Поцелуй зверя - Бароссо Анастасия. Страница 20

— Извините, — не слишком любезно бросила девушка.

Он только успел заметить сердитый и какой-то затравленный взгляд больших, продолговатых глаз. У костра раздались шутливо-насмешливые голоса.

— Ну, что, царица? Ха-ха, идешь к нам?! — спросил кто-то весь в черном.

— Я тебе уже сказала, — металл, зазвеневший в голосе девушки был так не похож на только что сказанное извинение.

— Да все равно будешь с нами, никуда не денешься…

Высокая фигура мужчины в длинной дохе с коротким черным мехом метнулась от костра. Длинные полы развевались от ветра, волосы вились в черные кудри. Мужчина подошел к девушке. По росту и стати они очень подходили друг другу и отлично смотрелись вместе, но гармония, по всей видимости, была только внешней. Он протянул руку ладонью вперед, преградив ей дорогу.

— Иди ко мне…

— Иди от меня!

Все изменилось в один миг. Резко, с какой-то звериной грацией черный схватил ее за косу у затылка и, потянув, запрокинул голову.

— Я тебе не позволял так со мной говорить, ты…

Она попыталась вырваться. Безуспешно. Мужчины у костра замолчали — и не удивительно. Эти двое с застывшими улыбками на напряженных лицах представляли довольно дикую и завораживающую картину. Сразу было видно, что противостояние тут нешуточное. Он хотел молча пройти мимо.

— Гм… Где тут у вас, люди добрые, проживает Бер?

Сидящие у костра взглянули на него из-под меховых шапок. Ему вдруг показалось на миг, будто двоится в глазах. Открытые, светлоглазые лица мужчин были абсолютно одинаковыми.

— Там…

Сказали они хором, кивнув на большой дом с дымящейся трубой.

В это время девушка рванулась, что было силы. То ли черноволосый мужчина отпустил ее в этот момент, то ли толкнул. Только она упала на снег, опрокинувшись на спину.

— Эй! Зачем девушку обижаешь? — вырвалось у него.

— Иди, куда шел, — был ответ.

И ответ был неправильный. Рьян нагнулся над Бояной, она сжалась, вскрикнула. Пришелец дернул черноволосого за рукав. Этого хватило — тот мгновенно встал в стойку, агрессивно оскалившись.

Они были одного роста, только разной масти. Один — смуглый, сухой и жилистый, а другой — светловолосый и мощный.

— Ты куда лезешь? Кто ты есть?! — процедил Рьян.

— Я твой стыд, — ответил он спокойно. — Я тот, кто видел, как ты бьешь женщин, которые не хотят тебя любить…

Почувствовав огонь удара на скуле, он сам изумился своей радости. Он не думал. Просто одним мигом вся агрессия, что скопилась в нем за это время, неожиданно и с готовностью нашла себе выход. Он только удивился удовольствию, с каким выбросил вперед руку, сжатую в кулак. Поразился наслаждению от соприкосновения своего кулака с чужим лицом и короткому хлюпающему звуку, произошедшему от этого соприкосновения. И тут же что-то погасло в желто-карих цыганских глазах. Рьян лежал, почти не двигаясь. Только постанывая и сплевывая кровь на утоптанный снег.

— Так, где, говорите, люди добрые, у вас тут…

— Здесь! — услышал он неожиданно зычный голос, от которого все присутствующие словно вытянулись по стойке «смирно». — Здесь, добрый молодец!

На крыльце дома стоял человек в длинной лохматой шубе без рукавов. А за ним еще один — со светло-рыжими влажными патлами.

— Иди сюда, — властно сказал человек в шубе.

Прежде чем двинуться навстречу вышедшим из дома людям, он наклонился. Протянув руку, рывком поднял со снега девушку, мелком увидев снова огромные серые глаза, горевшие благодарностью и восхищением. Потом он отпустил ее руку и, отвернувшись, направился под всеобщее молчание к крыльцу большого сруба.

— Чего ты хочешь, добрый молодец? — спросил круглоголовый человек с зычным голосом.

— Хочу быть у Медведя в дружине, — ответил он.

— Кто тебя прислал? — тихо спросил рыжеволосый.

— Одна ворожея. Забава.

Медведь, прежде чем войти в дом, раскатисто захохотал. Этот смех, словно снеговая туча, долго еще висел над двором, окруженным частоколом, пока не разнесся по снежному ночному лесу.

— Слава богам!

Медведь обнял за худые сутулые плечи Велемира.

— Предсказание твое сбылось, и слово твое верное, волхв! Я нашел обещанного тобой героя.

Когда он входил в дверь темного сруба, облако пара, вырвавшееся оттуда, окутало его спину туманом, сквозь который жадно стремились проникнуть два взгляда: желто-карий — с тревогой и ненавистью, когда Рьян поднимался с земли, утирая окровавленный рот, и дымчато-серый, которым Бояна, спрятавшаяся за дальним домом, ласкала его, прижавшись горячей щекой к обледенелым бревнам.

Глава 9

ПОСЛЕДОВАТЕЛЬ

Нет, его не было у подъезда. Его не было нигде. Ни сегодня, ни на следующий день. И Юлия поняла, что уже не будет.

На идеально убранном диване лежали кулон на цепочке и четки с крестом.

Она взяла их, механически сжала в ладони. Этот жест мгновенно вернул чувство потери, нахлынувшее теперь с троекратной силой. Оно чуть не убило ее — таким стало мощным, когда она упала, рыдая, лицом в диванную подушку, хранящую его запах.

Она лежала так целый день, думая, зачем ей все это? Зачем все это было?! Кто, в конце концов, ответит на вопрос теперь, когда Карлоса нет?!! Юлия зажмурилась — как всегда от мысли о доне Карлосе заболел маленький шрам на шее. Ясно было только одно — она не успокоится. Не начнет жить, пока не узнает, не поймет… Но как это узнать? И как понять? Шаманы и жрецы не помогут. Тогда — кто?! Или — что?

Замкнутый круг, состоящий из неразрешимых мыслей и недопустимых чувств, древнеславянской свастикой закружился перед глазами, вызывая тошноту и боль в висках.

…Праздник кончился. Новогодние каникулы напоминали о себе лишь тяжестью в печени, отсутствием денег и пониманием, что чуда и на этот раз не произошло. Так бывает каждый год. Но не потому, что чудеса не происходят, а потому, что мы сами не позволяем им приходить в нашу жизнь.

Снова по утрам Юлия так же, как все, шла умирать мимо полированной могильной плиты с портретом красивой девушки, а по вечерам искала Ивана.

За несколько дней она обошла все неохраняемые подъезды, дворы и подворотни в своем районе. После безуспешных поисков она, замерзшая и обессиленная, засыпала в одежде на диване в гостиной, уткнув лицо в вышитую подушку.

У нее появилась привычка вглядываться в лица людей, валяющихся в переходах метро и у винных палаток. За неделю она насмотрелась на них в таком количестве, что перед глазами, когда она засыпала, кружилось месиво из разинутых ртов с гнилыми зубами, жутких гнойных ран на голенях, смрадных одежд и слезящихся глаз. С каждой ночью их становилось все больше, и все реже возникало перед глазами лицо с ямочкой на узком подбородке и пепельной челкой.

Зато фраза, отчего-то ненавистная с детства, все настойчивее и строже звучала в голове, заставляя часто прикусывать губу: «Мы в ответе за тех, кого приручили!»… Какого черта? Ну, ладно, животные, но люди, люди-то здесь причем?! Они что — несовершеннолетние или были без сознания, когда приручались?!

Дошло до того, что Юлия, запинаясь и краснея, спросила у девчонок в салоне — кому нужно ставить свечки от пьянства, неустроенности и всего такого. Девчонки удивились, но сказали — святой Матронушке, на Таганке.

…Было совсем темно, когда Юлия возвращалась из церкви. Она честно отстояла всю вечернюю службу, и написала записки, и поставила уйму свечей, только легче почему-то не стало. Плохое предчувствие, стоило лишь выйти на колючий мороз из ладанного, сонного тепла храма, только усилилось.

Мы в ответе за тех, кого приручили… Действительно, какого черта?!

Но тогда почему так горько, пусто и страшно от этих слов? Она крутила их в голове по несколько раз в день, снова и снова возвращаясь к этой мысли и не находя ответа… Она всегда так: и не туда, и не сюда. Как это называется? Не хотелось признавать. Очень не хотелось. Но в голове почему-то каждый раз возникало одно и то же неприятное слово. Малодушие.