Внучка берендеева. Второй семестр (СИ) - Демина Карина. Страница 69

— Спокойно, — Люциана Береславовна положила на лоб ладонь раскрытую. — Мне кажется, вам следует поспать… вы так устали… многие заботы… тревоги…

Голос сделался тих и низок.

У меня самой веки отяжелели, от, кажется, прям тут бы и прикорнула, в уголочке… иль на полу… пусть твердый, зато места много.

— И все ради внучки… целый день, что белка в колесе… надо немного отдохнуть… всего-то минуточку…

…не баба — кот-баюн…

— Зослава, а вас я попросила бы удержаться. Нам сейчас не до сна будет. Надо с вашей родственницы снять… хуже всего, что заметить такое воздействие непросто. Человек, особенно только-только попавший под влияние, будет вполне себе адекватен… Зослава, будьте добры, откройте альбом на восемнадцатой странице.

Это она про который?

Я огляделася.

Книги? Нет, книги туточки имелися и во множестве превеликом, но с чего б их альбомами величать? Стало быть, сказывает Люциана Береславовна не про них.

И ведь видит, что я не разумею, однако же ж не подмогнет.

Стоит.

Шепчет бабке на ухо песню баюнову, в сон, стало быть, погружает. Оно и верно, еще очуняет бабка во время обряду, от тогда и пойдет он вкривь да вкось. Ей же ж не объяснишь, что она — зачарованная, потому и замуж меня выперти охота.

А самой — в царские тещи попасти.

Я нос в шкатулку сунула.

От и он! Альбом аль нет, но книжица из листов тонких сделанная. Пергаментные, тонюсенькие, что твой парпор, но крепкие. Зачарованные стало быть.

А на листах тех — узоры всякие.

— Его еще моя наставница начала, — сказала Люциана Береславовна тихо.

Уж не тая ли, которую разбойники замордовали?

— И надеюсь, вы достаточно сообразительны, чтобы помалкивать об этом… артефакте.

Об чем?

А, про альбом она… ну таки да, рассказывать про него я не стану. Да и кому? Сама ж страницы перегортваю осторожне, страшно помять иль пятнышко какое поставить… узоры гляжу одним глазочком, из любопытствия.

Небось, не торопит Люциана Береславовна, а значится, не запретные.

Но красивые…

Что кружево зимнее, морозное… тут тебе и круги, и звезды, и линии диковинные, каковые одна с другою сходятся-расходятся… такую узору попробуй повтори… и ведь не спроста малеваны.

А стало быть и ковры…

Я глянула на стену.

Так и есть! Не сказать, чтоб узор был один в один, но…

— Это защита, — Люциана Береславовна мой взгляд заприметила. — Моя собственная разработка… уникальная, можно сказать. Конечно, здание защищено, но… времена нынче неспокойные, а слабой женщине дополнительная защита не помешает.

Я кивнула.

Поверила, мол.

И про времена… и про женщину слабую… ага, помнится, сказывала бабка мне гишторию про слабую женщину, которое три татя дороженьку заступили… мнится мне, и Люциана Береславовна нашла б для них словцо доброе.

Увещевательное.

— Восемнадцатая страница, — повторила она. — И Зослава, после рассмотрите… у нас и вправду времени не так уж много. Мне все-таки работать надо, а не…

Мне совестно стало.

Стою.

Ковыряюся.

А она и меня врачевала, и с бабкою возится. Узор на осемнадцатой странице был красив. До того красив, что я ажно залюбовалася… не кажный мороз этакое выпишет.

— Начинайте, — велела Люциана Береславовна.

— Я?!

Да у меня простенькие чертежи кривыми выходили, ежели ей верить. А туточки… да я за седмицу этакой красоты не намалюю!

— А кто? Увы, если я отойду от вашей родственницы, она очнется…

— А вы… — я пальцами щелкнула. Пусть бы вновь бабку заморозила. Небось, пока лежит она да глазьями лыпает, вреда немашечки.

— Не самый лучший вариант в ее возрасте. Вспомните, как сами отходили. А здесь, слышу, сердце не самое крепкое… и сосуды хрупкие. Лопнет какой в голове, похороните.

Ох ты ж…

Я вновь глянула на альбом.

Хоронить бабку? Нет, одно дело, когда она помирает из вредности характеру, и совсем иное — взаправду. На взаправдошние похороны я готова не было.

А значится, намалюю.

Как-нибудь.

— Вспомните, чему я вас учила. Приступая к чертежу, что нужно сделать?

— Определить центр.

Помню же ж. Просто вся эта наука… она навроде добра, которое в сундуках попрятано. И стоять оные сундуки в головушке моей, теснятся, да без толку. Чтоб до знания какого долезти, его сперва отыскать надобно.

— Именно. Дальше?

— Разбить на элементы…

— И какие именно вы элементы видите?

Центру… все идет от центру.

Я повернула альбом одним боком.

Другим.

И вверх ногами, силясь сообразить… нет, центра туточки была, от нее все линии шли-распускались, будто лепестки цветка…

— Круг, — я провела пальцем по внешней черте, за которую ни одна линия не выглядывала.

— Верно.

— И… он на куски резаный…

— На сегменты, Зослава. Постарайтесь использовать термины. Так и вам легче будет, и мне не придется усилия прикладывать, пытаясь сообразить, что именно вы имели в виду… на куски резаный.

Я кивнула.

Термины, стало быть.

Я учила! Чесное слово! И знаю про сегменты, только…

— Итак, сколько сегментов вы видите?

— Шесть.

Слава Божине, считать я была обучена.

— Верно… принцип разбиения окружности на равные сегменты вы, надеюсь, помните?

Кивнула.

— Тогда приступайте… и помните, рисунок должен быть если не идеальным, то к таковому близким.

Это она об чем сейчас? Не об том ли, что, ежель, не выйдет у меня с первого-то разу, буду перечерчвать, покель не получится? А бабка моя, значится, спать будет?

Спать хорошо…

Вона, и похрапывать начала… она, значится, с магиками подозрительными водится, а мне тепериче мучаться? Может, оно и недостойные мысли, однако же ж, какие есть. Правда, их я при себе оставила и взялася за веревку. Круги чертить я ужо умела, хотя ж под приглядом Люцианы Береславовны рученьки тряслися. И ноженьки. И вся я тряслася, а ну как выйдет круг кривым да косым?

Не вышел.

И метки стали ровно… и дальше, уж не ведаю, как оно вышло, только рисунок сделался вдруг понятен… цельный он, да только все одно сложенный. От в круге — треугольник. А в ем — еще три, один в другой вложены. Тут же дорожка кривая, руною старого языка… и еще одна — в углу, скрепляя связки.

Я меняла кисти.

И краски.

И руки перестали трястись, напротив, преисполнилася я предивное веры, что все-то у меня выйдет, как оно должно. Люциана ж Береславовна, если и имела чего сказать, то, верно, решила не говорить под руку. Стояла, баюкала бабку, на рисунок мой поглядывала, не понять, с насмешкою — небось, для нее он крив и кособок — иль с одобрением.

Когда ж — от честно, не ведаю и близко, сколько часу минуло — я закончила, она кивнула и произнесла этак, с холодочком:

— Для первого раза неплохо. Но обратите внимание, Зослава, на стыках вы имеете обыкновение проводить линию поверх уже наложенной. В данном случае это не критично, но в некоторых чертежах ширина линии имеет значение, и сдвоенная может извратить суть схемы.

Я кивнула.

И пот со лбу отерла.

Запомню. Всенепременно запомню… если не забуду, конечне.

— И совершая поворот, соблюдайте указанный угол, это тоже важно. Если заклятья движения, не статичные, как сейчас, то значение имеет и направление линии. На чертежах это указывается, а потому отметки читать следует очень и очень внимательно. Впрочем, это мы с вами разберем отдельно.

Я только вздохнула.

От же ж… не было печали… не хочу я ничего разбирать, да только куда денуся.

— Теперь будьте добры, переложите вашу родственницу в центр рисунка.

Глава 29. О царевиче Егоре

Лучше всего Егор помнил матушкино лицо.

Боярыня Повилика уродилась красавицей, об этом шептались и сенные девки, и холопки, которым до боярских бед дело было, и даже старуха-ключница, приставленная к боярыне соглядатайкой, нет-нет да и поминала старые времена.

Добрые ли?