Легионы просят огня (СИ) - Врочек Шимун. Страница 53
Центурион помедлил. Кивнул.
„Как хочется вина“, подумал Вар. Напоследок. Хотя бы глоток…
— Подождите… Вино, — он обернулся к трибунам. — У кого‑нибудь есть вино?
Короткий переполох.
— Нет, пропретор. Простите, вина нет совсем.
Обоз утрачен. Легионы утрачены. Все утрачено. Вар поджал губы. И даже вина теперь нет.
Центурион вышел на короткое время и сразу же вернулся. Вручил пропретору солдатскую кожаную фляжку.
— Что это?
— Попробуйте.
Вар сначала даже не смог выдернуть пробку. Ему помогли. Из горлышка — резкий запах.
— Что это? — повторил Вар. От странного, кислого до сведения скул, напитка ударило в голову. Все вокруг слегка закружилось. И стало не так страшно. И даже — Вар удивленно поднял брови — почти весело.
— Поска, — объяснил центурион. — Солдатское пойло. Четверть светлого вина на три четверти воды — и шагай до заката. Вам еще повезло, пропретор, вместо вина там мог быть уксус. Ну что… начинаем?
Вар в последний раз оглядел палатку, трибунов и слуг. Допил поску — до капли. Выпрямился. Странно, даже желудок не болит, подумал он. Хотя от такой бурды должен болеть обязательно…
Центурион ждал. Тусклый блеск солдатского клинка в его руке.
— Начнем, пожалуй, — сказал Вар спокойно. — Я… я готов.
Я иду медленно, чтобы лишний раз не взбалтывать то, что у меня уже взболтано под черепной костью. Голова болит так, что меня подташнивает. Но шагаю твердо. Расступитесь! Легат Семнадцатого идет. Тит пытается помочь, подставить руку… Я с раздражением выдергиваю локоть.
Перед палаткой Вара я выпрямляюсь. Навстречу мне выходит центурион. Я не помню, как его зовут, он, вроде бы, из Восемнадцатого… или я путаю.
Центурион салютует.
— Легат? — кажется, он удивлен. Что‑то в нем не так.
Я говорю:
— Центурион? В чем дело?
— Вам лучше поспешить, легат. Хотя… — он медлит. И от этой заминки мое сердце переходит на ускоренный бег.
— Что? Что случилось?!
Он качает головой.
— Думаю, все равно уже поздно.
И я внезапно понимаю, что он забрызган кровью — с головы до ног.
Я расталкиваю людей, стоящих у входа в палатку Вара.
— Наведите порядок, — приказываю охране. Тит Волтумий кивает. „Будет сделано“. Теперь вместо преторианцев, которых я, как всадников, отдал Нумонию, у меня охрана из простых солдат моего легиона. Как была у моего брата в день смерти.
Смешно.
— Пропретор!
Я вхожу в палатку. Я останавливаюсь.
Я — опоздал.
Некоторое время продолжаю смотреть, затем поворачиваюсь на пятках и выхожу прочь.
Перед глазами все еще маячит растерянное лицо Вара, с кровью, запекшейся в ноздрях.
Трус и слабак. Сбежал.
Кажется, мне все еще мерещится жуткий запах шиповника, витающий над всем этим побоищем. Интересно, болел ли у Вара желудок в последние мгновения перед смертью?
Надеюсь, что нет.
— Выставить стражу у входа, — приказываю я хрипло. — Никого не впускать, никого не вы…
Я вспоминаю бездыханные тела. Два трибуна, префект лагеря Девятнадцатого легиона и четыре центуриона — мертвы. Вряд ли кто‑то из них захочет на свежий воздух.
— Никого не впускать, — говорю Титу. — Все.
Самоубийство — это как чума. Стоило легионерам узнать о гибели Вара, как еще несколько центурионов Восемнадцатого Верного падают на свои мечи. Потом тоже делают два десятка легионеров. Затем еще несколько. И еще.
— Эггин? — говорю я.
Префект лагеря Семнадцатого легиона хмуро поворачивает ко мне багровое лицо:
— Не дождетесь.
Падающий на трупы снег. Огромные хлопья падают — тяжелые, мокрые… падают на моих солдат.
Я моргаю. Снег исчезает. Почудилось?
Мой Семнадцатый легион в тяжелом состоянии. Потерял половину состава минимум. Когда я упал от удара однорукого, мы едва не утратили даже нашего орла… а Восемнадцатый легион — утратил. Именно его орла вестник принял за орла Морского Победоносного. И донес пропретору.
Квинтилий Вар мертв. Самоубийство.
Нумоний Вала предал легионы и бежал со всей конницей.
Гортензий Мамурра, легат Девятнадцатого, убит в бою. Мне рассказал об этом один из уцелевших центурионов Счастливого легиона. Мамурра возглавил атаку, пытаясь пробиться к обозу и любой ценой спасти женщин и детей.
Герой?
Как ни странно.
Изнеженный городской хлыщ в отличие от Вара выполнил свой долг до конца.
Он умер в бою. Сделав все, что мог — и даже больше.
Кстати… Я потираю лоб.
Теперь я командую римской армией в провинции Великая Германия.
Я один.
Какое нелепое и страшное повышение.
— Какие будут приказания, легат?
Я оглядываюсь. Какие еще приказания? О чем вы? Все кончено…
— Легат!
Я поднимаю голову и вижу Тита Волтумия. Центурион смотрит на меня в упор. В глазах — плавятся мед и золото.
— Тит, что ты…
— Какие будут приказания, легат? — настаивает он. „Ну же, легат!“
„Ты слишком импульсивный, Гай“.
Я усмехаюсь.
— Снимаем лагерь, — приказываю я. — Идем до заката и строим новый. А завтра вырвемся из окружения и поубиваем всех гемов. Ты это хотел услышать, центурион?!
Тит Волтумий медленно кивает.
— Именно это, легат. Разрешите выполнять?
— Выполняйте.
Холод. Меня трясет так, что зуб на зуб не попадает. Пар дыхания вырывается, рассеивается в воздухе облаком. Когда я пытаюсь подняться, ноги подкашиваются. Словно на моих плечах — груз свинца.
Пламя. Огонь.
Вот что нам нужно.
Где вы там, боги?! Слышите нас?!
Легионы просят огня.
И тут я вспоминаю… Не главное, но — важное.
— Сложить костер, — приказываю я. Центурион кивает. — Соберите все, что может гореть. Все.
И что не придется отжимать. Дождь идет и идет, превращая наш лагерь в садок для угрей.
— Тела пропретора и… остальных, не должны достаться варварам.
Центурион кивает.
Я наклоняюсь к нему. Его небритая щека оказывается совсем рядом.
— Когда костер догорит, соберите все, что останется, и закопайте. Лично.
Центурион вздрагивает, отшатывается и расширившимися глазами смотрит на меня.
— Да, центурион, да. Вы сделаете это. Тайно закопайте, чтобы указать место захоронения могло как можно меньше человек. Вы лично этим займетесь. И ответите передо мной. Действуйте.
Когда он уходит, я пытаюсь почувствовать хоть что‑то, кроме усталости. Бесполезно.
Публий Квинтилий Вар, пропретор Великой Германии.
Трус, говорю я сквозь зубы, чтобы разозлиться. Трус и подлец!
Не получается. Он всего лишь оказался не на своем месте.
Доверенный человек Августа, его родственник, военачальник, усмиритель Иудеи…
Сбежал. Оставив легионы умирать здесь, посреди проклятой Германии…
Возможно, к рассвету мы уже будем мертвы.
Какая приятная перспектива.
— Легат!
Передо мной стоит человек с непокрытой головой. Изможденное лицо. Седые волосы развеваются, как у безумца.
— Легат! Это архив легиона. Канцелярия и все важные бумаги. Их нужно обязательно спасти. Обязательно!
Я смотрю на него, не понимая, что он от меня хочет. Потом, наконец, понимаю:
— В огонь все! Пускай Вар летит в Эреб на долговых расписках.
— Но легат!
Прости, старик.
Вар. „Сукин сын“. Будь ты проклят. Сбежал, оставив легионы умирать в одиночестве.
Самое время.
Странно, никогда не думал, что Вару достанет храбрости броситься на меч.
Иногда такая запоздалая храбрость — хуже предательства.
Когда пламя взвивается над неудачливым правителем Великой Германии, с треском разбрасывая искры и облизывая оранжевым языком темноту, я чувствую только одно…
Тепло. Блаженное, желанное, долгожданное тепло.
Мулы идут ближе к костру, выставляют руки, чтобы согреть ладони. Лица в багрово — красных отсветах.