Леди полночь (ЛП) - Клэр Кассандра. Страница 13

Эмма отвела глаза. К ее удивлению, сердце билось так часто, словно она не могла унять волнение. Смутившись, она встала на колени, чтобы обнять Тавви.

– Да у тебя зубов не хватает! – заметила она, когда он улыбнулся. – И как это тебя угораздило?

– Дрю сказала, что фэйри крадут зубы, пока ты спишь, – объяснил Тавви.

– Это я ей так сказала, – призналась Эмма, поднимаясь на ноги.

В это мгновение кто-то коснулся ее руки.

Джулиан. Он принялся пальцем рисовать буквы у нее на коже – они занимались этим всю жизнь, используя безмолвный язык для общения на скучных занятиях и в присутствии взрослых. «Т-Ы В П-О-Р-Я-Д-К-Е?»

Эмма кивнула. Он заботливо посмотрел на нее, и она едва сдержала вздох облегчения. Взгляд его был очень знакомым. Неужели он и правда так изменился? Джулиан стал крепче, под кожей появились мускулы, но они не лишили его мальчишеской стройности. Он походил на пловцов, фигуры которых всегда казались Эмме удивительно красивыми. Но на запястьях у него болтался все тот же набор браслетов из кожи, ракушек и морских стеклышек. Руки все так же были заляпаны краской. Он по-прежнему был Джулианом.

– Вы так загорели! – воскликнула Диана. – Как вам удалось? Я думала, дождь в Англии не перестает ни на минуту!

– Я не загорел, – заметил Тиберий.

И правда, он казался бледным. Тай ненавидел солнце. Когда все семейство отправлялось на пляж, он обычно усаживался под чудовищно огромным зонтиком и читал очередной детективный роман.

– Тетушка Марджори заставляла нас гулять целыми днями, – объяснила Ливви. – Всех, кроме Тавви. Его она оставляла дома и кормила ежевичным желе.

– А Тиберий прятался, – добавила Друзилла. – В сарае.

– Не прятался я, – буркнул Тай. – Я стратегически перебазировался с одного места на другое.

– Прятался-прятался, – не уступала Дрю.

На ее круглом лице отразилось недовольство. Две косички торчали в разные стороны, как у Пеппи Длинный-чулок. Эмма в шутку дернула за одну.

– Не спорь с братом, – сказал Джулиан и повернулся к Таю. – Не спорь с сестрой. Вы оба устали.

– А как усталость связана со спорами? – спросил Тай.

– Джулиан имеет в виду, что вам пора в постель, – объяснила Диана.

– Но сейчас всего восемь, – запротестовала Эмма. – Они ведь только вернулись!

Диана показала на Тавви, который свернулся калачиком на полу и заснул под лампой, прямо как кот.

– В Англии уже совсем поздно.

Ливви осторожно подняла Тавви на руки. Его голова безвольно свесилась назад.

– Отнесу его в кровать.

Джулиан переглянулся с Дианой.

– Спасибо, Ливви, – сказал он. – Пойду скажу дяде Артуру, что мы вернулись. – Он осмотрелся по сторонам и вздохнул. – С багажом разберемся утром. Всем спать!

Ливви проворчала что-то себе под нос, но Эмма ее не расслышала. Она была озадачена, даже более того. Хотя Джулиан и отвечал на ее сообщения и звонки кратко и нейтрально, она не готова была встретить такого Джулиана, который выглядел иначе и казался совсем другим. Ей хотелось, чтобы он опять посмотрел на нее как обычно и улыбнулся той улыбкой, которой, казалось, улыбался только ей.

Диана взяла ключи от машины и сумочку и стала прощаться, желая всем спокойной ночи. Воспользовавшись моментом, Эмма коснулась руки Джулиана.

«М-Н-Е Н-У-Ж-Н-О С Т-О-Б-О-Й П-О-Г-О-В-О-Р-И-Т-Ь», – написала она.

Не глядя на нее, Джулиан ответил: «О Ч-Е-М?»

Входная дверь открылась и закрылась снова за спиной у Дианы, в холл ворвался прохладный, пропитанный дождем ветерок. Капли попали Эмме на щеку, и она повернулась к Джулиану.

– Это важно, – сказала она.

Неужели Джулиан за это время изменился настолько? Она никогда прежде не признавалась ему, что ей важно о чем-то поговорить. Если она просила о разговоре, он сразу понимал, что дело не терпит отлагательств.

– Просто… – Она понизила голос. – Приходи ко мне, когда закончишь с Артуром.

Джулиан не отвечал. Он убрал со лба растрепавшиеся волосы, и браслеты у него на руке тихонько забренчали. Ливви уже поднималась наверх с Тавви на руках, остальные шли следом. Досада Эммы тут же сменилась чувством вины. Джулиан просто валился с ног от усталости. Вот и все.

– Если ты не слишком устал, – добавила она.

Он покачал головой. Его лицо было непроницаемо – а Эмма привыкла видеть Джулиана насквозь.

– Я приду, – сказал он и положил руку ей на плечо. Этот жест был таким простым, таким обыденным, как будто они и не провели два месяца по разные стороны океана. – Рад снова тебя видеть.

Отвернувшись от нее, он пошел вверх по лестнице.

Само собой, ему нужно было зайти к Артуру, подумала Эмма. Кто-то ведь должен сообщить их чудаку-руководителю, что все Блэкторны вернулись домой. И, само собой, он устал. И вполне естественно, что он казался совсем другим: так всегда происходит, когда встречаешься после долгой разлуки. Проходит день-другой, и люди снова становятся прежними. Знакомыми. Неразлучными. Надежными.

Эмма приложила руку к груди. Хотя та жуткая тянущая боль, которую она чувствовала, пока Джулиан был в Англии, пропала, теперь сердце защемило как-то иначе.

3

И всегда луч луны навевает мне сны…

В институтской мансарде царил полумрак. Когда дядюшка Артур перенес в эту комнату свои книги и документы, он заклеил два прорезанных в крыше световых окна вощеной бумагой, чтобы солнечный свет не повредил хрупкие объекты его изысканий.

Родители Артура и его брата Эндрю, отца Джулиана, были одержимы античной историей и культурой: древнегреческим и латынью, сказаниями о героях, мифологией Древней Греции и Рима.

Джулиан вырос на «Илиаде» и «Одиссее», «Энеиде» и мифе об аргонавтах, на преданиях о людях и чудовищах, о богах и героях. Но если Эндрю просто любил древности (и эта любовь, очевидно, нашла свое отражение в именах его детей, названных в честь римских императоров и их жен, и Джулиан был безмерно благодарен матери, что в итоге его назвали Джулианом, а не Юлием, как поначалу собирался отец), то Артур был ею просто одержим.

Он привез из Англии не одну сотню книг, а за последующие годы их скопились еще сотни и сотни. Библиотека была организована по принципу, понятному только самому Артуру: «Антигона» Софокла лежала поверх «Истории Пелопоннесской войны» Фукидида, повсюду валялись растрепанные монографии и старые книги с оторванными корешками, а по всем свободным поверхностям были разложены отдельные страницы. В комнате стояло как минимум шесть столов: когда один полностью скрывался под слоем бумаг, керамических черепков и осколков древних статуэток, дядюшка Артур просто покупал новый.

Сейчас он сидел за столом в западной части комнаты. Сквозь прореху в вощеной бумаге, закрывающей соседнее окно, виднелась полоска синего океана. На дядюшке Артуре был старый свитер с закатанными рукавами, потертые брюки защитного цвета и стоптанные домашние тапки. У стены стояла трость, которой он, впрочем, редко пользовался.

– У Ахилла была форминга, – бормотал он, – с серебряной отделкой, а Геракл был обучен игре на кифаре. В переводе оба инструмента называются «лирами», но разве это верно? А если это один и тот же инструмент, почему греки его называют по-разному?

– Привет, дядюшка, – сказал Джулиан, держа в руках поднос с приготовленным на скорую руку ужином. – Мы вернулись.

Артур медленно повернулся, как старый пес, который тревожно оглядывается на звук.

– Эндрю, рад тебя видеть, – ответил он. – Я как раз разбираюсь с греческими представлениями о любви. Агапэ, само собой, стоит выше других, это любовь, которую чувствуют сами боги. Затем есть эрос, романтическое чувство, филия, любовь дружеская, и сторге, любовь семейная. Как по-твоему, какая из них связывает наших парабатаев? Думаешь, она ближе к филии или к агапэ? Эрос, само собой, под запретом. И не значит ли это, что нам, нефилимам, даровано кое-что такое, чего простецам никогда не понять? Но тогда откуда же об этом было известно древним грекам? В этом, Эндрю, и заключается парадокс…