Демон Господа - Барлоу Уэйн. Страница 39

— Плащ тебе сегодня ни к чему, — сказал Саргатан. — Оставь, Элигор отошлет его обратно в твои комнаты.

— Значит, мы останемся во дворце? — спросила она, надеясь, что предстоит первый из обещанных уроков.

— Наша цель очень близка к месту, на котором мы стоим сейчас, Лилит.

— Я заинтригована, государь, — сказала она, аккуратно складывая плащ на ступеньке тронного возвышения, и последовала за Саргатаном в аркаду.

Они прошли в большой входной вестибюль, и множество демонов опустились здесь на колени перед проходившим государем. Войдя мимо охранного глифа в высокую дверь, Лилит поняла, что они начали спуск. Прошли еще под несколькими глифами, спустились глубже. Тишину нарушали теперь лишь звук шагов, гулкое дыхание и гудение головного факела Саргатана.

Прогулка не показалась Лилит длинной, ибо она шла с Саргатаном, и его близость одновременно действовала на нее и успокаивающе, и будоражила. Новизна этих ощущений и их странная противоречивость все чаще становились предметом ее размышлений. И она радовалась, что вырвалась наконец из долгой духовной изоляции.

Саргатан положил ладонь на ручку двери и чуть задержался. Лилит глядела на него, следила за его опущенным взглядом и прислушивалась к ударам своего сердца. Саргатан явно преодолевал какое-то сомнение, и ей захотелось сказать, что вовсе не обязательно знакомить ее с тем, что находится за дверью. Но она промолчала.

Тихий щелчок двери показался в мертвой тишине подземелья оглушительным.

Короткий проход сразу за дверью открывался в просторное помещение. Саргатан молча глянул на нее, и в его глазах она прочла предложение шагнуть туда первой. И она шагнула.

В Небо…

Лилит машинально коснулась пальцами надписей на стенах, и ее взгляд заскользил по помещению, столь непохожему на любое другое в любом из зданий Ада. Как во сне, перемещалась она от статуй к фризу, вглядывалась в мозаику. Она как будто не сознавала себя, не управляла своим телом. Неуверенно касалась она белым пальцем то белизны небесных облаков, то лика запечатленного в мозаике ангела, то изумрудных полей и лазурных потоков, золотых шпилей и куполов… Ее переполняло волнение, и ей хотелось впитать в себя это все. Саргатан тихо пояснял, и она, не всегда его понимая, слушала внимательно. Вокруг нее парили небесные воинства, она слышала серебряные колокольчики ангельских голосов, славящих Престол. Она не замечала, что по лицу ее потекли слезы радости. Она почувствовала слабость и удивительное облегчение. Раз она споткнулась, и мощная рука Саргатана поддержала ее.

Они достигли дальнего фриза, на котором был изображен Его Свет, и Лилит почувствовала безмерный восторг, ощущение красоты и величия затопило ее. И встретилось с ее ненавистью. Все померкло перед ее глазами, она стала падать, и Саргатан едва успел ее подхватить. Он отнес ее в центр комнаты, положил на какое-то каменное возвышение.

«Он оттуда, он ничего не забыл и очень хочет вернуться, — подумала она, глядя в мерцающий опаловый потолок. А потом внутри все сжалось, как от внезапного холода. — Я не смогу туда вернуться. Никогда. Да и не хочу». Ее охватила саднящая тоска. Она не чувствовала себя так, даже когда не вернулась Ардат Лили; исчезла и та хрупкая, столь новая для Лилит радость, родившаяся с приходом в Адамантинаркс. «Я не должна его отпускать».

Саргатан озабоченно склонился над ней, и она впервые ясно увидела его — так, как будто наконец рассеялся скрывавший его туман. Может быть, помогли образы только что увиденных ангелов, а может быть, это он пожелал, чтобы она увидела его таким. Над нею склонился серафим. Даже в Люцифере не видела она такой ясности образа. И в глазах Саргатана читалась безмерная скорбь.

Он помог ей сесть и, не отводя от нее глаз, запустил пальцы в ее волосы. И она поняла, что теперь всякий раз, когда взглянет на него, сможет воспринять его истинную, ангельскую суть.

— Лилит, пока ты не появилась в Адамантинарксе, это место было моим сердцем…

Она невольно взглянула на зияющую в его груди дыру. Значения этой потери она не могла постичь. Она бы такого не перенесла.

— Не плачь. — Он отер слезы с ее щек. — Ты заполнила оба эти места. — Он обвел жестом помещение и указал на свою грудь.

Лилит улыбнулась сквозь пелену слез. И поняла, что тоже ощущает какую-то ясность. Она опустила ноги на пол, поднялась.

— А теперь расскажи мне снова. О Небесах.

Жгучий ветер, горячее, чем ветер пустынь, овевавший его при жизни, ометал равнину, обжигал его незащищенное лицо, но Ганнибал не обращал на него внимания. Он стоял на пригорке спиной к Ахерону и простиравшемуся за ним городу в полной безнадежности. Воодушевление пропало. Пропало, когда он осознал, чего стоит превратить это стадо в боеспособную силу.

И на что он, собственно, надеялся? Адамантинаркс — не Карт-Хадашт, его дома по-прежнему выстроены из душ. Где взять здесь стоящий материал? Какие деньги купят крепких и ловких наемников?

Перед ним покачивались на ветру двадцать тысяч душ набранного войска. Даже слово «сброд» казалось для них слишком лестным. Об однородности этой массы вообще нечего думать, здесь и двух похожих не отыщешь. Он поручил командирам рассортировать эту публику. Мало кому можно было сразу доверить оружие, приходилось вмешиваться приданным в помощь демонам, но и тем редко удавалось сразу приспособить эти полудохлые чучела к строю, научить управлять собой. Хорошо хотя бы, что нашлось достаточное количество душ с прежним боевым опытом. Их и произвели в командиры. Он наблюдал, как новоиспеченные военачальники пытаются обучать новобранцев, и каждый раз отводил взгляд. Нет, это невозможно! Однако и при жизни ему приходилось не только преодолевать сложности, но и добиваться невозможного. Не впервой. И он снова заставлял себя вглядываться, оценивать, прикидывать… И куча бесформенных ошметков превращалась в его воображении в какое-то подобие неуклюже скроенного лоскутного одеяла. Да, трудно, но сдаваться никак нельзя. На нем — обязательства перед этим городом, он связан присягой Саргатану. И он — еще взлетит. Не разбиться бы только…

XX

Семь раз взошел и зашел Алголь, и только тогда Вельзевул вызвал Адрамалика в башню Молоха. Это приглашение Адрамалик воспринял с облегчением и даже некоторым удовольствием. Оно не только освобождало его от наложенного им самим на себя изгнания, но означало, что облако подозрений рассеялось. Он запер дверь своих апартаментов и по длинным коридорам дворца пустился в путь к подножию башни главного генерала.

Основание башни достигало в поперечнике сотни футов. Башня прорывала толщу плоти Замка и торчала из нее лишь своим фаллическим завершением. Из окон верхнего ее этажа открывался лучший вид на Дис. Она была символом статуса, значения Молоха. Если меньшая по размерам башня Агареса представляла собой чудо архитектуры, как бы некую пародию на строения Небес, то башня Молоха возвышалась мрачной громадой, лишенной каких бы то ни было членений и украшений. Окна в ней зияли лишь на самом верху, откуда и открывался вид на Дис. Адрамалик считал эту башню грубой и примитивной, как и ее хозяина, однако признавал, что недостаток утонченности компенсируется высотой.

Лестницы, тускло освещенные редкими светильниками, убегали вверх. В иное время Адрамалик выругался бы, сотворил себе осветительный глиф и только тогда начал подъем, но сейчас хорошее настроение заставило его пренебречь второстепенными неудобствами. К тому же Адрамалик не торопился — он наслаждался вновь обретенным чувством свободы и потому даже не взвесил возможность полета — вместо карабканья по едва различимым ступенькам.

В редкие моменты откровенности с самим собой Адрамалик признавал, что находит Молоха непредсказуемым, устрашающим. После битвы при Марааке мало радости было бы выполнять еще какие-нибудь поручения главного генерала.

Требовалось, прежде всего, кое к чему привыкнуть. Главной составляющей питания демонов в их мрачном обиталище были абиссали с ферм или дикие, добытые охотниками в Пустошах. Их жесткое мясо не шло ни в какое сравнение с той пищей, что они вкушали там, на Небесах. Однако они привыкли, да и на недостаток времени для выработки привычки трудно было пожаловаться. Некоторые, однако, с самых первых дней усвоили мерзкую, для большинства бывших ангелов совершенно неприемлемую привычку пожирать души. Молох в этом отношении щепетильностью не отличался, и иной раз, заходя к нему, Адрамалик заставал его уминающим трепыхающееся, извивающееся и истошно вопящее создание. И Адрамалику, чтобы не созерцать давящегося поглощаемой душой генерала, приходилось любоваться кровью, стекающей по двум канавкам и собирающейся в углублениях в центре его жилища.