Греческий огонь - Зервас Никос. Страница 19
И он завертел головой по сторонам, пытаясь отыскать Василису.
Глава 6. Дети для великого хана
Мы будем свободны как птицы —
Ты шепчешь. И смотришь с тоской,
Как тянутся птиц вереницы
Над морем, над бурей морской!
И стало мне жаль отчего-то,
Что сам я люблю и любим…
Ты — птица иного полёта,
— Куда ж мы с тобой полетим?
— Вот смотри. Я сохранила твою стрелу.
— Я же обещал, что приду за ней. Смеётся, порозовела от радости:
— Ты пришёл сюда ради меня? И выиграл конкурс, получил роль только для того, чтобы…
— Чтобы ты разозлилась и двинула мне по носу.
— Прости, ну, пожалуйста… Мой бедный носик. Ты так высоко его задираешь, я ужасно злилась. А скажи, — она пытливо заглянула ему в глаза, — помнишь, ты сказал мне по телефону… Зачем ты это сделал?
Ваня не отвёл взгляд. Лгать совсем не сложно, ответ нашёлся в две секунды:
— Я очень стеснялся. Ты — кремлёвская принцесса, а я всего лишь кадет. Без роду, без племени. Кстати, ведь я нищий. У меня никогда не водилось больше трёхсот рублей в обоих карманах.
— Дурак, — нахмурилась, а в глазах плясали искорки. — Он, видишь ли, стеснялся! Ты посмел наговорить мне такую чушь! Значит, «мы не созданы друг для друга?» А ну-ка, быстро забирай свои слова назад!
— Забираю, — рассмеялся Царицын. — Скажи, а у тебя есть мечта?
— Конечно, есть! Подожди-ка, — она вынула из причёски уже знакомый Ване наушник на проволочке-спиральке. — Не хочу, чтобы папе потом докладывали. Теперь слушай. Моя мечта покажется тебе довольно глупой. Я хочу стать великой актрисой.
— Чего ж тут мечтать? — сказал он. — У тебя талант, ты обречена на успех. Более того, ты уже стала актрисой. Помнишь, как Ханукаина поразила сцена, где ты признавалась в любви?
— Да, — прошептала она. — Я ужасно волновалась. Было страшно, что все догадаются. А у тебя, у тебя-то какая мечта? — Василиса резко сменила тему.
— Прости. Это грустная история, не сейчас, — Царицын опустил глаза.
— Нет-нет, признавайся, — Василиса капризно сморщила носик.
Ваня помедлил немного и произнёс:
— Я хочу спасти отца.
Она вскинула на Ваню удивлённые глаза. Приготовилась слушать.
Иван немногословен, каждое слово точно клещами вынимать приходится. Наконец всё рассказал: и про роддом в Будённовске, и про заминированный папин штурмовик.
106
— И что, до сих пор лежит в больнице? — ужаснулась девочка. — Да что же ты молчал?! Вот глупый ты, Ваня!
Вскочила, бросилась к выходу.
— Завтра увидимся! — крикнула на бегу.
Ваня присел на перила. Внимательно посмотрел вслед и улыбнулся.
Уже стемнело, когда Иван добрался до штаба выжигателей. Окошки суворовского домика безжизненно темнели.
Опоздал.
Он открыл дверь своим ключом. Его обдало приятным теплом ещё не остывшей печки. Стол был застелен свежей скатертью — маленькая сахарница, чашка с блюдцем, рядом на тарелке — большой кусок торта.
Записка: «Мы тебя ждали очень долго. Всем пора домой. Попей чаю с тортом. До встречи».
И подпись: «Выжигатели».
Рядом с запиской — небольшой конверт. Письмо, то самое. От кого только?
Иван вскрыл конверт.
Секунда — и он уже знает всё. Геронда! Сердце Ивана бешено застучало, а лицо его обдало краской стыда. Он почувствовал на себе пристальный взгляд Геронды. Не спрячешься. Хоть сквозь землю провались. Всего несколько слов. Ваня читает:
«Держись твёрдо. Молись. Бойся гордости и славы».
Ваня поднял глаза от письма и натолкнулся на прямой и строгий взгляд Суворова. Он смотрел на Ваню со стены, будто знал, что написал ему Геронда.
Ваня переводил взгляд с письма на портрет.
«Держись твёрдо. Молись».
«Бойся гордости и славы».
Иван хотел положить письмо в карман куртки и обнаружил там ещё два конверта. Он совсем забыл: ему передали письма из редакции журнала, где он давал интервью. Ваня вскрыл и эти конверты.
Иван, привет.
Приколись, я в тебя влюбилась. Ты самый мужественный и сексуальный кекс в мире. Я без тебя, как чемодан без ручки, как плеер без диска, как сигарета без пепельницы. Коротко о себе: весёлая, очаровательная, стройная брюнетка (пока брюнетка), без комплексов, пятая грудь, талия — 65 см.
В прошлом году меня выбрали «Мисс техникума». Высылаю тебе мою фотку в купальнике.
Пиши, звони, приезжай к нам в Симферополь. Целую. Твоя Анжела, 16 лет.
Я понимаю, что делаю страшную глупость. В моём возрасте (мне уже больше 20 лет) глупо писать письма парням. К тому же ты намного моложе.
Знаешь, Ванечка, каждый день вокруг меня столько парней умоляют о любви, они говорят, что я самая красивая на свете и прочие громкие слова. Но я не слушаю их, потому что думаю об одном человеке. Наверное, мы никогда не встретимся и не можем быть счастливы вместе. Мы слишком разные, и к тому же у меня нет возможности приехать в Москву, потому что стипендия очень маленькая. Но мне кажется, что мы словно созданы друг для друга. Когда я увидела тебя по ТВ, меня как будто бы ударило громом. Ты снился мне раньше, и вот я тебя узнала. Отважный, не по годам уверенный в себе. Ты, конечно, многого достигнешь в жизни, и я за тебя очень рада.
Возможно, я всё-таки приеду в Москву сразу после Нового года.
Я буду возле памятника Пушкину в 5 часов вечера. Не буду называть мои приметы, потому что ты сразу узнаешь меня по золотым волосам. Говорят, что меня невозможно не заметить в толпе.
Генерал Еропкин, глядел в телевизионный экран не мигая. Минуту назад среди молодых актёров, участвующих в репетиции новогоднего шоу на Красной площади, промелькнуло знакомое до боли лицо.
— Может, обознался… — подумал генерал. — Да не обознался, ядрёна-матрёна. Он это. Точно он. Крупным планом.
— Срочно подходи к Спасским воротам. Тебе заказан пропуск. Не забудь кадетское удостоверение.
— Спасские… Зачем?
— С тобой один человек хочет поговорить.
— Зачем? Что ты сделала? Кому ты рассказала? Ты обещала никому не рассказывать!
— Я всё устроила. Твоя мечта сбудется, Ваня…
Она повесила трубку. Иван несколько минут молчал. Потому уголки рта неудержимо поползли кверху, нос сморщился:
— Йессс.
Через полчаса, выйдя на улицу и оценив игру солнечных искр на свежем снегу, он усмехнулся:
— Отличный день для штурма.
Представилось вдруг Ване, что он — это не один-единственный Царицын, а целая толпа вооружённых царицыных, с мечами и дубинами, в железных панцирях. Ага, вот мы подбираемся, перебежками через Красную площадь, алчно щурясь, кидая вожделенные взгляды на золото куполов — ничего не поделать Кремлю. Не двинется с насиженного места каменный Пожарский, не поднимет стопудового меча загородить Царицыну дорогу. Никогда не сможет выстрелить Царь-пушка: никаким напряжением сил ей не перебросить ядра через стену на вражьи головы. Решётка в башне не в силах опуститься: благо, в самом Кремле есть человечек, открывший нападающим ворота. Золотая рыбка, золотой ключик от великого будущего.
Сейчас он войдёт в Кремль второй раз в жизни. Уже не в кадетской шумной толпе, но сам по себе, одинокий и самостоятельный.
Он уже приближался к Спасским воротам, как вдруг:
— Суворовец Царицын! А ну стоять! Иван едва обернуться успел.
— Значит, так вы болеете, суворовец? А разрешите узнать, какого хоря вы делаете на Красной площади, да ещё в это время? Где ваша форма? А ну, кругом! За мной — шагом марш! В училище разберёмся!