Греческий огонь - Зервас Никос. Страница 21

Только теперь в памяти задёргались, засуетились догадки

намёки: а почему у нашего генерала в кабинете одни портреты висят и ни одной иконы?

А может быть, иконы ему мешают, а? А может быть, наш Тимофей Петрович… Колдун?

Глава 8. Дракон прорывает оболочку

Весело было в Волынском. Отмечали какой-то иностранный праздник, Ханукаин приказал всем позабыть на несколько часов о работе.

Велено было явиться в масках, и Царицын нацепил того самого медвежонка, в котором ещё недавно ходил в партизанские рейды с другими выжигателями. Жарили барбекю, дурачились на снегу, роняя варежки. Среди деревьев шумела фейерверками, шипела и сверкала трёхметровая праздничная инсталляция — ярко-розовая огненная звезда с мохнатыми лапками, похожими на оленьи рога. Было шумно, апельсины мелькали, как теннисные мячики, ныряли в сугробы, пробивая наст.

Ваня и Василиса почти не общались, они старались даже взглядами не встречаться: слишком уж вспыхивали щёки

Алисы, и слишком нервничал, перехватывая взгляды, волшебник Рябиновский. Уже стемнело, Царицын был в лёгком хмелю от счастья. Многие бегали по нужде за кусты, к забору (кому захочется возвращаться в корпус?), вот и он забрёл в какие-то ёлочки. И вдруг увидел за седыми кустами приближающуюся к нему горбатую тень. Это была бабка Пелагея. Пелагея подошла вплотную к Ивану и спросила писклявым голосом Петруши Тихогромова:

— Не узнал меня, а, Ванюша?

Царицын схватил его за плечи, потащил глубже в кусты.

— Ты что? С ума сошёл? Вмиг вычислят!

— Поговорить надо, Ваня.

— О чём?

— Мы же друзья, Ванюша, — тихо и твёрдо произнёс Тихогромов. — Только друг может сказать тебе правду. Посмотри, сколько ты дров наломал. Из училища решил уйти, совсем с головой пло-

хо? А всё знаешь отчего? Заврался ты, Ваня.

— Что?!

— Ты опять с этой девочкой, с дочкой президента, — вздохнул Петруша.

Он с болью смотрел в самую глубину Ваниных глаз. Ваня взгляда не выдержал.

— Ты же не любишь её, — продолжал Тихогромов. — Ты просто хочешь её использовать, так? Для пользы дела?

— Да что ты бредишь?! — Царицын зачем-то отступил на шаг, словно Громыч наседал на него с кулаками. — Что ты несёшь? Как ты смеешь вообще?

— Не горячись, лучше послушай. Мы тут с ребятами стали выяснять, откуда вся гниль пошла. Помнишь, ты письма получал из разных городов, где ребята тебя поддерживают? Так вот. Мы проверили адреса, и выяснилось: письма фальшивые, брат. Никакого клуба «Ятвяг» нет в природе. И другие письма подписаны вымышленными именами. Кому-то понадобилось, чтобы ты возгордился, Вань.

— Что за ахинея. Кому понадобилось?!

— Тому, кто предложил тебе I дать интервью в газетах, а потом — деньги за роль в новогоднем концерте.

— Знаешь, я всё понял, — Царицын зло сжал кулаки. — Ты просто… завидуешь мне, Петенька.

— Да чему тут завидовать, брат? Тому, что ты научился плясать под чужую дудку?

— Что-то ты осмелел, Тихогромов, — глухо проговорил Иван. — Я гляжу, ты начал мне замечания делать. То я с девочками нечестно обхожусь, то движением неправильно руковожу. Может быть, ты вместо меня хочешь порулить выжигателями? Это и есть истинная причина твоей обеспокоенности?

— Я не завидую, я за тебя боюсь. Помнишь, когда мы были в Мерлине, ни за что нельзя было гордиться — потому что мы сразу теряли защиту от колдовства. А теперь загордились так, что хоть плачь. Нужно срочно каяться.

— В чём каяться-то? — угрюмо спросил Иван.

— В том, что ставишь себя выше остальных. Разрешаешь себе больше, чем позволяет совесть.

— Да не каяться надо, а дело делать! — сощурился Царицын. — Надоели эти разговоры сопливые про совесть и всё такое. Надо работать! А то все только каются вокруг, а никто кроме меня почему-то не взялся поднять молодёжное движение. А я взялся. И я буду этот воз тащить, пока не лягу. Потому что я Родину ещё люблю и ради неё на всё готов, понял?

— Себя ты любишь, а не Родину…

— Не зли меня, Петя. Это оскорбление, понимаешь?

— Вот я и говорю: себя любишь, а не Россию.

— Что ты гонишь, Петенька? Да я собой жертвую, на медяки размениваюсь ради страны, иду на жертвы, на грехи… Ради неё, ради России!

— Даже ради России обманывать девочку подло, — отрезал Петруша.

— То есть… я — подлец?

— Ты никогда раньше им не был, но теперь ты поступаешь подло.

— А знаешь что? — вдруг произнёс Царицын с недоброй улыбочкой — Да пошёл ты…

— Ну и пойду. А ты бы лучше на исповедь пошёл, Ваня! А то совсем без духовной защиты останешься! Тобой играть будут, как куколкой… Уже играют.

— Отвали!

Царицын круто повернулся и, стиснув зубы, быстро зашагал туда, где плясали весёлые огни и пахло жареным мясом. Ныло под сердцем, ныло. Иван подошёл к жаровне и положил себе в тарелку большой дымяшийся кусок мяса.

В глубине души Ваня понимал, что никакая не зависть привела к нему друга Тихогромыча, что Петя действительно переживает за Ваню. Ведь вернее и надёжнее у Царицына друга не было. Сколько пережили вместе, сколько раз проверили они свою дружбу в серьёзных передрягах. Но что-то непонятное происходило с душой. Она будто оглохла, она не хотела правды, боялась её. Вот и сейчас: кольнула совесть да и откатилась далеко, под рёбра, чтобы не мешать умной Ваниной голове думать думу. А дума такая: не понимают они, ни Петя, ни генерал Еропкин, что он, Ваня, совсем даже не себя любит, он Россию любит. Не понимают. Но это уж их проблемы…

Глядя в прорези маски, Сарра Цельс не верила своим глазам. Красивый белокурый юноша, стоявший возле жаровни в горделивой позе, был не прежний Царицын, но совсем другой, ручной мальчик. Сарра радовалась: внутренний дракон уже вырос там, внутри этого мальчишеского тела, и теперь из глаз Царицына смотрело, блистая очами, новое существо, жаждущее славы, почестей, власти, незабываемых страстей и чудес.

— Я тоже любуюсь им, — проговорил из-под тигровой маски высокий гость, подступивший сзади. — Существо, ощущающее себя выше и лучше себе подобных. Что делать, такова природа драконов. Они всегда считали и считают себя древнее и лучше людей.

— Имеют право, гроссмайстер. Драконы появились гораздо раньше Адама… — усмехнулась Сарра. — Хорошо, что мы научились их приручать.

— Великолепное сочетание: лицо русского царевича и взгляд дракона, — сказал Колфер Фост, присаживаясь в кресло, подставленное ловким стюартом. — И не важно, о чём болтает гордый пацан. Пусть он болтает о великой России — своей гордостью он работает против неё. А ведь какой был крепкий… Знаете, Сарра, мне кажется, на примере этого мальчика мы неожиданно открыли новую формулу взлома.

— Да, гроссмайстер. Я думаю об этом уже несколько ночей. Новый рецепт разрушения русской защиты.

Гроссмайстер Фост прикрыл веки, размышляя. Потом, не раскрывая глаз, произнёс:

— Давайте вспомним, как это было. Мы подцепили мальчишку на крючок превозношения. Сначала, помнится, мы рассчитывали, что ему понравится быть маленьким фюрером. Командовать такими же юными подонками, как он сам…

— Да, гроссмайстер, — кивнула Сарра. — Мы собирались профинансировать молодёжную неофашистскую организацию. К сожалению, тупой мальчишка подчинился приказу своего генерала и отказался возглавить подростковое движение. Что делать, у русских в крови сидит раболепие. Пришлось выбирать другую наживку.

— Да, вы подключили других демонов и зашли с другой стороны. Вы рассчитывали, что мальчишка сойдёт с ума от гордости, если познакомится с дочкой самого президента. Это было непросто, но вы устроили это знакомство…

— Вы правы, господин Фост. Однако сложнее было удержать мальчика на крючке. У пацана не вовремя взыграла совесть, и он признался девочке, что его чувства к ней неискренни.