Ведьмино отродье - Булыга Сергей Алексеевич. Страница 41

Нет, то было просто обычное видение, явный обман. А вот зато потом, когда он словно бы опять попал в Хвостов к Урвану, там вроде бы… А там что было, а? Рыжий задумался…

И тут вдруг Сэнтей, как будто прочтя его мысли, сказал:

— А так оно тогда бы и случилось. Это верно! Ибо тебе тогда привиделась твоя возможная Судьба. Но ты ее не выбрал, отказался.

— А если бы…

Сэнтей пожал плечами, улыбнулся…

Но тут вдруг раздался стук в дверь, Сэнтей пошел, открыл, к нему явился посетитель…

Да, кстати, посетители! Там, в задней комнате, они появлялись довольно-таки часто — которые из них были с письмом, а кто и просто с новой книгой. Пришедшие, как правило, молчали, а если и вступали в разговор, так только с Сэнтеем, и при этом изъяснялись они весьма кратко и намеренно туманно. Кто это были такие и зачем они к нему приходили, Сэнтей не объяснял, а только иногда просил у Рыжего:

— Побудь там, в зале, за меня. Я задержусь. У меня гость.

И тогда Рыжий выходил в общий зал, стоял у полок, выдавал заказы. Потом Сэнтей сменял его, и Рыжий возвращался за конторку и писал. До обеда. Обедали они наскоро, просто. После обеда он читал. А вечером Сэнтей опять расспрашивал его, и Рыжий излагал прочтенное и делал выводы, и спорил — не распаляясь, не сердясь, искал изъяны в тех логических цепочках, которые выстраивал Сэнтей. И тот все чаще стал хвалить его… А Рыжий с каждым днем все реже, реже улыбался. Так шли недели, месяцы. Когда же Рыжий, наконец не выдержав, обмолвился о Башне, Сэнтей едва заметно улыбнулся и сказал:

— Я думаю, что ты скоро найдешь ее.

— А скоро — это как?

— Все в свой черед. Пиши. Ищи.

И он писал. Читал. И обсуждал прочтенное. А возвратясь домой, лежал и вспоминал о том, что было узнано им за день, вникал, сопоставлял… Но все было напрасно. А утром, приходя в подвал, он уже не с любопытством, а с явным раздражением смотрел на стопки книг. Вон, думал, сколько их! И в каждой — нечто новое: там — вечный двигатель, там — философский камень, там — чудо-эликсир, там… там… А Башня где? И кто такие эти посетители? А сам он теперь кто? Да, похоже, никто! Ведь он даже собственное «я» и то уже не чувствует. И что вокруг него творится, ему уже тоже почти безразлично. Умер Крактель, и в Бурке разразилась смута — пять принцев крови поднялись, толпы на улицах, разбой, дороговизна, хозяйка говорит: «Закроюсь, все продам, уеду», и ходит в храм, и ставит, ставит свечи, и молится, и молится, сейчас так поступают многие… А он по-прежнему Стоокому не верит. Стоокий возвестил: Земля — основа жизни, но это ведь не так; Земля и вообще весь мир — это создание Создателя. А о Создателе…

Сэнтей о нем не говорил и даже слышать о нем не хотел, и всякий разговор на эту тему немедля резко пресекал. А вот зато мастер Дрэм…

Дрэм был одним из посетителей. Появился он так: вошел, держа под мышкой книгу, кивнул вместо приветствия и сразу сел. Насупился, молчал. Рыжий поднялся и хотел было уйти — ведь он всегда так поступал, когда являлись вот такие мрачные гости, Сэнтей о том просил… Но тут Сэнтей вдруг возразил:

— О, нет! Сиди, сиди! На этот раз это к тебе, а не ко мне.

— Как? — не поверил Рыжий.

— Так. Дело в том, что мастер Дрэм, — и тут Сэнтей кивнул на посетителя, — он сейчас пишет труд о северных народах. И ему хотелось бы кое-что в этом вопросе уточнить. Он надеется, что ты ему в этом поможешь. Не правда ли?

Дрэм утвердительно кивнул. Потом сухо, напыщенно сказал:

— Не беспокойтесь, юноша. От вас мне будет нужен только один Дымск. Его законодательство. Налоги. Быт. Обряды. Вы, говорят…

— Да! — торопливо перебил его Сэнтей. — Это верно. Мой ученик бывал там. И не раз. Торговля, по делам… Ну, Ловчер, что ты на это скажешь? Может, действительно поможешь, а?

Рыжий молчал, смотрел на посетителя. Тот был сухой, в подпалинах, надменный, в его глазах так и сверкала ничем не прикрытая насмешка. Ар-р! Р-ра! Ну, хорошо, приятель, хор-рошо! И Рыжий приосанился, взял поданную Дрэмом книгу и с лязгом расстегнул ее застежки, раскрыл на титуле. Там было золотом начертано: «О варварах». Рыжий скривился, закусил губу и сделал вид, будто задумался… Сэнтей неслышно встал и вышел из комнаты. Дрэм пересел напротив, ближе к Рыжему, и подсказал:

— Равнина — это сто двадцатая страница. Там еще есть закладка.

Рыжий нашел закладку, а после резко развернул, где надо, и прочел: «Сия страна, что расположена на севере, за Спасительной Зыбью, суть первобытная монархия с зачатками примитивного народоуправления. Язычники. Климат умеренно-континентальный. Осадки: в январе…» И далее, и далее, и далее: красивым, ровным почерком, убористо, доходчиво. С примерами и ссылками, таблицами, обмером черепов, народными приметами, рецептами и ценами на ярмарках — на свинов, на оружие. И все как есть: ошибок не было ни в цифрах, ни в названиях, ни в фактах. И тем не менее… Да, дикари конечно же, да, бедность, да, жестокость. Да. Да. И это — да. Но сбой — ты чуял — был, сбой был чудовищный, а вот найти его тебе никак не удавалось. И только в заключении… вот этот вот абзац… Да, в нем вся суть. Позиция. Ужасная! Но, правда, о позиции не спорят; Сэнтей учил, что это неэтично. И все-таки…

Рыжий спокойно, медленно перевернул последнюю страницу и отодвинул труд на край стола. Затем, повременив, совершенно спокойно сказал:

— Нет, это не годится.

— Что?! — хрипло выдохнул Дрэм. Встал, ощетинился…

— Да, не годится. Все, — уверенным и ровным голосом продолжил Рыжий. Вы пишете о варварах. И утверждаете, что дикость — это данность. И константа. А я же говорю: Создатель создал нас всех равными. Другое дело, что впоследствии…

— Создатель! — гневно рассмеялся Дрэм. — Ты рассуждаешь о нем так, как будто ты сам уже в Башне. А ты…

И осекся. Помолчал. Потом жестко сказал:

— Что есть Создатель? Только аксиома, которую нам, увы, не дано постигнуть. Но зато мы, цивилизованное общество, это прекрасно понимаем и потому не тратим напрасных усилий на попытку добиться невозможного. А варвары, они и есть варвары. Вот, скажем, твой народ — дикарь и дикарем останется. А ты… Ты, их бывший первый воевода, ты — это просто досадное исключение, которое как раз и подтверждает данное правило. И потому ты исключение и не ужился на Равнине, пришел сюда, точнее, прибежал, приполз. И потому… Гм! Да! Вот я и думаю, а достоин ли ты большего?

Дрэм замолчал. Смотрел на Рыжего — внимательно, пронзительно. Рыжий, не выдержав, спросил:

— Вы, значит, знаете, кто я?

— Мы знаем все.

— Кто это «мы»?

Дрэм не ответил, продолжал:

— Мы знаем все. Мы — это мы, а ты пока что еще никто. Правда, Сэнтей хвалил тебя. И я… Вот я пришел и наблюдал тебя, читал тебя, как ты читаешь книгу. Ну а теперь… Дело за малым. Ты не бойся. От этого еще никто не умирал. Другое дело, что…

Дрэм резко встал и поднял лапу, что-то прошептал…

И сразу наступила кромешная тьма! И все — пол, стены, потолок — в одно мгновение исчезло! Ты провалился вниз…

Но не упал: застыл, висел в кромешной тьме. И — страх: что это, где ты, как?!

— Дрэм! — крикнул ты.

И тотчас боль — невыносимая — вдруг рванула тебя изнутри! И шкура твоя лопнула, и затрещали твои кости, и ты… Ты начал разрываться на куски! Вот — лапы прочь! Вот — тело. Голова! И вот уже только одни глаза остались от тебя, и те глаза смотрели в темноту. И еще мысль была — мысль, грохотала, словно колокол: «что?!», «что?!» И…

Вдруг откуда-то издалека раздался голос Дрэма:

— Видишь? Видишь?! Ну, отвечай! Не то…

И ты…

Увидел шар. В кромешной тьме плыл шар — голубоватый. А где-то вдалеке едва искрились ослепительные точки. Но эти точки оставались далеко, а шар все приближался, приближался к тебе. В одних местах он, этот странный шар, был едва затянут легкой дымкой, в других темнел бушующими пятнами, и лишь вверху — быть может, это только показалось — ты различил… И крикнул:

— Вижу! Вижу!

А вот что именно ты видел, ты об этом сразу забыл. Зато очнулся — там же, в той же комнате. А Дрэма там уже не было. И книги его не было. Значит, он совсем уже ушел…