Черная татуировка - Энтховен Сэм. Страница 63

Эсме посмотрела на Чарли, помахала рукой перед его глазами, но добилась только одного: почувствовала себя очень глупо.

— Ладно, — сказала она. — И что ты намерен сделать?

— Мы разбудим Дракона, — сообщил Скордж. — Когда Дракон проснется, его сердце на миг наполнится кровью. В это мгновение Дракон уничтожит все, что сотворил, и чистота пустоты снова станет полной и совершенной.

Эсме иронически улыбнулась.

— Чертовски интересная история.

— Именно так, — ответил Скордж. — Тем не менее это правда.

Эсме на миг задумалась. Воздух внутри сердца Дракона был влажный и затхлый. Она понимала, какое гигантское пространство ее окружает, она помнила о том, сколькими глазами на нее смотрит Гукумат.

— Допустим, я тебе верю, — сказала Эсме.

— Уверяю тебя, — откликнулся Скордж, — если ты мне не поверишь, то к тому времени, когда ты поймешь свою ошибку, будет уже слишком поздно.

— Конечно. Ну а как насчет «пробуждения Дракона»? — медленно произнесла Эсме. — Это может сделать любой или только ты?

— Только я наделен силой, позволяющей разбудить Дракона, — ответил Скордж негромко, но гордо. — Это мой самый большой дар, цель всей моей жизни и причина того, почему я столько лет провел в изгнании.

— Но ты не можешь сделать это сам, — заметила Эсме. — Ведь не можешь? Тебе нужна для этого марионетка — какой-то глупый сосунок, попавший к тебе в руки. Он и должен сделать за тебя грязную работу. Я права?

— Я не могу совершить это без добровольного носителя, — ответил Скордж. — Это верно.

Эсме ненадолго задумалась.

— Ладно, — сказала она и обнажила клинок.

Лезвие голубиного меча со свистом рассекло воздух и замерло в нескольких миллиметрах от шеи Чарли.

— А если я просто убью его? — спросила Эсме.

Скордж не ответил. Ни он, ни многочисленные фигуры Гукумата не сдвинулись с места, чтобы помешать Эсме. А Чарли даже не заметил, насколько он близок к гибели. Эсме не отрывала глаз от его шеи. Ее взгляд был прикован к ритмично бьющейся под кожей артерии. Она могла в мгновение ока прикончить его. Но она не делала этого.

— Ты не можешь, — негромко сказал Скордж. — Не можешь, верно?

Кончик лезвия едва заметно дрогнул. На мгновение Эсме попыталась крепче сжать рукоять, а потом медленно отвела меч от шеи Чарли.

— Теперь ты видишь, как ослабило тебя то, что в тебе есть от человека, — сказал Скордж и обернулся к ближайшей фигуре обер-министра. — Начнем.

В следующий момент голоса Гукумата зазвучали в унисон:

— Кровь решит это. Кровь начнет это. Скрепите ваши намерения кровью.

Чарли заморгал. Его взгляд изменился, стал более осмысленным. Он не спускал глаз со Скорджа.

— Что теперь произойдет? — прошептал он.

Эсме покачала головой. Как же жалко все это выглядело!

— Ты должен порезаться, Чарли, — объяснил Скордж.

— Ты хочешь, чтобы я…

— Порезался. Пусть несколько капель твоей крови упадет на алтарь. Это послужит, — он немного помедлил, — подтверждением того, что ты желаешь стать правителем. Вполне подойдет большой палец левой руки.

Скордж едва заметно пошевелил рукой, и на правом плече Чарли возникла черная фигурка. Эшмон проворно сбежал вниз по руке мальчика и превратился в острый, будто скальпель, нож. Чарли удивленно поглядел на нож и перевел взгляд на Скорджа.

— Ты… а-а-а… — растерянно пробормотал Чарли. — Ты действительно хочешь, чтобы я…

— Доверься мне, — сказал Скордж.

— Ну ладно, — неуверенно пробормотал Чарли.

Он вытер большой палец левой руки о штанину черных джинсов и поднес его к лезвию ножа. Короткое сверкающее лезвие находилось всего в паре миллиметров от его кожи.

Неожиданно Чарли поймал себя на странной мысли. Он вдруг вспомнил о своем теле — о том, как оно падает в реку, как бесконечно долго тонет в холодной, мокрой и темной глубине. Потом Чарли вспомнил свою мать, до сих пор ждущую его дома. У него возникло странное ощущение — в желудке стало горячо, и он понял, что большая часть его на самом деле не хочет это делать. Поэтому, пока не передумал…

…он сделал это.

Нож оказался таким острым, что сначала Чарли даже не почувствовал боли. Боль возникла, когда он отнял лезвие от раны. Чарли прикусил губу и протянул руку к мясистому холму. Со стуком, прозвучавшим в тишине удивительно громко, крупные капли крови упали на поверхность холма и начали собираться в лужицу.

А потом все началось.

Послышалось неожиданное бульканье, и лужица крови мгновенно исчезла, всосалась в мясистую плоть холма. Чарли изумленно отшатнулся — точнее говоря, он попытался сделать шаг назад, но у него не получилось. Казалось, его ступни увязли в поверхности плоскогорья.

Раздались странные звуки — шелест, шепот, потрескивание. Вокруг начали разрастаться волокна мышц и сухожилий. Что-то огромное начало возникать из поверхности плоскогорья под ногами у Чарли — нечто вроде тени, составленной из плоти. Эта тень стала охватывать тело Чарли. Когда странное вещество поднялось вверх до локтей мальчика, ласково поглаживая его, он вздрогнул. Но затем что-то бережно, но решительно потянуло его назад и усадило на трон из крови и костей, приготовленный для него. Чарли неуверенно улыбнулся. Усевшись, он положил руки на подлокотники из липких мышц и поднялся на троне вверх, по-идиотски улыбаясь. А Эсме ничего не могла поделать — она только смотрела на него.

— Чарли! — крикнула она. — Чарли!

Но Чарли, конечно же, не отозвался. Скордж взял Эсме за руку, и ее словно окутали огромные черные крылья.

Потом Эсме открыла глаза. Она уже находилась совсем в другом месте.

Она сидела на краешке кровати. Это была самая обычная односпальная кровать, но в тот момент она показалась ей довольно странной, ибо, кроме нее, в комнате ничего не было, лишь белизна — пустая, яркая, всепоглощающая — и Скордж, стоявший перед Эсме.

— Ну вот, — сказал он. — Теперь я, пожалуй, впервые понимаю, почему живые существа так странно привязаны к своей короткой и бессмысленной маленькой жизни.

Эсме посмотрела на Скорджа.

— Прошу прощения? — спросила она.

— Я ожидал этого момента дольше, чем ты можешь себе представить, — медленно произнес Скордж. — Это было единственной целью моей жизни, а моя жизнь была во много тысяч раз длиннее жизни любого из людей-долгожителей.

— Да? — хмыкнула Эсме. — И что?

— Долгие годы ссылки и плена я ждал возможности исполнить свой долг. И вот теперь, когда конец так близок, я, к собственному изумлению, ловлю себя на мысли о том, чтобы все начать сначала. Ты меня понимаешь?

— Не очень, — призналась Эсме. — Нет.

— Конечно не понимаешь. — Скордж покачал головой. — Да и как ты можешь понять? Как ты можешь осознать величие того, что…

— Ладно, послушай, — прервала его Эсме и показала на свое лицо. — Видишь? Мне жутко скучно. Почему бы нам не сразиться и не покончить с этим?

— Потому что… — сказал Скордж. — Я думаю… — он запнулся, — что я люблю тебя.

Эсме уставилась на него широко раскрытыми глазами.

— Что?

— Ты слышала.

— Да, слышала, — процедила сквозь зубы Эсме, — но не могу понять, что ты этим, черт бы тебя побрал, хочешь сказать. О чем ты говоришь, а?

— Ты — мое дитя! — с внезапным пылом воскликнул Скордж. — Изуродованное, искалеченное, измученное человечностью, но ты мое дитя. Несмотря ни на что, ты мое чадо!

Он подошел ближе и склонился к Эсме.

— Я могу помочь тебе, — прошептал он. — Я могу помочь тебе стать такой, какой ты должна была быть. От начала времен не было никого, равного тебе. И, встав на мою сторону, ты сможешь…

— Ладно, хватит, — буркнула Эсме и поежилась.

Скордж сделал шаг назад.

— Я сказал Феликсу, будто ты можешь помешать мне, — произнес он.

Эсме заметила: он явно обиделся.

— Я не солгал. Вот мои условия. Если ты согласишься остаться со мной здесь, в аду, я прекращу ритуал. Я отпущу мальчишку. Я откажусь от самой цели моего существования, и сон Дракона не будет потревожен.