Греческий огонь - Зервас Никос. Страница 23

Дед недовольно закряхтел:

— Высечь бы его как Сидорову козу, а не молиться…

— Как ты можешь так говорить, дедушка! Мы же договорились. Ой, надо остальным напомнить, — она защёлкала кнопками телефона.

— Ярослав! Это Надя Еропкина. Помнишь? Молодец, Ярослав! Я в тебя всегда верила…

— Паша? Кадет Павел Лобанов? Это Еропкина. Чтобы через минуту стоял на молитве. А то, как мой дедушка, зазеваешься.

— Надежда! — прикрикнул генерал. — Отставить!

Вздохнул, грузно поднялся. Надя подлетела к нему лёгкой птичкой, встала рядышком. На часах пробило девять вечера.

— Просим Тебя, Господи, вразуми раба Твоего, Ивана!

Ярослав Телепайло тащил с почты тяжёлую посылку. Мама к Новому году прислала. Ровно в девять он поставил посылку посреди тротуара в снег, размял онемевшую от тяжести спину. Перекрестился.

— Прошу Тебя, Господи, вразуми раба Твоего Ивана…

Его толкнули. Потом ещё раз. Потом обозвали смачно и с удовольствием. Ярослав стоял как влитой.

Паша Лобанов кормил приблудившуюся во дворе училища собаку. Он кидал ей кусочки подсохшей колбасы. А тут Еропкина — по мобильнику: «Чтобы через минуту…».

Паша Мозг метнулся к казарме, но, чувствуя, что не успевает, прыгнул с разбега в ёлки. Собака, не будь дура, за ним. Она облизывалась и преданно смотрела в глаза кадету. Ждала. «Прошу Тебя, Господи…» Собака терпеливо ждала.

Ставрик и Касси ехали в такси по ночной Москве. Отец водил их в театр и теперь вёз в гостиницу. Ставрик лизал мороженое (пятое за вечер), а Касси посматривала в щёлочку морозного окна. Они так хотели встретить в Москве Новый год, и вот уже совсем скоро…

У них есть приглашение даже на новогоднее шоу на Красной площади.

Вдруг Ставрик больно пихнул в бок сестру. Та мгновенно дала сдачи. Ставрик показал на свои часы. Касси в ужасе вытаращила чёрные бездонные глазища.

— Кирие, синэтисэ тон дуло Су Иоанни! [1]

Водитель с опаской посмотрел на отца, сидящего рядом.

— Ничего страшного, — успокоил шофёра отец, — дети молятся…

К Новому году Эрнест Кунц завершил съёмку многосерийного фильма о Пушкине под общим названием «Гениальная мартышка». Первая серия начиналась сенсационно, голос за кадром утверждал:

— Доказано, что арапа Петра Великого не существовало. Точнее, не существовало человека с таким именем. Ганнибалом звали… человекообразную обезьяну, привезённую русскому Императору из Абиссинии.

Фильм наделал много шума, появились значки и майки с Пушкиным в новом звероподобном имидже. В культовом журнале «Пись» начали публиковать серию комиксов про Пушкина-обезьянку под названием «Прогулки с Мартышкиным». Примерно в то же время появилась реклама водки «Суворов» на Основном телеканале:

Над улицами Москвы затрепыхались растяжки в цветах имперского триколора:

Уроцкий очень гордился этой находкой.

— Отлично, — говорил он, раскачиваясь на стуле. — Итак, Пушкина и Суворова в расход пустили. Кто там следующий по списку?

От Лебедзинского ему передали ещё один розовый конверт, в котором было продолжение расстрельного списка. За каждое имя банкир предлагал втрое больше. Из конверта вывались на стол какие-то карточки. Уроцкий догадался: это портреты тех, кого надо убрать. Рука потянулась и — отдёрнулась. Это были маленькие иконки.

— М-да-а-а…. — протянул Уроцкий. — Если уж эти опоры удастся подрубить… грохнет нехило. Вся их Россия завалится к пресловутой матери.

Уроцкий поднёс к свету первую попавшуюся. Бледный лик мальчика, почти подростка, с золотым нимбом. Смиренно сложены на груди руки. «Царевич Димитрий» — с трудом прочитал Артемий славянскую вязь. Ну конечно, он хорошо знал историю. Он знал, что царевич Димитрий — сын Ивана Грозного и Марии Фёдоровны, что она из рода Нагих, что Углич был назначен ей с сыном в удел самим царём, и что после смерти Ивана Грозного царевич был отправлен туда с матерью и родственниками. И о спорах богословов и историков знал. Есть за что зацепиться, с этим отроком у него проблем не будет. Надо ехать в Углич! И прямо оттуда, так сказать, с места события, сделать программу. Приличные деньги и без особого труда. Это вам не Суворов, это вам не на пороховой бочке сидеть. И ждать изощрённых кадетских подлянок. Смиренный отрок, кто за тебя вступится? Да и колдунья-домохранительница своё дело знает.

Действительно, затравленный отмороженными подростками, журналист Уроцкий первое время в страхе прислушивался к тишине: никто не звонил ему на мобильный телефон, не взрывал петарды под окнами, не обстреливал конфетами из рогатки. Жестокие малолетние палачи, терроризировавшие Уроцкого несколько дней кряду, отступились. Прошла неделя — тишина. Он жался по углам своего огромного дома, не выпускал из рук мобильного телефона и каждый раз вздрагивал, когда ветка стучала в панорамное окно спальни. Он велел спилить проклятое дерево.

Ведьма-телохранитель, поселившаяся во дворе, на берегу пруда, в синем комфортном трейлере, почти не показывалась на глаза: раза два только видел Уроцкий, как колдунья в сером пальто и чёрной шляпе прохаживалась вдоль забора, царапая по кирпичу, оставляя какие-то знаки.

Чудесная женщина, она и правда защищала его от скинхедов. Какое благо! Под такой защитой можно ещё потешить себя весёленькими взрывами. У подрывника Артемия Уроцкого есть ещё порох в пороховницах. Как жахнет! Этой долбанной России со всеми её патриотами мало не покажется. Надо ехать в Углич. Завтра же! А сейчас спать. Он на цыпочках прошёл мимо спальни жены. В гостиной у него есть любимый диван с мягкими замшевыми подушками. Артемий любит этот диван и эти подушки. Он с удовольствием вытянул своё уставшее от дневных попечений тело и мгновенно заснул. А среди ночи…Он не закричал, он в ужасе затаился. У дивана кто-то стоял. Артемий не видел ночного гостя, но чувствовал его. Последнее время эти отмороженные кадеты научили его быть осторожным.

— Не надо ехать в Углич, не надо… — услышал Уроцкий совсем тихий и совсем не агрессивный, а просящий подростковый голосок.

Жутью заскулила душа. Кто мог знать, что он собрался в Углич? Ведь он никому не успел об этом сообщить.

— Кто здесь? — выдохнул хрипло.

— Царевич — прошелестел голосок. — Кто?!

И совсем тихо, почти шёпотом:

— Царевич Димитрий…

И будто поступь лёгкая по ковру, к двери.

До утра Артемий боялся пошевелиться. А к утру понял: ему здесь жить не дадут. Никакая колдунья во дворе, оснащённая по последнему слову магической техники, не защитит его от этих скинхедов. Если он останется, то просто сойдёт с ума и закончит свои дела в окружении лучших европейских психиатров. «На острова, — решил он, — и как можно скорее…» Вскоре Уроцкий позвонил Сарре и сообщил, что разрывает контракт, платит Лебедзинскому неустойку и уезжает на острова.

— Вы не можете так просто соскочить! — шипела Сарра.

— Могу, Сарра, могу. Я всё решил окончательно. Мне опять угрожали, меня предупредили, если я… — голос Артемия задрожал.

— Кто угрожал вам? — насторожилась Сарра.

— Царевич… Связь прервалась.

— Проклятый мальчишка! Это опять он, опять Царевич! Она завертелась по объекту «М», засуетилась.

— Вызывайте даймонов! Подростка надо возвращать! Вы понимаете, что сделает господин Бха Цха, если узнает? Ведь он был наш, совсем наш.

— Никто, кроме Царицына, не мог. Остальные — тупые, только выполнять его задумки могут. Значит, он не вполне наш… — заламывала руки Сарра.