Пурпурная линия - Флейшгауэр Вольфрам. Страница 82

Взгляд мой упал на требование на тайную переписку, которая ждала меня в подвале, в отделе редких книг.

Salle de la reserve значилось красными буквами на листке бумаги.

После недолгих поисков я нашел кафедру выдачи. Я прочел памятку по обращению со старопечатными книгами, расписался и отнес фолианты к одному из нескольких столов. Negociations diplomatique de la France avec la Toscane. Documents recueillis par Giuseppe Canestrini et publies par Abel Desjardins. Paris 1859—1886. Мне стало не по себе, когда я удостоверился, что большая часть интересующих меня документов написана на итальянском языке. Бончани, естественно, писал свои донесения на родном языке. Итак, я не мог проверить, действительно ли из этого источника взяты письма агента герцога Тосканского. Я полистал тома, попытался прочесть в нескольких местах по абзацу, что с грехом пополам удалось мне благодаря знанию латыни. Однако вскоре я оставил эту безумную затею, тем более что для важнейшего периода писем не было. Последняя перепечатанная Дежарденом депеша была датирована 27 сентября 1598 года. К этому донесению была добавлена сноска издателя:

«Через несколько дней стало известно о смерти короля Испании. Бончани пишет об этой новости в своем донесении от 8 октября, в котором среди прочего находится протокол королевской аудиенции для клерикалов. В последнем донесении, датированном 2 декабря 1598 года, Бончани пишет о беспокойстве за последствия, которые может иметь безумная любовь короля к Габриэль. Е da questo amore estraordinario si puo dubitare che alla fine non nascano de'mali d'importanza.

Я перелистал несколько страниц. Но других донесений Бончани больше не было. Но собрание было, очевидно, не полным. Уже депеша от 8 октября просто упоминается. Последняя фраза агента заставила меня насторожиться: «Стоит опасаться, что из этой безумной любви может произойти великое зло».

Это было написано 2 декабря 1598 года, то есть за четыре месяца до смерти Габриэль. Во Флоренции, таким образом, внимательно следили за событиями в Париже. Угроза брака короля и Габриэль всерьез тревожила агента. Но что-то здесь не сходилось. Я вернулся в читальный зал и поискал в рукописи Морштадта место о Бончани. Я нашел нужное место и перечитал искомые абзацы: «Вот еще год назад он сообщал о положении дел. Он заново перечитал скупые фразы донесения. „Без герцогини де Бофор вопрос о свадьбе вашей племянницы Марии с королем можно было бы решить в течение четырех месяцев. Любовь короля к его даме становится сильнее день ото дня. Это взрастит здесь неизлечимое зло, если Господь не вмешается в это дело Своей святой рукой“. Ниже я нашел еще одно место со смутным намеком на дату: «Бончани писал об этом все летние месяцы. У него всюду были уши, и агент герцога Тосканского пытался разгадать основное направление борьбы великих держав, постоянно имея при этом в виду, что Генрих стал самым могущественным королем христианского мира».

Я взял рукопись и вернулся в подвал. Бончани упомянул, что двор в то время находился в Нанте. Донесения эти были составлены летом 1598 года. Открыв том Дежардена, я нашел одно место из донесения от 10 июня. Бончани писал: «Ricordando che questo e il piu potente rе del Christianismo». Морштадт перевел эту фразу дословно. Я просмотрел донесения за июнь и июль. Не было ни одного письма, в котором речь не шла бы о растущей любви Генриха к герцогине. Фердинанд, очевидно, никогда не оставлял надежд к своей выгоде повлиять на матримониальные планы французского короля. Дипломатические отношения не прерывались ни на один день. Споры относительно Марселя были улажены 1 мая 1598 года. В последующие месяцы Бончани чаще, чем обычно, писал из Парижа, что бракосочетанию Марии с Генрихом препятствует лишь Габриэль. Еще осенью 1598 года он регулярно писал из столицы и рассматривал возможность заключения брака Марии и Наварры. Агент неустанно указывает на то, что об этом браке нельзя даже думать, пока король все больше и больше влюбляется в свою фаворитку. Ему представлялось безнадежным пытаться отвратить короля от его привязанности. Можно ли было себе представить, что Фердинанд ничего не знал о парижских событиях весны 1599 года? Мартовское обещание Генриха жениться на Габриэль. Приготовления к свадьбе. Внезапная смерть герцогини, ставшая для Фердинанда неожиданным даром небес. И все это происходило при полном неведении Флоренции?

Меня словно ударило электрическим током. Я вскочил из-за стола. Пробелы в тайной переписке! Я оставил на месте книгу и свои записи и бросился в читальный зал. Маленькая, никому не нужная книжка Болля лежала там, где я беспечно ее оставил. Торопливо открыл книгу и внезапно увидел нечитаемое факсимиле одного из писем. Подпись к факсимиле поразила меня как громом: расшифрованное нами с помощью личного шифра Великого герцога письмо Бончани от 17 марта 1599 года.

17 марта 1599 года? Значит, последнее донесение было отправлено вовсе не 2 декабря 1598 года? Я нетерпеливо перелистал страницы, но не выстроенные в систему, перепутанные абзацы исключали беглое чтение. В надежде найти указатель я открыл последние страницы, где вместо указателя нашел список писем и один абзац, который заставил меня бессильно откинуться на спинку стула:

«В своей сноске Дежарден утверждает следующее: „В своем последнем донесении от 2 декабря 1598 года отправитель еще раз указывает на неблагоприятные последствия, которые может иметь безумная любовь короля к Габриэль“. Согласно этому примечанию, до ноября 1599 года из Парижа не было ни одного донесения. Таким образом, в переписке образовался пробел длительностью от одиннадцати до двенадцати месяцев.

Благодаря нашим исследованиям мы сумели отыскать следующие шифрованные донесения за время от декабря 1598 года по май 1599-го, которые посвящены исключительно опасениям по поводу женитьбы короля на Габриэль д'Эстре».

Не веря своим глазам, я просмотрел список писем. 18 января 1599 года: Бончани из Парижа. Потом письмо от 31 января. Три письма в феврале. 9 марта отправлено сразу три донесения. В апреле донесений было пять. Одно из них отправлено 10 апреля, в день смерти Габриэль. Еще два письма было отправлено в мае. В послесловии Болль также объясняет, почему, по его мнению, Дежарден не включил эти письма в свое издание. В то время документы были только что переведены в архив Медичи во Флоренции. Огромный объем материалов заставил издателя заняться в первую очередь письмами известных личностей, а корреспонденция менее значительных людей печаталась выборочно. Кроме того, очень сложно было расшифровывать донесения.

Я перелистал книгу в обратном порядке до факсимильных репродукций, помещенных в начале книги, и всмотрелся в фотокопию письма от 17 марта. На черно-белой фотографии был виден ровно обрезанный по краям кусок пергамента, сверху донизу покрытый мельчайшими цифрами. В строках не было пробелов, а сами строки не разделялись абзацами.

Значит, донесения все же существовали, и нашел их именно Болль! Возбуждение, которое охватило тогда молодого историка от такой уникальной находки, сквозило в каждой строке его маленького стостраничного сочинения и выплескивалось теперь на меня. В глаза бросались бесчисленные опечатки и откровенные ошибки. Построение работы было абсолютно нелогичным, изложение довольно хаотичным. Создавалось впечатление, что автор боялся, что если он тотчас не напишет то, что пришло ему в голову, то эти ценнейшие мысли в следующее мгновение пропадут безвозвратно. Да, его поведение напоминало поведение неопытного сыщика, который наткнулся на чемодан, с верхом набитый вещественными доказательствами, и, охваченный трепетом и волнением от такой находки, хватает без разбора все, что первым попадается ему в руки, осматривает, описывает и не замечает, что изменение изначального порядка уменьшает действенность улик. Совершенно ошеломленный своей изумительной находкой, он поспешил раструбить о ней всему миру, но мир не услышал его клич, как не слышат люди жалкого лепета потрясенного свидетеля страшного преступления. Нет ничего удивительного в том, что ученый мир не обратил на Болля ни малейшего внимания. И разве не сказал Катценмайер, что эта тема уже сто лет никого не интересует?