Поцелуй зверя - Бароссо Анастасия. Страница 22

— Поехали куда-нибудь поужинаем? — вдруг сказал он поразительно изменившимся тоном.

— Сейчас?!

— Есть хочется, — он улыбнулся, став сразу по-детски обаятельным. — Я целый день за тобой бегаю, а ты, как видно, святым духом питаешься… Да и поговорить нужно, по-моему. Ты не находишь?

Вообще-то есть хотелось уже давно. С утра не было аппетита, потому что его не было с тех пор, как Иван перестал готовить на ее кухне свои убойные завтраки и, главное, их не с кем стало делить. А потом она интуитивно почувствовала, хоть и не знала этого наверняка, что молиться лучше натощак. Так и получилось, что с самого утра у нее, как говорится, маковой росинки во рту не было.

Юлия растерянно оглянулась вокруг. Здесь, рядом со своим домом, перед глазами вдруг так явно возник тот самый салат «Оливье», что казалось кощунственным ужинать с кем-то еще… Тем не менее, она сказала, неожиданно для самой себя:

— Нахожу.

Он встал. Протянув руку, поднял Юлию с колен. Потом быстрым шагом, почти бегом, не выпуская ее руки, словно боялся потерять по дороге, вышел к шоссе. Там, разбрызгивая снежную слякоть, неслись машины, развозя своих уставших хозяев по домам. Он привычным жестом поднял руку, а когда через минуту рядом затормозила скромная иномарка, открыл перед Юлией заднюю дверь. Сам же сел вперед, назвал адрес:

— На Маросейку. Златоустьевский переулок. «Пропаганда», знаете? Ну, я покажу.

Какое-то время она молча глядела то в окно на мелькающие снежинки, наивно и жестоко разбивающиеся о стекло, то на белую шапочку, видневшуюся из-за спинки переднего сиденья. Потом не выдержала.

— Я чего-то не поняла или ты сказал, что следил за мной… целый день?

— Почти целый месяц, если честно…

— Ого!

Так, значит, ощущение взгляда было вызвано не нарушением психики. Похоже, она обречена на то, что за ней вечно без ее ведома будут наблюдать странные люди. С еще более странными намерениями.

— Я надеюсь, можно узнать — с какой целью? — саркастически спросила Юлия.

Он обернулся через плечо, и Юлия увидела в полумраке салона профиль с тонким прямым носом и чуть нависшими дугами темных бровей под шапочкой.

— Я не мог к тебе подойти прежде, чем убедился, что ты не из них… — непонятно ответил он, — …только вот сегодня — когда ты два часа не выходила из церкви, понял, что можно.

Либо она не в теме, либо у него не все в порядке с головой. Впрочем, это и так уже было ясно. Этот парень явно «гнал» что-то не то. Не зря же водитель тоже пару раз подозрительно покосился в его сторону.

— Э-э… Извини, из кого — из них?

Водитель с любопытством повернул к ним голову, забыв о дороге. Парень в белой шапочке раздраженно щелкнул пальцами.

— Потом расскажу. Сейчас уже приедем.

Всю оставшуюся дорогу Юлия и водитель разочарованно молчали. Только в отличие от водителя, Юлии было не просто любопытно, но в гораздо большей степени тревожно, если не сказать — страшно.

— Проходи…

Странный юноша галантно пропустил Юлию вперед, когда они подходили к нарядным, по-новогоднему украшенным искусственными елочками в кадках и цветными огнями, дверям клуба.

Здесь, как обычно бывает в таких местах, новогодняя атмосфера сгущалась до состояния эссенции. Ненавязчивая романтика сквозила в том, как тонко, даже изысканно урбанистический дизайн интерьера сочетался сейчас с гирляндами из стекляруса, ароматами глинтвейна, корицы и апельсинов. Она была здесь только однажды, примерно год назад, когда встречалась с бывшими одноклассниками. Пряный, острый запах подогретого вина и цитрусовых щекотал ноздри и согревал уже у самого входа. Как будто издалека раздавались умиротворяющие звуки джаза. На стене у гардероба, куда он сдавал ее пуховик и свою куртку, Юлия заметила большую, со вкусом оформленную афишу «Нино Катамадзе».

— Здесь хорошо… — не смогла не признать Юлия.

Он, видно, был здесь не впервые. Фейс-контроль благожелательно расступился после того, как он сдержанно сказал «Здравствуйте». Спросив что-то у официанта с умопомрачительной стрижкой в стиле «эмо», он быстро повел ее к столику в уютно затемненном углу.

— Нам вот это, чилийское, — уверенно сказал он, показывая официанту винное меню, — …и закуску какую-нибудь… Ты ведь, наверное, будешь вино? — спросил он у Юлии, будто только что вспомнил о ее присутствии.

— Наверное…

Юлия была ошарашена всем этим, особенно — его уверенностью. И вообще — какая разница, что именно пить и есть с человеком, которому откуда-то известно о том, что…

— Ты сама-то знаешь — кто ты? — спросил он вдруг, словно прочитав ее мысли.

— Не уверена, — сказала Юлия.

Она отлично поняла, о чем он. Только вот почему-то не хотелось слишком быстро его радовать. Видно было, что ему это важно, но он был такой… слишком уж деловой. Во всем его поведении, жестах, взгляде, даже в тембре удивительного, на редкость мелодичного голоса чувствовалась та деловитость, свойственная активным, целеустремленным людям, знающим слишком хорошо, чего они хотят… которая не очень-то вязалась с ее, Юлиными, представлениями о жизни. Какими бы они ни были неправильными или наивными.

— Зато я уверен.

— Ой, ли? И в чем же, интересно?

— Хватит придуриваться… — парень нахмурился. — Я видел твою реакцию — там, под фонарем… ты поняла, о чем я говорю… Ведь верно?

— Допустим.

Он смерил Юлию оценивающим взглядом. Его глаза бегло рассмотрели ее мохеровый свитер крупной вязки насыщенно песочного цвета, шею, казавшуюся в грубом, толстом воротнике почти детской, рыжие растрепанные кудри.

— Прикольно, — сказал он.

И Юлия поняла, что он имеет в виду цвет ее глаз. И родинку над левой бровью.

— Согласна, — кивнула она, точно так же разглядывая его.

С первого взгляда он был одет просто. Со второго же становилось ясно, что простота эта стоит дорого. И, может быть, даже куплена не в России. Реально классные джинсы, черный, мелкой вязки пуловер из шелка, тонкий и блестящий, под ним — идеально-белоснежная футболка… но самое интересное было не в этом. Юлия не смогла и не захотела подавить смешок, когда, сдавая их вещи в гардероб, он снял, наконец, белую трикотажную шапочку. Как только он это сделал, из-под нее вокруг его лица, бледного и ровного, как у девушки, упруго легли жесткие, крупные кудри. Они были того натурального каштаново-медного оттенка, которого так трудно добиться окрашиваниями, даже самыми дорогими и профессиональными. Даже Ленке Лукашиной не всегда удавался подобный цвет. В этих крупных кудряшках тонкое лицо с мелкими чертами сразу стало необычным. Очень живым и… откровенно привлекательным. Юлия, сама того не замечая, вот уже несколько минут разглядывала его так, как коллекционер изучает под лупой новый, редкий экземпляр экзотической бабочки. Не стоило, наверное, так смотреть.

— Что ты строишь из себя?! — вдруг взорвался он. — Ты что, правда, не понимаешь?! Да я чуть с ума не сошел, когда увидел тебя там, на этом празднике…

Она, разумеется, поняла, о каком празднике он говорит, и тоже узнала его — по крайней мере, шапочку и взгляд. Только вот немного… коробило? поражало? бесило? — то обстоятельство, что сам-то он в этом совершенно не сомневался… Ну, да ладно. Его слова стоили того, чтобы простить ему эту непредумышленную эгоцентричность, поэтому, Юлия ограничилась тем, что, многозначительно помолчав, прикурила сигарету. Он поморщился.

— Ну, ты даешь… Пойми! Вероятность того, что мы встретились, почти нереальна… Боже, ты что такая отмороженная?! Я думал, рехнусь на месте, когда понял, кто ты…

Юлия не стала рушить нечаянно создавшийся имидж и не спешила сообщать этому рыжеволосому двойнику о том, что значительная доза ее теперешней невозмутимости вызвана усталостью после всего этого долгого, нервного, морозного дня. А еще больше — полнейшей обескураженностью, в которую ее повергла эта встреча.

— А как ты понял?

Он смотрел на нее, очевидно не постигая, шутит она или нет.

— Нет, просто интересно…