Год багульника. Тринадцатая луна - Коруна Джен. Страница 25

Это был один из тех почти по-летнему теплых дней, что иногда выдаются среди весны. Решив, что шагать, не поднимая головы, в такую погоду — просто преступление, эльфа и хэур остановились на обед в светлой роще. Моав, как всегда, куда-то исчезла, Сигарт неспешно возился с костром — есть пока не хотелось, но перспектива вкусного обеда все равно грела душу. Подбросив дров в огонь и удостоверившись, что он не потухнет, хэур выдвинулся на охоту. Он прошел уже довольно много, но дичи не было и следа. Вдруг среди деревьев сверкнула вода. «Озеро», — радостно подумал Сигарт. Вокруг воды всегда водилась живность… Осторожно, чтобы не спугнуть возможную добычу, он подкрался к большому камню у берега, выглянул из-за него и застыл.

Живность действительно была, правда, не та, которая ожидалась. На песчаной отмели стояла Моав. Замерев у края озера, она как раз пробовала ножкой воду; одежда аккуратно сложенна рядом на камне, длинные волосы закручены в узел на макушке. Сигарт застыл в растерянности. Первым порывом было уйти, но выказывать присутствие было поздно — эльфа вошла в воду. Лучше уж подождать, пока она скроется из виду и незаметно улизнуть… Он залег, точно зверь, в прелых листьях под камнем и стал наблюдать — уж что-что, а следить из засады рыси умеют получше любого другого хищника. Легкий укор совести кольнул хэура, но тут же сменился уверенностью в правильности собственных действий — а что еще ему оставалось делать?

Вжавшись в землю, Сигарт внимательно разглядывал эльфу. В серых глазах читалось любопытство, как при виде диковинного животного. Моав стояла по колено в воде, светлая ровная кожа ярко выделялась на фоне темной глади озера. Одна рука ее была поднята — трогательным инстинктивным движением она прикрывала маленькие круглые груди, похожие на ранние тонкошкурые яблоки. Второй рукой она пыталась удерживать равновесие, маленькая ножка тем временем осторожно нащупывала дно.

Сигарт затаил дыхание. Все женщины, которых он знал до сих пор, были похожи на сытых кобылиц — людские жены почти не уступают своим мужьям в силе; это же странное существо было иным. У эльфы оказалась на удивление ладная фигура, совсем не такая, как представлял себе Сигарт. Стройная и гибкая, она была похожа на молодое деревцо — сильное и беззащитное одновременно. Из укрытия хэур видел, как Моав боязливо заходит в холодную воду, то и дело поднимая голову на тонкой шее и оглядываясь. Он невольно улыбнулся — вот, значит, какая у него попутчица — совсем еще юная и даже по-своему симпатичная… Только худенькая слишком — ее утонченные формы едва ли могли привлечь рысье внимание: хэуры любили более упитанных красавиц. И Сигарт не был исключением. Такая добыча не для рысьих лап. Тем не менее, он поймал себя на мысли, что ему весьма приятны нежные очертания ее тела: она напомнила олененка, которого он едва не задушил несколько дней назад — зверек и не пытался убегать, только стоял посреди поляны и удивленно хлопал большими влажными глазами. Сигарт не стал его убивать…

Странное чувство вновь шевельнулось в душе хэура, ему стало совестно от того, что он подсматривает за ней, точно вор. Тем временем эльфа сделала еще несколько осторожных шагов, потом остановилась, качнулась назад и, раскинув руки, плашмя бросилась в воду. Не дожидаясь, пока его заметят, Сигарт тихо поднялся с листвы и, осторожно ступая, скрылся в лесу.

Когда Моав вернулась, костер уже уютно потрескивал. Сидящий рядом с ним Сигарт как раз насаживал на самодельный вертел птичьи тушки. Хотя он и старался не смотреть на эльфу — недавнее чувство неловкости все еще не покидало его — от него не могло скрыться брезгливое выражение, отразившееся на ее лице, особенно свежем после купания.

— Не хочешь — не смотри, а я есть хочу, — спокойно сказал он.

Моав принялась сосредоточенно вытирать волосы.

— Ну и ешь себе, пока тебя самого не съели. Я бы посмотрела, как бы ты крутился на этой палке…

Сигарт ничего не ответил, в вопросах еды у эльфов и хэуров мало общего. Вспомнив, что он забыл посолить блюдо, он похлопал себя по бокам и груди, затем пошарил в куртке. Из его кармана выпал платок, вышитый голубыми колокольчиками. Эльфа насмешливо усмехнулась, глядя, как он поспешно прячет его обратно.

— А это правда, что, заходя в город, хэуры не пропускают ни одной юбки? — поинтересовалась она.

— Честно говоря, я всегда думал, это ни одна юбка не пропускает забредших в город хэуров…

Они глянули друг на друга и рассмеялись. До чего легко с этой маленькой колдуньей. И какая она хорошенькая — в распахнутой у горла сорочке, с мокрыми волосами и голыми белыми ногами… Смущение, охватившее его у реки, как рукой сняло. Он с трудом перевел дыхание.

— Ну, в чем-то ты, конечно, права. Человечьи жены и впрямь покладисты, их тела мягкие и теплые. А ведь без этого никак, особенно сейчас — по весне все звери бесятся.

— Наверное, у каждого хэура в любом селе есть целый выводок симпатичных пятнистых котят, — насмешливо предположила эльфа.

Сигарт взглянул на нее так, словно она была малым дитем.

— И где же это ты видела, чтобы люди со зверьем скрещивались, а?

Она потупилась.

— То-то и оно, — упрекнул хэур. — Чего тогда глупости говоришь?

Увидев, как бледные щеки эльфы залились краской, он смягчился. В конце концов, она совсем девчонка… Найдя, наконец, соль, Сигарт приправил дичь и водрузил вертел над костром:

— Ну ладно тебе — теперь будешь знать. Хэуры заводят потомство лишь с себе подобными. Впрочем, как и все звери. Ну а людские жены — это так, дурь согнать… Должен заметить, очень даже удобно, особенно для тех, у кого холодное сердце.

— Ну да, я и забыла…— смущенно пробормотала Моав.

— Рыси ведь не знают, что такое любовь и все такое прочее, — будто отвечая на немой вопрос, продолжил Сигарт. — На вид мы почти как эльфы, но на деле мы — звери, а звери не умеют любить. В Серой цитадели говорят: «Щит прикрывает сердце рыси, сердце защищает душу, а душа держит жизнь хэура». Так что все эти сердечные нежности нам ни к чему. Любая привязанность стала бы трещиной в воле хэура, изъяном в его защите. Вот так вот, о прекрасная остроухая дочь луны…

Моав состроила недовольную мину и с раздражением заявила:

— Это ваше сердце — изъян в вашей защите. Вы сами себя обкрадываете: никто не может дать силы большей, чем Эллар!

Хэур поморщился. Ссориться не хотелось, но и смолчать было нельзя.

— Ну да, вот только странно, почему же тогда новый Хэур-Тал появился не в Рас-Сильване, а в Сиэлл-Ахэль? — саркастически бросил он.

Эльфа вскинула тонкие брови. У нее был просто уникальный дар превращать любую беседу в спор.

— А что, разве он уже явился? — насмешливо спросила она. — Это у вас в Цитадели так говорят?

— Гастар — тот, о ком говорит пророчество, — твердо заявил Сигарт. — Он — новый Хэур-Тал, это знают все по обе стороны гор!

— Вот уж никогда не думала, что горы стоят прямо посреди Сиэлл-Ахэль, — фыркнула эльфа. — Свет Эллар освещает сердце вернувшегося Иннариса, а сердце вашего Гастара холодно, как кусок льда. Полночная Молния никогда не откроется в его руке — она будет лишь бесполезным куском металла!

Сигарт отвлекся от приготовления обеда. Его интересовало все, что касалось Нар-Исталя и нового Хэур-Тала, а Моав явно знала об этом больше, чем он…

— Как вы не понимаете! — кипятилась она. — Иннарис был великим воином не потому, что умел лучше других махать мечом или был сильнее других! Просто он был ближе других к сиянию Эллар — оно давало ему силы для сражений!

— Но ведь после того, как он стал хэуром, он потерял свою эльфийскую сущность, — возразил Сигарт.

— Да, потерял, но в отличие от вашего Гастара, он помнил о том, кто привел его к победам. Когда же он совсем отвернулся от света богини, Нар-Исталь утратил силу, а слава Иннариса пошла на убыль. Чувствуя скорую смерть, он спрятал Полночную Молнию, надеясь, что через много лет придет тот, кто сможет вновь заслужить милость богини, восстановив порванную связь. Тот, кто вспомнит, что когда-то был эльфом, что умел любить и плакать! Тот, чье сердце сможет открыться для света Эллар!