Поцелуй зверя - Бароссо Анастасия. Страница 35

— Ну что, будешь моим учеником?

Марк медленно окинул взглядом с ног до головы всю ее ладную фигуру, еще более соблазнительную под мягкими складками русского сарафана. На лице его появилось выражение той детской восторженности, какое появлялось всегда, когда Марк был чем-то доволен, смешанное с откровенным мужским вожделением. Он хотел было что-то ответить, но вдруг нахмурился, отвел взгляд и положил руку на плечо Юлии.

Бояна досадливо отвернулась. И, натолкнувшись на жгущую каленым железом ухмылку Рьяна, покраснела уже пунцово.

Впрочем, Юлия этого не заметила. Она вообще мало что замечала, оглушенная всем происходящим и парализованная страхом, льющимся в нее от худой, сутулой фигуры жреца Велемира.

Жить в снежном поселении, затерянном в лесу, казалось диким. Так же, как спать в темных приземистых домах с пышущими жаром печами. Но самое дикое оказалось не в этом. Юлия чуть не заплакала от страха и одиночества, резко полоснувшего душу, когда по окончании пира выяснилось, что ночевать и вообще жить им с Марком предстоит в разных избах! Те два сруба, стоящие по разным краям поселка, были — ну просто как в какой-то индейской деревне! — «мужским» и «женским» домами.

— Какой бред… — жалобно пробормотала Юлия, когда они вместе со всеми выходили от Бера на ночной мороз.

Поравнявшись с Марком, она нашла его опущенную руку, сжала тонкие прохладные пальцы.

— Я там с ума сойду, — шепнула она.

— Прекрати, — неожиданно резко ответил Марк. — Мы не для того сюда попали, чтобы сходить с ума… — потом голос его снова стал мелодичным и нежным. — Придется, малыш, потерпеть какое-то время. Все зависит от нас — чем быстрее мы выясним то, что нам нужно, тем быстрее все это кончится. Ты же знаешь.

— Знаю…

Юлия покорно вздохнула. Она не могла спорить или сопротивляться этим нежным ноткам в его голосе. Тем более что с некоторых пор они были единственными, что могло держать ее на плаву, не давая удариться в тихую внутреннюю истерику при воспоминании о своих новогодних каникулах.

Для Марка все это было явно не в диковинку. По его рассказам Юлия знала, что уклад жизни в этих общинах примерно одинаков. И Марка не удивляло и уже не коробило проживание, как в пионерском лагере — «мальчики налево, девочки направо». А также отсутствие электричества и вообще признаков цивилизации, рукоделие девушек и «полевые» работы мужчин.

Не удивляло его и странное времяпрепровождение тех и других в свободное от работы время. Обряды, ритуалы, иногда откровенно лубочные, иногда какие-то не в шутку шаманские составляли неотъемлемую часть общинной жизни. Если не главную.

В принципе, жить здесь было можно. Если бы не отсутствие ванны, которую заменяла баня, топящаяся, как выяснилось, вовсе не каждый день. И не необходимость находиться чуть ли не круглосуточно в обществе постоянно заторможенных девушек и властной Бояны. И еще — если бы не вынужденная разлука с Марком. Несмотря на то, что все они находились в замкнутом пространстве не более пятисот метров в диаметре, окруженном глухим частоколом, она и Марк будто жили в разных мирах с тех пор, как вышли тем вечером после торжественного ужина из дома Медведя.

Иногда ей становилось страшно от осознания того, как мало, оказывается, нужно времени, чтобы перестать удивляться всем этим странностям. И еще меньше его оказалось нужно на то, чтобы перестать замечать отсутствие электричества, телефона и телевизора! Только иногда, когда становилось слишком одиноко и страшно, то безумно, до боли в ушах хотелось курить. Однако об этом требовалось забыть надолго. Здесь такое занятие считалось немыслимым. И она ограничивалась тем, что кусала чуть ли не в кровь и без того сухие, обветренные губы.

Во время нечастых общих обрядов, когда она могла видеть Марка, сердце больно сжималось от одиночества и чувства потерянности, заброшенности в этом холоде, в замкнутом круге неприступного забора. Влажные стены срубов вызывали в ней приступы клаустрофобии, заставляющие покрываться неприятным потом, и тогда пушистый мохеровый свитер мгновенно становился колючим и липким.

Дошло до того, что, увидев однажды тонкое, разрумянившееся от движения и мороза лицо Марка, его, как у мальчишки, выбивающиеся из-под шапочки каштановые кудри, она чуть не заплакала от нежности и глубинного страха, схватившего сердце острыми хищными зубами. Пришлось больно прикусить губу, чтобы сдержать слезы. И Юлия приняла в тот момент твердое решение. Решение, которому, по крайней мере, в этот раз не суждено было реализоваться.

Не возникало никаких сомнений в том, что красивая девушка с русой косой, спускающейся из-под круглой меховой шапочки, отчего-то сразу невзлюбила Юлию.

Это чувство было взаимным. По непонятной причине, возможно, в этом повинны были воспоминания о том, первом посещении язычников накануне Нового года, Юлия неосознанно сторонилась Бояны. Та, несмотря на свою располагающую внешность, вызывала у Юлии безотчетное чувство недоверия. Это чувство пару суток удерживало Юлию от поступка, который она желала совершить с каждым часом все необузданнее и отчаяннее.

Дело в том, что кое-кто из девушек, живущих в «женском» доме, почти каждую ночь потихоньку уходили, чтобы так же тихо вернуться через какое-то время. Куда они могли бегать по ночам, кроме как на свидания? Да и странно было бы ожидать чего-то другого! Юлия никого ни о чем не спрашивала, и никто ей ничего не рассказывал. Но почему-то обостренным от близкой опасности инстинктом, Юлия знала — спрашивать и говорить об этом не нужно.

В одну из ночей Юлия, не в силах больше выносить тревожную, глупую разлуку, тоже потихоньку встала. Луна мерцала в окошко сквозь льняные занавески. Ее холодный свет был совсем не таким, как в Москве, когда он растворяется в серости вытоптанных тротуаров. Отражаясь от снега вокруг домов, он заливал комнату неуютным светом, напоминающим больничные лампы.

Была середина ночи. Спать здесь ложились рано, соблюдая старинный, близкий к природе уклад жизни. Да и что было делать вечерами без электричества? Юлия еле дождалась полночного часа. Она прислушалась. Тихое сопение раздавалось с соседних полатей. Юлия откинула тяжелое ватное одеяло. Неслышно выскользнула из теплой лежанки, и, торопясь, стала натягивать носки, которые специально сегодня не положила сушиться на печку. Выйдя в прохладные сени, она спешащими пальцами старалась кое-как зашнуровать свои рыжие замшевые ботинки.

— Ах!!

Если тебя резко и неожиданно хватают за локоть — это всегда неприятно. А здесь, в лунной темноте и запахе воска, сердце тяжело ухнуло вниз и, повисев секунду где-то около пупка, рванулось обратно. Не поворачивая головы и даже не выпрямляясь, Юлия уже знала, кто стоит рядом с ней, сердито дыша.

— Куда ты?!

Бояна говорила шепотом, но в этом шепоте явственно ощущался гневный окрик.

— А что? Нельзя? — тоже шепотом удивилась Юлия.

— Нет, нельзя, — был ответ. — Здесь, между прочим, строгая дисциплина и послушание…

— Прямо как в армии? — насмешливо взметнулась вверх левая бровь.

Бояна усмехнулась снисходительно и как-то недоверчиво.

— Нет, — удивленно сказала она, — гораздо строже… А ты разве не знала?

— Но я… — промямлила Юлия, поняв, что только что совершила промашку, грозящую им с Марком разоблачением. — Я просто видела, как только что… и вчера…

— Ты много видишь, да мало понимаешь, — одернула Бояна. — И вообще…

Она воровато оглянулась по сторонам. И в этом неосознанном жесте было больше мистики, страха и предупреждения, чем во всех ее предыдущих словах.

В этот миг на улице раздался удивительно, до неправдоподобия близкий волчий вой. Бояна вздрогнула. И Юлия, невольно, тоже. Снова, как бывало каждый раз, когда ей приходилось слышать этот звук, неприятно похолодело в желудке. Она хотела спросить, что это ведь волки не могут проникнуть за этот первобытный глухой забор, которым окружены несколько человеческих домов в середине леса? Но Бояна опередила ее.