Зеркало зла - Булычев Кир. Страница 48

– Они берут нас на абордаж. Да, на абордаж! Где моя сабля?! – закричал он. – Мое место там.

– Не надо, мой дорогой, – шептала Дороти, не зная, слышит он ее или нет. – Тебе нельзя подниматься… Я сейчас сменю тебе повязку.

Штурман вновь закрыл глаза. Видно, усилие оказалось для него слишком трудным.

Дороти стала осторожно накладывать на кровоточащий бок корпию и придерживать ее салфеткой, и вдруг – неизвестно, сколько времени прошло – бой кончился.

По крайней мере это случилось куда скорее, чем Дороти ожидала.

Голоса и громкие, поспешные шаги раздавались на оружейной палубе. Но ни выстрелов, ни звона металла… Означает ли это, что мы победили или это победили нас? У кого можно спросить? Где доктор Стренгл? Почему он склонился над операционным столом, словно его не касается судьба корабля и всех его жителей?

Затем, когда Дороти уже смогла сменить повязку штурману, который так и не приходил в себя, в широком луче серого света, проникающего с орудийной палубы, показалась фигура человека с короткой саблей в руке. Голова его была завязана красным платком, а на шее висела золотая цепь.

– Надеюсь, – сказал он на плохом английском языке, – сопротивления не будет. Иначе мы никого не жалеем.

Никто ему не ответил.

– Здесь госпиталь? – спросил он. Вернее, догадался.

– Да, сэр, – сказал санитар Дейвис.

– Выражаю сочувствие, – произнес француз и исчез на верхней палубе.

Теперь Дороти знала, что ее опасения о судьбе тех, кто не хочет нападать, а лишь защищается, оправдались самым страшным образом. Потому что они касались не только ее, но и штурмана, беспомощного и несчастного. И она решила остаться возле него, что бы ни говорила госпожа.

А тем временем даже те, кому было очень больно, старались сдерживать крики, а доктор Стренгл тоже занялся перевязками, благо пока более некого было оперировать.

В первые десять минут сведения о том, что происходит наверху, поступали через раненых или контуженых матросов, которые в пылу битвы не успели или не смогли спуститься в лазарет, а теперь спешили скрыться подальше от пиратов. Один из матросов видел, как капитан Фицпатрик отдал корсару свой кортик и тот принял его, как от сдавшегося в бою капитана. Второй матрос все повторял:

– А они как муравьи, мы их давим, а они лезут, как муравьи! Наверное, их тысяча человек было…

– Как называется корабль? – спросил кто-то из темноты.

– Не знаю.

Третий матрос, что как раз спускался в трюм, ответил:

– «Кларисса». Француз.

Как будто это последнее не было ясно раньше.

– Как же они вас? – спросил тот же голос.

В голосе звучал упрек.

– Тебе что, ты здесь отлеживался, – огрызнулся матрос. – А они картечью верхнюю палубу вымели – человек двадцать на тот свет…

Тут на верхней ступеньке снова показался француз и крикнул:

– Доктора и санитаров! Быстро!

Стренгл откликнулся:

– Не могу, у меня операция. Пускай сюда несут.

Наверх пошли санитары с носилками.

Потом доктор, перевязав раненого, поспешил наверх, понимая, что требуется его помощь.

Уже добежав до трапа, он обернулся и крикнул Дороти:

– Возьми мой медицинский ящик!.. И вон те салфетки!

Дороти послушно подхватила ящичек с железной ручкой, но потом замерла, будто не была уверена, что сможет возвратиться к штурману.

– Скорее! – крикнул доктор. – Нас ждут!

Дороти выбежала на верхнюю палубу следом за доктором. Она сразу увидела санитаров, которые укладывали на носилки Смитсона. У него была оторвана рука.

– Не трогайте его! – приказал Стренгл. Санитары опустили носилки, и доктор склонился над раненым.

Поднявшись на верхнюю палубу, Дороти поставила сундук у носилок и оглянулась. Перед лестницей на капитанский мостик стояли две небольшие группы людей – одна состояла из Фицпатрика, полковника Блекберри и еще двух корабельных офицеров. Напротив них, на голову уступая капитану ростом, стоял французский предводитель. Они пираты, значит, он у них предводитель? Или все же капитан? Предводитель был округлым человеком с большим круглым лицом. Он казался очень мирным и домашним, ему вообще нечего было делать на палубе морского судна. За ним стояли два его сообщника, один в сюртуке и полосатых брюках, второй, усатый, в мундире французского морского офицера, только вместо шляпы у него на голове красовалась странная высокая красная шапка, похожая на гребень петуха, загнутый вперед. За спиной Фицпатрика в дверях своей каюты стояла миссис Уиттли, совершенно спокойная, только без пистолета.

Дороти обернулась. Она увидела спины нескольких французов, которые стояли, опустив ружья и пистолеты, но готовые направить их на толпу английских матросов и солдат, стоявших тупо и покорно – они уже были пленными и знали, что они пленные.

Палуба между этими двумя скоплениями людей была обожжена, залита потемневшей вишневой кровью, в некоторых местах расщеплена ядрами, над головой полоскались рваные обгоревшие паруса…

– Где салфетки? – раздраженно выкрикнул доктор, и Дороти склонилась к нему. Для французов появление девушки было неожиданным, и кто-то из них присвистнул, второй громко сказал что-то скабрезное, потому что французы зашлись хохотом, а их круглый начальник сначала сам хохотнул, а потом рассердился и стал отчитывать своих матросов.

Дороти старалась не слушать то, что происходило вокруг.

Докторский сундучок был из темного полированного дерева, но не новый и кое-где исцарапанный. Она откинула замок, и ящик открылся, обнаружив внутри хирургические инструменты. Рукоятки некоторых ножей и игл были измараны кровью – ими сегодня уже пользовались.

Смитсон стонал.

– Господи, – сказал доктор Дороти, – я был бы самым счастливым человеком на свете, если бы кто-нибудь изобрел средство, которое позволит человеку спать, пока мы его кромсаем.

Дороти не ответила. Что-то внутри ее сказало, что такое средство есть, хотя никто не говорил ей об этом. Но ее губы сами спросили:

– А опий, доктор? Вы пробовали опий?

– Это опасное средство…

Разговаривая, доктор обрезал ножницами кожу и мышцы вокруг раны. Смитсон, к счастью, лишился чувств. Когда Стренгл стал стягивать куски кожи на культе, Дороти отвернулась, не в силах выносить это зрелище.