Год багульника. Весенняя луна - Коруна Джен. Страница 13
— А деньги есть? Я, конечно, понимаю, что вы в жилете, но у нас здесь свои порядки…
Хэур хотел было поставить ее на место крепким словом, но Моав не позволила.
— Есть, не переживайте, — поспешно отозвалась она, доставая из кармана мешочек.
Женщина нехотя открыла дверь и, даже не глянув на путников, зашагала к стоящему в глубине двора дому. Моав и Сигарт послушно двинулась за ней.
Совсем скоро они смогли убедиться в том, что эта внешняя суровость была лишь вынужденной мерой безопасности — мало ли разбойников шастает по Бурым горам. Убедившись же, что постояльцы при деньгах, хозяйка подала такой ужин, какого они не видали с тех пор, как покинули Имран, ну а чтобы окончательно покорить путников, предложила горячую ванну. Радости Моав не было предела — на протяжении всего ужина она предвкушала столь редкое в пути удовольствие, а едва доев, торжествующе проследовала за служанкой.
***
Плескалась она долго. Когда же, наконец, вышла, свежая, разрумянившаяся, пахнущая душистым мылом, то выглядела счастливейшей из смертных. С блаженным выражением на порозовевшем лице, помахивая полотенцем, она направилась в жилье, которое дала хозяйка.
Их комнатенка была под самой крышей. Потолок сходил на нет к стене, а единственное окно было подозрительно похоже на чердачное. Однако постель была свежей, пол чистым, так что даже непритязательность обстановки не смогла испортить праздник эльфе. Она запрыгнула в кровать и с наслаждением потянулась на прохладной хрустящей простыне.
Через некоторое время в дверях показался растрепанный и недовольный Сигарт — не желая отставать от эльфы, он тоже решился на ванну. В полученной от хозяйки белой рубахе и штанах он был похож на привидение: его одежду забрала служанка, чтобы постирать, и это несколько тревожило подозрительного хэура. Глядя на его растерянную фигуру, такую огромную в тесной комнате, Моав не смогла сдержать улыбки. Она отогнула край толстого одеяла и кивнула. Дважды просить Сигарта не пришлось — быстро сбросив непривычное одеяние, он с поразительной ловкостью юркнул к Моав. Немного поборовшись с пуховым одеялом, он, наконец, нашел затерявшееся в нем хрупкое тело.
— Ну вот, я теперь почти как эльф, — довольным тоном сказал он, — по крайней мере, я уже точно не пахну, как дикий зверь.
— Да, теперь ты пахнешь как вымытый дикий зверь!
— А ты — как букет ландышей, сваренный в супе! — с притворно обиженным видом заявил Сигарт.
— А почему в супе?!
— Не знаю, наверное, просто суп за ужином был вкусный…
Смеющимся клубком из тел и одеяла они покатились по кровати. Наконец, хэуру удалось одержать победу — с гордым видом он прижимал тяжело дышащую эльфу за плечи.
— Тебе не спастись от хищных когтей рыси, остроухая!
— Ты на себя посмотри!
Она ловко вывернулась из сильных рук и как кошка прыгнула хэуру на спину, повалив на постель; тот с рычанием кувыркнулся в сбитых простынях. Оба предавались этой игре радостно и самозабвенно, ибо так редки были мгновения их беззаботного счастья — счастья без ссор, обид и подозрений…
— Все, я сдаюсь на милость победителя, и пусть его кара будет справедливой! — с притворной покорностью заявил Сигарт.
— Кара будет столь же ужасна, сколь и преступление, — с нарочитой серьезностью заявила Моав. — Тебе придется поцеловать противную упрямую эльфу.
В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь приглушенным шорохом свежего белья. Сигарт долго и томно целовал Моав, терся щекой о душистую кожу, нежно гладил каждый изгиб ее стройного тела. В его могучих объятьях она казалась тонкой и гибкой, как рыбка — его большая рука закрывала едва ли не половину ее спины. Отпустив ее, наконец, он осторожно поцеловал белый шелковистый живот, вздрогнувший от его прикосновения.
— Твоя кожа на вкус как сладкий миндаль, — произнес он, поднимая голову и нежно глядя на эльфу.
— Как что? — рассмеявшись, удивилась она.
— Сладкий миндаль, я пробовал его в одном городе. Это такие съедобные косточки — очень вкусно, — смутился Сигарт, испугавшись, что как всегда что-то напутал.
— Не знала, что рыси едят сладкий миндаль, — Моав ласково пригладила растрепавшиеся волосы хэура. — Похоже, я еще многого о них не знаю.
Она подставила губы для поцелуя, и в комнате снова стало тихо. Неожиданно Сигарт отстранился от эльфы — серые глаза глянули на нее серьезно.
— Скажи, ты смогла бы быть счастлива здесь?
Она помолчала, глядя на него, потом произнесла изменившимся голосом:
— Ты никогда раньше не говорил о счастье…
— Я много чего не делал раньше. Но ты не ответила — ты могла бы чувствовать себя счастливой, живя в этой комнате?
На какой-то миг Сигарту показалось, что лицо Моав омрачилось. Но затем она вся изогнулась и, обеими руками обхватив его за шею, крепко-крепко прижалась к нему.
— Да, да! — страстно зашептала она, — я уже счастлива, разве ты не видишь.
Тронутый ее искренностью, Сигарт порывисто обнял ее. Ему казалось, что вся сладость мира заключена в этом принадлежащем ему маленьком теле, которое он вновь и вновь покрывал поцелуями. Как часто он потом вспоминал эту безмятежную ночь…
Насытившись любовью, хэур блаженно вытянулся в теплой постели, голова эльфы лежала у него на груди. Он был абсолютно счастлив. Счастлив незамутненным счастьем первой любви, так поздно и непостижимо появившейся в его жизни. И пока судьба ковала свои цепи и ножи, он жадно ловил каждое мгновение, проведенную с Моав, всем телом впитывая ее вкус и запах, запоминая цвет васильковых глаз. Что бы ни случилось впереди, этой тихой ночи у них уже никому не отнять. Пальчики притихшей веллары чертили на широкой груди хэура замысловатые узоры, а голова мерно поднималась в такт его спокойного дыхания. Заканчивалась весна.
***
Пребывание в предгорном поселении так и осталось бы одним из самых светлых воспоминаний для обоих, если бы не мелкое досадное происшествие, случившееся на следующий день. Решив поднабраться сил перед восхождением на перевал, эльфа и хэур остались еще на денек — обстановка была на удивление тихой и спокойной, а высокий забор позволял в кои-то веки поспать спокойно, не вскакивая от каждого шороха. Однако к вечеру все изменилось.
Еще засветло на улице послышались громкие голоса, смех, звон оружия. Сигарт выглянул в окно как раз вовремя, чтобы понаблюдать, как через калитку маршем проходит отряд вооруженных людей. Все они выглядели усталыми, как после долгого перехода. На воинах были рыжие куртки и такого же цвета штаны, некоторые из них носили остроконечные шапки из лисьего меха, другие были вовсе без шапок: в целом — ничем не примечательный отряд людских воинов…
Стоило солдатам войти в дом, как тут же начался гам, обычный для большого сборища голодных мужчин. Тишины как и не бывало. Пришедшие заняли почти все лавки, из обычных постояльцев в каминном зале осталось лишь несколько человек — притихшие, они сидели в углу под стенкой. Тем временем воины громко требовали ужина и вина, каждый кричал что-то свое, голоса сливались в невообразимый гул, в котором невозможно было разобрать ни слова. Хозяйка с тремя служанками едва успевали подавать еду, захмелевшие солдаты то и дело норовили ущипнуть кого-то из девушек.
Постепенно шутки становились все более непристойными, взгляды — осоловевшими, за некоторыми столами уже горланили песни. Вероятно, этим бы они и ограничились, если бы в самый разгар веселья на лестнице не появилась Моав. Солдаты разом обернулись на нее, речи оборвались на полуслове. Да и было чему удивляться — лунные эльфы всегда были редкостью в Галлемаре. В относительной тишине она прошла к единственному незанятому столу и спокойно села. Вдоволь поглазев на эльфу, воины снова принялись за еду и питье, веселье возобновилось.
Больше всех налегали на вино за одним из столов, он стоял почти вплотную к тому, за которым сидели единственные, кроме Моав, постояльцы не из числа новоприбывших. Один из них уже некоторое время тихо беседовал с особо разбушевавшимся солдатом в съехавшей набекрень лисьей шапке и даже успел угостить того несколькими кружками пива. Осушив последнюю, захмелевший вояка кивнул и с грохотом встал из-за стола. Менее пьяные товарищи пытались усадить его на место, но он вырвался из их рук, поправил головной убор и развязно двинулся в сторону Моав. За ним поднялись еще несколько воинов — видно, чтобы поддержать друга.