Северный Удел (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич. Страница 19

Они, покачиваясь, проплыли в вышине, а голем, поддев и отправив полицейскую карету вместе со смирными лошадками с дороги в кювет, тяжело зашагал прочь.

Как и ожидалось, поспешный залп пехоты не причинил ему вреда. «Козырям», думается, тоже.

Ах, как устроились! Впервые я видел голема, используемого под пассажиров.

Кто-то кричал. Ржала придавленная каретой лошадь. Из здания морга выбежал окровавленный полицейский.

Рот его раскрывался, но при этом не слышалось ни звука.

– За ним! За ним! – орал из лопухов Сагадеев. – Ах, карета! – сокрушался он. – Надо было отогнать! За ним!

Голем отмахивал метры.

Полицейские бежали следом. Майтус помог мне встать, и я заковылял вдогон поредевшей цепочке зеленых мундиров.

– Стой!

– Именем государя императора!

Пыль вздымалась из-под сапог. Пыхали выстрелы.

Морг отдалился. Слева, в прозрачном осиннике, открылось кладбище с поминальным приходом. Справа впереди на взгорке скособочился полуразвалившийся домишко.

Голем, проломив хлипкую ограду, тяжело двинулся туда, потоптал чахлый огород, каменная голова его завиднелась над низкой крышей.

– Уходят!

Сбоку от меня возник Тимаков.

Оскаленный, грязный, в порванном мундире. На ходу он пытался расстегнуться, но пальцы соскальзывали с пуговиц.

– Вижу, – мрачно сказал я.

– Да что ж ты!.. – Раздался треск. Тимаков с отвращением выдрался из мундира. – Голем же долго не живет, так?

– Да он, похоже, уже.

Я кивнул на неподвижную големовскую голову.

– И что? – приостановился Тимаков.

– И все, – сказал я.

Подтверждая мои слова, от развалюхи донеслось ржание. Полицейская цепь дрогнула, распадаясь. Отдельные городовые, у кого сил было побольше, рванули по взгорку вверх. За ними устремилась пехота. Но и я, и Тимаков видели, что это бесполезно – темно-зеленые фигурки не успевали, а уж серые – и подавно. Сорок шагов, тридцать…

Пехотный поручик и вовсе махнул рукой.

Мне то ли показалось, то ли действительно у избы мелькнул угол пролетки, издевательски блеснул металлом на солнце.

Мы пошли тише.

Тимаков, кривясь, осмотрел револьвер, потом спрятал его в кобуру.

– Как думаете, – спросил я его, – куда они сейчас покатят?

– С трупом-то? – Он, щурясь, глянул на небо. – А куда угодно. Могут в Гуляй-ряды, могут на Жирновку. Могут вообще к Городскому Собранию, там экипажей много, чтоб затеряться…

Нас с одышливыми всхлипами догнал Сатанеев:

– Что, ушли?

В его руке был платок, он вытирал им потную шею.

– Наверняка, господин обер-полицмейстер, – сказал Тимаков.

Вместе мы поднялись к развалюхе. Картофельная мелочь скрипела под подошвами.

За избой обнаружились груда из бревен, квадрат вытоптанной земли и, чуть в стороне, косой навес когда-то на четырех, а сейчас на трех столбах.

Голем серой глыбой стыл у провалившегося крыльца. Полицейские, взяв на прицелы, охватили его полукругом.

– Всем отойти! – скомандовал я, одновременно придержав Сагадеева за полу кителя.

– Что такое? – развернулся обер-полицмейстер.

– Сейчас…

Городовые, оглядываясь на меня, отступили. Кто-то покашливал, кто-то ворчал. Далеко звенел колокольчик пожарной кареты.

– Тихо! – крикнул я.

Все замолчали.

В тишине, наполненной жужжанием мошкары, отчетливо слышались идущие от голема потрескивания.

– Что это? – севшим голосом спросил Сагадеев.

– Возможно, сюрприз. – Я подвинул попавшегося некстати на пути полицейского.

Голем, как мне казалось, ощутимо просел. Серый камень посветлел. Фигура словно оплыла. Бугор головы провис.

– Господин капитан, – позвал я Тимакова.

По широкой дуге мы с ним двинулись вокруг созданного чужой кровью существа. Майтус засеменил следом.

Мощное плечо. Ладонь с грубыми огрызками пальцев – ниже колена. Прозекторский стол с отметинами пуль и бухтой пеньковой веревки отвален к бревенчатой стене. Трещина на бедре. Еще одна – на предплечье. Веревка с доской свисает с шеи.

Тимаков прищурился:

– Трещины видите?

– Да, – ответил я.

– Он мертв?

– Распадается.

Грудь голема рассекала глубокая борозда. На наших глазах она, треснув, продлилась через живот к ноге. Змейки разрушения разбежались по всему телу.

Голем, словно вздохнув, осел еще больше.

– Можете посмотреть на кровь? – спросил я Тимакова.

– Попробую, – кивнул капитан.

Я присел на корточки, рассматривая свежий отпечаток, оставленный колесом пролетки. Четкий вдавленный след. Да, ушли «козыри». Где-то теперь труп? Прикопают, пожалуй, к какому-нибудь кладбищу. Или и вовсе в лесу.

А ведь такая нить была!

Красть мертвого Лобацкого имело смысл только в том случае, если он был напрямую связан с одним из заговорщиков.

– Осторожнее, – бормотнул самому себе Тимаков.

Отряхивая ладонь, я поднял голову.

Марево повисло над големом, словно над разогретым полем. Плечи его почернели, растрескиваясь, он подался вперед.

– Ложись!

Я успел упасть сам и подбил под колени Тимакова. Сверху меня накрыл испуганно всхрипнувший Майтус.

Прежде чем голем разлетелся на осколки, из-под Майтусовой руки я увидел удивленно уставившегося на меня полицейского.

В его взгляде читалось: «О, повалились господа хорошие».

Взрыв, визг и грохот смели его, впечатали в столб навеса. Зеленый мундир залило красным. Град из каменной крошки защелкал по крыше, по земле, по людям.

Что-то брякнуло, кто-то сквозь зубы разразился матюками.

– Ах ты ж, кровь моя… – откуда-то сбоку донесся голос обер-полицмейстера.

Майтус тяжело сполз, потом помог мне подняться.

Я чуть не наступил на мертвеца с будто иссеченным дробью лицом. Вокруг медленно приходили в себя городовые. Один, улегшись на бревна животом, протяжно блевал.

От голема осталась лишь горка камней.

Стена дома была вся сплошь в отметинах, навес зиял дырами и неизвестно как еще держался.

Оглядевшись, я признался себе, что был беспечным идиотом.

Недостаток высших фамилий – тебе очень редко встречаются равные противники. Даже в ассамейских землях, где у пустынных шеншеров считается доблестью добыть имперского офицера высокой крови, я не чувствовал себя в большой опасности. Так, тревожно щекотало грудь во время разъездов, и только.

Но здесь…

Враг жесток, и враг идет к своей цели по трупам. Следующим трупом могу быть и я.

От такой простой мысли я вздрогнул.

– Лихо как оно… – Тимаков встал рядом со мной, весь в мелкой пыли. – Не думал, что с големом так можно.

Майтус в несколько взмахов ладонью отряхнул его расползающуюся на рукаве сорочку. Впрочем, только испачкал.

Городовые сносили мертвых товарищей в тень. Сагадеев, пошатываясь, командовал.

Если считать, что к моргу были стянуты до двух третей полицейских сил управы, то потери были катастрофическими.

– Это и есть ваш сюрприз?

У злого и растерянного обер-полицмейстера кровоточило ухо, и он зажимал рану рукой.

– Взрыва я не предполагал, – сказал я.

– Они тоже, – кивнув на трупы, бросил Сагадеев.

– Надо бы кого-нибудь послать за помощью… – предложил Тимаков.

– Уже, – отмахнулся обер-полицмейстер влажно-красной ладонью и вновь прижал ее к уху.

К нему мягкими шагами подступил пехотный поручик.

Они зашептались. Поручик вращал глазами и дергал углом жесткого рта. Сагадеев морщился в усы. Кровь с уха торила дорожку.

Я наклонился к Тимакову:

– Успели опознать, чья?

– Кровь-то? – Тимаков замялся. – Я не совсем уверен, но…

– Что – но?

Офицер тайного отделения взял меня под локоть, развернув спиной к Сагадееву с пехотным поручиком:

– Это кровь Ритольди.

– Но вы не уверены…

– Я мог ухватить «обманку». А во-вторых, – Тимаков понизил голос: – Огюст Ритольди – большой друг обер-полицмейстера.

– Господа!

Мы обернулись.

Сагадеев отпустил поручика и теперь смотрел на нас.