Три минуты с реальностью - Флейшгауэр Вольфрам. Страница 79

– Жертвами последующего беспримерного, прекрасно организованного торжества насилия, продлившегося более трех лет, стали от двадцати пяти до тридцати тысяч человек: их арестовывали, пытали, убивали, а тела сбрасывали в ямы или выкидывали в море из самолетов. Таких же людей, как мы с тобой. Исчезали даже подростки и дети.

Хеерт замолчал. Джульетта неподвижным взглядом смотрела в пол.

– Еще соку? – спросил он.

Она кивнула. Он ненадолго исчез, а вернувшись, положил на стол пакетик арахиса.

– Ты, конечно, удивлен, что я совсем ничего не знаю обо всех этих ужасных вещах, верно?

– Нет. Совершенно не удивлен. Спроси кого угодно из немцев, что связано в его восприятии с Аргентиной в семьдесят восьмом году, девять из десяти ответят: там проходил чемпионат мира по футболу. А то, что в это самое время тысячи ни в чем не повинных людей сидели в разбросанных по всему Буэнос-Айресу концлагерях и подвергались пыткам, никого уже не интересует. Как и тогда не интересовало, хотя все об этом знали. Ну, хоть у Франции хватило порядочности бойкотировать чемпионат мира. Другим странам, по-видимому, было совершенно безразлично, что придется играть в футбол в непосредственной близости от концлагерей. Рабское послушание по отношению к США, поддержка их внешней политики. Когда советские войска вторглись в Афганистан, Олимпийские игры в Москве они бойкотировали. И почти в это же время страна с патологически жестокой диктатурой запросто становится организатором международных дружеских матчей и даже мирового чемпионата. Нет, Джульетта, меня абсолютно не удивляет, что ты ничего об этом не слышала. – Он пристально посмотрел на нее и добавил: – Что меня удивляет, так это то, как ты танцуешь.

Она отвела глаза. Хеерт выудил из пакетика несколько орешков и отправил их в рот. Потом спросил:

– Ты сама придумала хореографию «Эскуало»?

Она покачала головой.

– Кто же тогда?

– Зачем тебе это знать?

Он пожал плечами.

– Потому что это гениально. Потому что это именно то, чего искал Джон. Но он так и не нашел адекватной формы для своего гнева и своей боли. С «Танго-сюитой» для него было связано самое страшное, момент истины. Максимум того, что может выдержать человек, серьезно относящийся к действительности. «Эскуало» – нечто большее. Но все это в себя включает. Насилие. Отчаяние. Адский хохот тех, кто смотрит издалека и ничего не предпринимает, чтобы помочь. Эта вещь перерастает свое время. Тот, кто создавал этот танец, кто бы он ни был, сумел прожить в себе это страшное время и подняться над ним.

Джульетта покачала головой.

– Хореограф – один аргентинский танцор, погибший в прошлом году в Буэнос-Айресе.

Хеерт был удивлен этим внезапным сообщением и отвел глаза.

– Он был чуть старше меня, – добавила она, поднимаясь и пожимая ему руку. – Спасибо за твой рассказ… А сейчас мне пора.

Он молча кивнул.

21

Субботняя репетиция прошла без происшествий. Хотя Хеерт казался несколько раздраженным. Возможно, впрочем, из-за того, что Мэгги Коулер потратила свой последний день в театре на то, чтобы напоследок основательно попортить ему нервы. Дошло до того, что во время прогона во второй половине дня Хеерт просто исчез, оставив группу под присмотром Мэгги и Терезы. Джульетта исполнила оба сольных номера. Правда, пользуясь отсутствием Хеерта, танцевала спорные места как можно менее вызывающе. Все равно ведь Мэгги не будет на премьере. Зачем же ее провоцировать? Джульетта исполнила «Либертанго» более или менее в соответствии с хореографией Бекманна, сведя к минимуму элементы танго. Хотя сама при этом с каждым шагом все сильнее ощущала несоответствие между музыкой и движениями: чувствовала, что подразумевается под теми или иными фигурами, но и понимала их полную чужеродность – словно они из какого-то другого мира.

И это был не ее мир.

22

Когда вечером она наконец дошла до Фазаненштрассе, сыпал снежок.

Она поднялась по шаткой лестнице на третий этаж, сняла шапку и шарф и только после этого позвонила в дверь.

Канненберг открыл ей, помог снять пальто и аккуратно повесил его на плечики. Почему-то было понятно, что такое поведение для него нехарактерно.

Потом они сели на те же стулья, что и два дня назад. Канненберг подал чай, дымившийся уже в чашках на деревянном подносе рядом с компьютером. В его теперешней предупредительности сквозило что-то трогательное. Он вел себя предельно дружелюбно, спросил, как дела у нее на работе, и, казалось, изо всех сил старался избегать истинного повода сегодняшней встречи. И даже когда наконец заговорил о Дамиане, начал издалека:

– Вы познакомились с Дамианом Альсиной по танцевальным делам?

– И да и нет, – ответила Джульетта, обрисовав в общих чертах свою первую встречу с Дамианом в «Хамелеоне».

– Жаль. Он не сказал мне, что будет здесь выступать. Я бы с удовольствием посмотрел.

– Когда он впервые появился у вас?

– В январе прошлого года.

– А по какому поводу?

Он замолчал. Похоже, ему до сих пор претила необходимость сообщить ей какие-то факты.

– Господин Канненберг, два дня назад я пришла к вам, чтобы рассказать все, что мне известно. Но я сделаю это только в том случае, если вы, в свою очередь, поможете мне разобраться в причинах его самоубийства.

Адвокат посмотрел на нее с грустью.

– В Уголовном кодексе такое поведение называется давлением на адвоката, – произнес он.

Джульетта помрачнела. Все бессмысленно. Да и зачем ей все это? В этой истории куда ни плюнь – только тайны или же обстоятельства, о которых никому не положено знать. Почему? Она открыла сумочку и вытащила паспорт.

– Мой друг покончил жизнь самоубийством… – произнесла она и запнулась, – …и я хочу знать почему. – Она умоляюще посмотрела на него. – Неужели вам это непонятно?

Канненберг смущенно отвел взгляд.

– Пожалуйста, помогите мне. Вот мой паспорт. Я подпишу любое обязательство хранить тайну. Только, пожалуйста, скажите, почему Дамиан покончил с собой. Вам ведь это известно или?.. Прошу вас…

– Но я не знаю, почему он покончил жизнь самоубийством, – сказал адвокат. – Хорошо, кое-что я вам объясню. Но вы должны пообещать мне, что никому ничего не расскажете, договорились?

Джульетта кивнула.

– И тогда вы сообщите, где находится Маркус Лоэсс?

Она колебалась. Господи, что все-таки может связывать Дамиана с ее отцом? Где искать эту связь? Она должна все узнать.

– Да, – тихо сказала она. – Обещаю.

– Хорошо. Начнем.

Он нажал кнопку на телефонном аппарате у себя на столе, направил книзу абажур настольной лампы и налил себе чаю.

– Вам известно что-нибудь о недавней истории Аргентины?

– Вы имеете в виду военную диктатуру? Немногое.

Он откинулся на спинку стула, снял очки и протер их.

– Вы знаете, что Дамиан был усыновлен?

– Да. Его нашли.

– Нашли? Это он рассказал вам?

– Нет. Его мать.

– Вы знакомы с его матерью?

– Знакома – это слишком сильно сказано. Но в БуэносАйресе я с ней встречалась. – Она кратко описала свою беседу с госпожой Альсина. – И та рассказала мне, что Дамиана нашли у дверей какого-то дома.

Канненберг промолчал, но записал что-то в блокноте, лежавшем перед ним. Почерк у него был очень разборчивый, и Джульетта с легкостью прочитала: «М.Д. Альсина – младенец – у дверей дома?»

– Вы сказали, госпожа Альсина сама нашла вас в гостинице?

– Да.

– Откуда она могла знать, что вы в Буэнос-Айресе?

Джульетта озадаченно помолчала. Потом вспомнила.

– Наверное, от Ортмана. Это бывший учитель Дамиана. Преподаватель немецкого в школе, где он учился. – И она рассказала о своем разговоре с Ортманом.

Канненберг казался удивленным.

– Вы полагаете, Ортман по своей инициативе известил ее о вашем приезде в Буэнос-Айрес и о том, что вы разыскиваете Дамиана?

– Да. Я ведь даже спросила ее, так ли это, и она подтвердила.