Поцелуй зверя - Бароссо Анастасия. Страница 27

Сколько времени прошло с той поры, как Медведь привел его сюда? Минуты или часы? Вся ночь или мгновение? Времени больше не существовало, здесь даже мороз не переходил в разряд абстрактных понятий. Ученик не понимал, холодно ему или нет, потому что внутренний озноб был в десятки раз сильнее любого мороза.

А потом Белояр с изумлением и затаенным восторгом обнаружил то, о чем говорил Медведь и что казалось особенно диким. Он понял вдруг, что от дикого, неодолимого ужаса, от чувства подчиненности и обреченности, давно уже испытывает яростное, жгучее возбуждение, заставившее плотно прижаться к телу холодную ткань джинсов на бедрах.

Испытать сексуальное возбуждение… от страха…

Оказалось, ему это не так уж трудно дается.

Когда он вышел с капища, сердце колотилось в груди и ухало в голове гулко и обреченно, как филин. Как Белояру удалось найти тропинку, как он шел по ней в белой мгле ночи, как отворил маленькую калитку за домом Медведя — он не осознавал, не помнил, все еще находясь частично во власти нави. Он еще не знал, что полностью она не отпустит его теперь никогда.

Когда Белояр оказался в поселении, у него все еще было лицо человека, заглянувшего в вечность. Взгляд светлых глаз излучал мрак, движения принадлежали заводной кукле. Близнецы обернулись, резко замолчав, когда он проходил мимо костра.

Когда случайно или специально попавшийся навстречу Рьян задел его плечом, Белояр не отреагировал на вызов, лишь рассеянно полуобернулся вслед обидчику и тут же забыл об этом. Сам Рьян удивленно и разочарованно посмотрел ему вслед.

В мрачной задумчивости, которая не покидала его почти ни на минуту весь последний месяц, Рьян присел возле костра. Приметив в пурпурных отблесках пламени выражение смуглого нервного лица, близнецы присмирели. И уже перебрасывались шутками лишь вполголоса, временами опасливо взглядывая на Рьяна. Не особенно вдаваясь в нюансы жизни вообще и человеческой психологии в частности, эти ребята каким-то обостренным инстинктом чуяли — из всех опасных качеств Рьяна ревность — самое страшное.

…Весь следующий день, плавно перешедший в вечер, Белояром владело влечение. Непреодолимое желание. Нездоровая тяга вернуться туда, обратно, в то место, где он испытал эмоции, ранее немыслимые. Определенно, так наркоман хочет дозу. Просто ни о чем другом не может думать кроме своего желания. И потому нет вариантов. Когда-нибудь, рано или поздно оно все равно исполнится.

Атмосфера места, снег, укутавший землю блеклым, холодным саваном, черные остовы деревьев и низкие, приземистые стены срубов только содействовали тому, что творилось сейчас в душе Белояра, уже начавшей меняться.

Вторая фаза обращения, обещанная Медведем сразу вслед за первой, манила и пугала одновременно, но одно Белояр понимал уже сейчас: обратной дороги не существует, а значит — не должно существовать и сомнений. И за одно лишь это новый Ученик с каждым часом, с каждой минутой испытывал все более сильную преданность и благодарность к Учителю.

И когда он, наконец, пошел туда снова, увлекаемый неведомой, неодолимой силой, то все было ярче, сильнее и проще. Белояр постиг, как сладко быть жертвой. Он уже не боролся с собой, не удивлялся и не стыдился желаний и ощущений, нахлынувших обжигающей, как мороз, волной.

Отпусти себя. Выпусти на волю, спрятанное в тебе…

Теперь для него не было загадки в этом наставлении Бера. Уже в самом конце он дал излиться и страху, и восторгу, сжигавшим его изнутри все эти дни.

Когда Белояр возвращался с капища во второй раз, в глазах его пряталось то, что принудило Рьяна снова пойти ему навстречу с намерением задеть плечом или словом. В них таилось то, что заставило Медведя, когда он встретил на пороге шатающегося, ослабшего Ученика, вскричать с ликованием:

— Слава богам! Теперь я знаю, кто найдет мне идола!

Он ел и пил как сумасшедший. Так, словно потерял катастрофическое количество энергии. Но он действительно потерял ее — капище вытягивало все силы. По этой причине Белояр последние дни усердно обходил Рьяна стороной, стараясь не попадаться тому на глаза. В измененном сознании отчаянно боролись меж собой жертва и охотник. В таком состоянии некогда и невозможно стало думать, анализировать собственные реакции, изменившиеся так резко и так сильно.

Теперь он только ждал. Ждал и боялся того, что должно было случиться дальше. Ждал, потому что чувствовал на себе власть капища, тянущую и разрывающую изнутри. И боялся, потому что понимал теперь — все получится.

Белояром безраздельно владели смятенные помыслы и предчувствия. Темнота с каждым днем все раньше и плотнее укутывала селение непроницаемым покрывалом. Молодой человек не замечал, что часто серые и продолговатые глаза смотрят на него издалека с надеждой. А губы — розовые и блестящие, шепчут слова таинственного, сильного и, главное, искреннего наговора.

Глава 12

ДОГОВОР

Скоро выяснилось, что Марк живет в десяти минутах ходьбы от клуба. Теперь стало понятно, почему он там завсегдатай.

Они поднимались пешком по узкой, пыльной лестнице с резными чугунными перилами. На пятом этаже остановились у крашеной деревянной двери. Сразу за ней оказалась еще одна такая же, только открывающаяся внутрь. Юлия видела подобные квартиры лишь в черно-белых советских фильмах.

— Это твоя?..

Отдавая новому знакомому пальто в просторной, ярко освещенной прихожей, Юлия восторженно разглядывала высоченные — не меньше четырех метров — потолки с пожелтевшей лепниной. Стены, оклеенные изумрудными обоями, и наборный паркет — чуть ли не старинный.

— Съемная, — небрежно ответил Марк. — Я здесь недавно, последние полгода.

— А-а…

Эта «съемная» обитель в центре Москвы обладала всеми признаками так называемого элитного жилья. Две светлые комнаты, одна из которых с эркером, кухня размером с половину Юлиной квартиры, огромные окна, выходящие на уютный внутренний дворик. В кухне окно задрапировано бирюзовыми занавесями из органзы. Яркие, полупрозрачные, шуршащие, они создавали среди зимы ощущение лета.

Пока Марк заваривал в турке ароматный кофе, Юлия сидела за круглым столом, разглядывала изящные фарфоровые чашки и думала, что этот парень эстет и немного сноб. Манерами, развязными и изысканными одновременно, и всем своим рафинированным видом он напоминал мальчика из профессорской семьи. В Юлином детстве таких называли «мажорами».

— Ты где учился?

Она не удивилась, услышав в ответ название одного из самых престижных вузов столицы.

— А ты? — он едва приподнял левую бровь.

— В педагогическом, на психфаке.

— Ясно…

— А… кто твои родители?

Юлия рассудила, что если уж решила один раз быть любопытной, то почему бы не пойти дальше? На столе появилась тонкая пиала с неровными, как кристаллы, кусками коричневого сахара. И еще одна, такая же, с мятными леденцами в блестящих обертках.

Марк взял одну конфету. Юлия в молчании наблюдала за тем, как его нервные пальцы, разворачивая леденец, шуршат оберткой. Подержав немного на ладони прозрачно-зеленый эллипс, Марк механически бросил его в рот.

— Я с предками давно не общаюсь, — сказал, он, не глядя на гостью.

— Почему?

Скомканный фантик полетел в стекло. Ударился, упруго отскочил в сторону и остался лежать на паркете глянцевым изумрудным шариком.

— Они меня не понимают.

— Мои меня тоже не понимают, — понимающе кивнула Юлия и добавила: — Но они ведь меня любят…

Марк промолчал. Запах свежемолотого кофе согревал и успокаивал. Который раз за сегодняшний день некие неуловимые вещи вдруг отчетливо напоминали лето, Испанию. Этот аромат, и занавески, как море. Плотные двойные рамы старого добротного дома и большие чугунные батареи делали зиму не такой невыносимой. Непривычное тепло и бессонная ночь начали сказываться быстро. Юлия не без труда заставила себя сесть прямее на удобном стуле, выпрямить ноющую спину. Марк невольно повторил ее движение.