваля. Хотя в правовом отношении оба эти обвинения были весьма спорными, тем не менее брак Габриэль д'Эстре и Никола д'Амерваля, барона де Лианкура, был признан противоречащим законам церкви и в силу этого аннулирован. Официальный документ заканчивался следующими словами: «Praetensum matrimonium inter dictos d'Amerval et d'Estrees, contra leges et statua Ecclesiae attentatum, ab initio nullum et ideo irritum, declaravimus et declaramus».

Я был поражен. Это, естественно, в корне меняло все дело. Вопрос о престолонаследии перестал быть проблемой. Катценмайер был прав. После смерти Генриха первый сын Габриэль по закону становился наследником короны. Юридические условия расторжения первого брака Габриэль были призваны обеспечить именно эту цель. К тому же Генрих всерьез думал жениться на Габриэль.

Но тогда на каком основании Морштадт заставил Баллерини сказать, что король никогда не женится на Габриэль? Неужели он не читал книгу Деклозо?

То, что он был знаком с книгой Луазлера, я выяснил очень скоро. То, что в рукописи прозвучало во время допросов из уст Рони и Ла-Варена, было слово в слово списано у Луазлера. Работа Луазлера даже одним своим названием была похожа на расследование преступления: «Gabrielle d'Estrees: est– elle morte empoisonnee?» Была ли отравлена Габриэль д'Эстре? Ответ я знал из разговора с Катценмайером. Луазлер был осведомлен о мельчайших деталях того, о чем Катценмайер сказал лишь вкратце: не было убедительных мотивов покушения на жизнь герцогини. Кроме того, симптомы, которые проявились у Габриэль перед смертью, полностью соответствовали клинической картине эклампсии. Я прочел статью из «Dictionnaire des sciences medicales»  [17], которую Луазлер приводит в обоснование своего утверждения.

«Во время беременности и особенно незадолго до родов женщины часто страдают от судорог… Есть, однако, особый род судорог, которые напоминают истерические или эпилептические припадки, хотя они не суть проявления истерии или эпилепсии. Если судороги слабы и появляются перед самыми родами, то они сопровождаются ощущением сдавления в горле или чувством кома, который поднимается к горлу от области пупка или из груди. Если же судороги очень сильны, то они всегда сопровождаются потерей сознания, что расценивается как эпилептический припадок. От последнего это заболевание отличается не только своей длительностью, но и такими сопутствующими проявлениями, как лихорадка с бредом, заторможенность, икота и т.д.».

Картину именно такого приступа содержит абзац, описывающий последние часы жизни Габриэль.

«Время от времени было слышно, как одновременно трещат все ее суставы и выворачиваются все члены. Потом все ее тело выгибается дугой, и поэтому больную пришлось привязать к кровати, из которой она в противном случае непременно бы вывалилась. В те моменты, когда этого меньше всего ожидали, ее голова внезапно склонялась вперед, почти касаясь колен, или, напротив, запрокидывалась, едва не доставая до пяток…»

Мне вспомнилось наблюдение Баллерини. Я достал рукопись и поискал нужное место. «Есть яды, которые вызывают судороги, но ни один из них ей дать не могли. Он не знает ни одного случая, когда преднамеренное отравление не начиналось бы с рвоты. Болезнь, которой страдает герцогиня, началась у нее внутри, этот яд ее организм произвел сам». Виньяк не поверил ни одному слову… Но Баллерини оказался прав. Мало того, предвестники и ранние проявления болезни соответствовали болезни, которой страдала Габриэль: утомляемость, озноб, боль в конечностях, приступы удушья, головная боль, нарушения зрения, головокружение, утрата зрения и слуха. После того как я дочитал до конца выдержку из статьи в медицинском словаре, у меня не осталось сомнений в правильности выводов Луазлера: герцогиня умерла от приступа эклампсии.

«Частичные судороги не вызывают тревоги. Но общие судороги часто оказываются фатальными, и от них умирают многие женщины. Морисо считает наиболее опасными судороги, которые развиваются после смерти плода в чреве матери».