Хроники Дерини - Куртц Кэтрин Ирен. Страница 66

— Прошу прощения,— пробормотал Гамильтон и, не затевая спора в присутствии Моргана, нагнулся, чтобы отряхнуть его башмак.

— Не прикасайтесь ко мне! — взвизгнул Гвидион, отпрянув от него с демонстративным отвращением,— Дурак подслеповатый, вы же только еще больше размажете!

Он наклонился, отряхивая башмак собственноручно, причем длинные фиолетовые рукава коснулись пола, так что пришлось потом отряхивать и их. Видя, что Гвидион обнаружил пыль на рукавах, Гамильтон почувствовал себя отмщенным и злорадно улыбнулся, но, заметив взгляд Моргана, виновато кашлянул.

— Простите, милорд,— пробормотал он,— я нечаянно.

Не успел Морган ему ответить, как портьера приоткрылась и в альков проскользнул Рандольф.

— Ничего особенного, ваша светлость,— тихо сказал он — Много говорят об этом Варине, но ничего такого, что мы не знали сегодня утром.

— Очень хорошо,— кивнул Морган,— Гвидион, если вы с Гамильтоном уже разобрались, нам пора выходить.

— Господин мой! — чуть не задохнулся Гвидион от возмущения.— Не я затеял эту глупую ссору, а этот дурак.

— Ваша светлость, я не могу с этим согласиться.

— Ладно, вы, оба, я больше ничего не желаю слышать.

Лорд-камергер вышел, привлекая к себе всеобщее внимание; зал затих, как только портьера сомкнулась за его спиной. Он несколько раз легко ударил по полу своим жезлом, и эхо гулко откликнулось в тишине зала. Лорд-камергер начал:

— Его светлость лорд Аларик Энтони Морган: герцог Корвинский, правитель Коротский, лорд-генерал королевских войск, Поборник его величества.

Коротко протрубили фанфары, и Морган шагнул вперед, раздвинув портьеру, и остановился в дверях. Гул восхищения прошел по рядам собравшихся, все почтительно поклонились. Музыканты закончили играть, Морган легким кивком отдал им должное и в сопровождении свиты медленно прошествовал к своему месту за столом.

Этой ночью Морган был во всем черном. Неприятные новости, привезенные Дунканом из Ремута, столь серьезно встревожили его, что он уже не мог следовать настойчивым указаниям по-стельничьего; отбросив ярко-зеленый костюм, выбранный лордом Ратхольдом, он надел черный, и пусть думают что хотят.

Рукава строгой рубашки черного шелка прикрывали его руки до запястий, поверх нее был надет великолепный черный бархатный камзол, украшенный янтарем, с высоким воротом, закрывающим шею, и короткими — до локтей, широкими рукавами. Шелковые рейтузы были заправлены в короткие черные сапоги мягчайшей кожи. Костюм дополняли несколько украшений, которые Морган мог позволить себе в таком настроении: на правой руке перстень с изумрудным грифоном, сияющим на фоне ониксовой печатки, на левой — кольцо Поборника его величества с Золотым львом, поблескивающим на черном фоне. Золотая корона герцога Корвинского с семью тонкими чеканными зубцами венчала столь же золотую голову повелителя Корвина, Дерини.

Он шествовал к своему месту во главе стола безоружный, так как по обычаю правителю Корвина не полагалось являться гостям, собравшимся на пир, при оружии. Однако под богатым облачением скрывалась кольчуга, защищавшая наиболее уязвимые места, а в рукаве прятался тонкий стилет в ножнах, закрепленных на запястье. И, как всегда, невидимой мантией окружал его, куда бы он ни шел, ореол магии Дерини.

Сейчас он должен был играть роль радушного хозяина на этом праздном обеде, тогда как внутри у него все кипело от нетерпения. Морган недоумевал, что же случилось с Дунканом?

Уже совсем стемнело, когда Дункан наконец вернулся в Корот. Последние две мили его лошадь хромала, и он вынужден был пройти остаток пути пешком, преодолевая желание заставить понуканиями двигаться несчастное животное обычным шагом, превозмогая боль. Дункан сдержался: часом раньше он вернется или часом позже, значения не имеет, и не стоит ради этого портить одну из лучших скаковых лошадей Моргана. К тому же не по душе было Дункану мучить живую тварь.

Когда Дункан и его измученный конь наконец притащились во двор замка, там не было ни души. Стражники открыли ворота без единого слова, заранее предупрежденные о его возвращении, но позаботиться о коне было некому, так как пажи и конюхи по приглашению герцога тоже пошли в замок, чтобы, стоя в дверях, послушать пение Гвидиона. Дункан все-таки нашел кому передать животное и прошел через двор ко входу в главный зал.

Ужин, как он и предполагал, уже закончился, зато, протискиваясь между слугами, столпившимися в дверях, Дункан понял, что представление было в самом разгаре. Гвидион пел, сидя на второй ступени помоста в дальнем конце зала, слегка раскачивая в руках свою лютню. Дункан застыл, слушая его пение,— трубадур достоин был той славы, что шла о нем во всех одиннадцати королевствах.

Тихая, протяжная мелодия, родившаяся в горах Катмура, где Гвидион провел юность, была исполнена той печальной гармонии, что исстари присуща песням жителей гор.

Чистый тенор Гвидиона плыл по замершему залу, выводя нежную и печальную балладу о Мэтьюрине и Дервегиле — возлюбленных, погибших во времена междуцарствия от руки жестокого лорда Герента. Никто не шевельнулся и не издал ни единого звука, пока Гвидион пел:

Оглядев зал, Дункан увидел Моргана, сидящего слева от помоста, на котором пел Гвидион. Еще левее сидел Рандольф в окружении двух прекрасных дам, которые, слушая пение, не спускали глаз с Моргана. Место справа от герцога, очевидно оставленное для него, пустовало. Он подумал, что мог бы туда пробраться потихоньку, не причиняя окружающим большого беспокойства, но не успел сделать и шага, как Морган, заметив его, покачал головой, поднялся и пошел ему навстречу.

— Что случилось? — прошептал он, оттеснив Дункана за колонну и оглянувшись, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает.

— С Толливером, кажется, договорились,— пробормотал Дункан.— Восторга он не выказал, но согласился подождать с ответом Лорису и Карригану, пока сам не оценит обстановку. Нам он о своем решении сообщит.

— Ну, хорошо, думаю, это все же лучше, чем ничего. А вообще, какова его реакция? Ты думаешь, он с нами?

— Ты знаешь Толливера,— пожал плечами Дункан,— он слишком боится всего, что связано с Дерини, но ведь это можно сказать о ком угодно. Кажется, сейчас он с нами. И еще одно...

— Что?

— Я... Ну, я думаю, что было бы лучше не говорить об этом здесь,— сказал Дункан, многозначительно оглядываясь,— на обратном пути я кое-кого повстречал...

— По...— Морган расширил глаза.— Что, он?..

Дункан спокойно кивнул:

— Поговорим в башне?

— Конечно, как только освобожусь,— согласился Морган.

Дункан направился к двери, а Морган глубоко вздохнул и, успокоившись, тихо вернулся на свое место, думая о том, когда же сможет вырваться отсюда, не нарушая приличий.

В кабинете Моргана Дункан расхаживал взад-вперед перед камином, сцепляя и расцепляя руки и пытаясь успокоить расшалившиеся нервы.

Он был смущен случившимся больше, чем ему сперва показалось. И сейчас, едва войдя в комнату, он снова вспомнил недавнюю встречу в пути, и его объяла сильная дрожь, как будто он стоял на ледяном ветру.

Когда отпустило, Дункан, сбросив грязный дорожный плащ, пал перед маленьким алтарем на колени и попытался молиться, но не смог. Он не мог заставить себя сосредоточиться на привычных словах, которые пытался произнести, поэтому ему пришлось отложить на время это занятие.

Он понимал, что и расхаживание из угла в угол ему не поможет. Остановившись у камина и подняв руку, он почувствовал, что все еще дрожит, хотя после дорожного происшествия прошло уже немало времени.