Зов Древних - Локнит Олаф Бьорн. Страница 23

Устойчивую подпись Конан так и не выработал, считая это баловством, и для него придумали особую систему знаков, которые он старательно выводил под каждым необходимым документом. Время от времени условный знак менялся, о чем, как о пароле, незамедлительно сообщалось всем службам. На сей раз паролем служило сочетание древних гандерских магических знаков.

Стражник был посрамлен, а Публий возгордился еще больше. Мало того, что сегодня ему привелось занять высший пост в государстве, так он к тому же сумел наглядно продемонстрировать самому себе преимущества усердно насаждаемой им же самим бюрократии. Не он ли настаивал на точном, чуть ли не поштучном учете всего ввозимого и вывозимого пусть не из страны, но хотя бы из дворца? И что же? Благосостояние двора ничуть не ухудшилось, а расходы на его содержание существенно сократились. Кроме того, Публий нашел в себе силы перехамить хама и поставить на место зажравшуюся солдатню — привратников.

С видом несправедливо обиженного калеки стражник потупился, пробормотал нечто вроде «Слушаюсь, будет исполнено» и отдал-таки солдатам приказ поднять решетку. Застучали зубчатые колеса, звякнули тяжелые цепи, решетка поползла вверх. Едва достигла она высоты шести локтей, как великан в явно тесноватом для его широких плеч сером грубом плаще хриплым басом скомандовал: «Вперед!» — и один за другим всадники скрылись в ночи, затерявшись в лабиринте узких улочек, начинавшемся сразу за главной площадью. Последним, запихивая за пазуху свиток с распоряжением, проскакал под решеткой Публий. Только тут до привратника дошло, что канцлер не оставил ему, как полагалось, этот самый свиток.

— Стойте! Свиток! — отчаянно заорал вдогонку офицер.

— После! В канцелярии! — донесся ответ Публия, и стук копыт его коня последним исчез в ночи.

Понятие «в канцелярии» для всех во дворце было равносильно понятию «никогда». Канцелярский цербер Тарквиний своим бессердечием превосходил даже профессионального цербера — привратника. Так бесследно исчез единственный документ, который мог хоть косвенно свидетельствовать факт, что король Конан I покидал Тарантию.

Со стражей городских ворот неприятностей не возникло. Здесь оказалось достаточно присутствия Публия и его личной охраны. Железные створки со скрипом захлопнулись. Впереди серела в звездном свете лента северной дороги. Немногие купцы с небольшими обозами дожидались утра. На крохотный отряд никто не обратил особого внимания. Промчавшись через предместья, всадники и колесницы пропали среди полей и рощ, будто их и не было.

В четверти дня пути от столицы близ дороги располагался постоялый двор. Здесь уже дожидались свежие лошади. Конан, отъехав с канцлером в сторону, сбросил наконец капюшон и стянул с лица маску, полной грудью вдохнув густой и влажный аромат поля.

— Благодарю тебя, Публий. На тебя всегда можно было положиться, а это сейчас редкость. После моего возвращения, если оно случится, ты получишь достойную тебя награду.

— Я вознагражден уже тем, что ты доверяешь мне Аквилонию, владыка,— гордо ответил Публий.

— Награда будет ждать тебя,— повторил король, словно не услышав ответных слов. — Если я не вернусь, ты и Троцеро возьмете дело в свои руки. Я сказал все.

Краткий разговор был окончен. Канцлеру оставалось лишь поклониться. Пути их здесь расходились. Публий возвращался к нелегким повседневным заботам о государстве, короля ждала неизвестность.

На востоке забрезжило утро. Над полями стлался туман. Восход клубился серыми призрачными облаками, уже подкрашенными розовым. День обещал быть солнечным и ветреным. По-прежнему вдоль дороги тянулись поля, перемежающиеся лесками и рощами, встречались яблоневые сады и виноградники. Через медленные неширокие речки и ручьи были переброшены мосты. Деревни с глиняными и каменными домиками, крытыми красной черепицей или попросту соломой либо тростником, уже начинали просыпаться. Слышались скрип колодезного ворота, стук ведер, мычание коров и блеянье овец.

Двигались быстро. На каждой почтовой станции меняли лошадей: Хорса позаботился об этом, послав вперед гонца. Королевская грамота в руках Умберто оказывала на служителей почты магическое воздействие. Верхом ехали сам Конан, Евсевий и Умберто. Арминий, Тэн И и Хорса правили колесницами. В одной из колесниц, самой большой и широкой, сделанной по восточным образцам, за спиной легкого кхитайца, свернувшись калачиком на соломе, беспробудно, как после изрядной выпивки — а, собственно, так оно и было,— храпел здоровенный горец, завернутый в клетчатые пледы из овечьей шерсти, весьма потрепанные и засаленные. Проснуться он должен был часов через двенадцать.

Спали, впрочем, все: высокое искусство верховой езды при идеально ровной дороге позволяло наездникам и колесничим время от времени впадать в дремоту. Даже железный Хорса клевал носом. Умберто же просыпался только на станциях. Лишь Конан и Евсевий выпадали из общего числа, прямо на скаку ухитряясь вести неторопливую беседу. Король не ошибся в выборе, молодой ученый все больше нравился ему.

После восшествия на престол Конан сразу отправил в Киммерию послов — сообщить об этом соплеменникам. Через некоторое время пришел по-киммерийски немногословный, сдержанный и вежливый ответ. Королю из Киммерии желали всяческих благ и заверяли в мирных намерениях, если намерения короля такие же. Проще говоря, весть восприняли именно так, как Конан и ожидал: он давно не появлялся в Киммерии, и там его если не забыли, то считали мертвым.

А то, что в Тарантии (девяносто девять из ста киммерийцев не знали, что значит «Тарантия») сидит действительно Конан Канах, мог подтвердить только совет на Поле Вождей и лишь при наличии там самого Конана, да и то необязательно. Его могли с полным на то основанием счесть колдуном, похитившим личину прежнего Конана и ныне задумавшим развалить клан изнутри путем наговоров и других зловредных действий. Поэтому его в лучшем случае отпустили бы на все четыре стороны за пределы Киммерии, а в худшем здесь же и убили бы, а потом немного погоревали, увидев, что по смерти предполагаемого колдуна личина не покинула его и, стало быть, это была вовсе не личина и вовсе не колдун, а самый настоящий Конан Канах. Что ж, бывает!

Доказать, что он это он, Конан мог только каким-нибудь особо выдающимся подвигом: зарубить гиперборейского мага или убить дракона. Но Гиперборея в последнее время вела себя тихо, а драконы не сидели на каждой ветке, издавая дивные трели. Итак, разгадка тайны горы Седой могла помочь Конану решить еще одну задачу: вернуться на родину, да не просто так, а великим вождем! Ради этого стоило рискнуть.

Евсевий посетил Киммерию пять лет назад, когда путешествовал по северу. С тех пор как Конан побывал в Киммерии последний раз, там ровным счетом ничего не изменилось. Кланы то враждовали, то мирились, то киммерийцы отправлялись в набег на Нордхейм, то, наоборот, оттуда являлись искатели жен и рабов. Черная скала Стоячий Камень на Поле Вождей по-прежнему восхищала своей необычностью, все так же прятал голову в вечных тучах Бен Морг. Суровые скалы и темные леса впечатлили Евсевия, клетчатые разноцветные пледы, огромные двуручные мечи, необычные музыкальные инструменты и замысловатые амулеты, изображавшие нечто не совсем понятное аквилонцу, оказались весьма экзотичны, но главной целью его путешествия были все-таки древние развалины.

Подобные сооружения Евсевий находил и в других странах. Все они были невообразимо стары, но отличались монументальностью и единством стиля. Евсевий предполагал, что это следы атлантов, некогда пытавшихся закрепиться на материке. Не исключено, что киммерийцы, несколько отличавшиеся от хайбориицев строением черепа, внешним обликом и языком, вели свое происхождение именно от атлантских колонистов, со временем утративших связи с метрополией и впавших в дикость. Однако ничего примечательного Евсевий в руинах не отыскал. На память о Киммерии у него остались только теплый плед и меч, купленный, надо сказать, за немалые деньги. Владеть им, правда, Евсевий так и не научился, предпочитая короткий колющий клинок аквилонского образца.