Греческий огонь - Зервас Никос. Страница 8

— Наколдовала, ведьма… — прошелестела Белла с ненавистью. — Ну ничего, мразь… я матери скажу, тебя по статье уволят!

Стелла Яновна раскрыла щёлочку рта, гадкий хохот растворился в грохоте мазурки. Потом колдунья с презрением отвернулась от Беллочки Буборц и вновь уставила внимательный взор на стройного юношу в чёрном кадетском мундире, застывшего, как зверь перед прыжком, как пойнтер в бешеной стойке.

Иван Царицын не видел, не слышал, не чуял — ни Беллочки, ни Стеллы Яновны. Он глядел в дальний конец огромного зала, туда, где кружились юный волшебник и дочь президента.

Не чувство симпатии к удивительной девочке разгоралось в нём. Нет.

Это разгорался, вызревал в душе план военных действий.

Ах, много Ванька отдал бы, чтобы слышать, что нашёптывает ей на ушко пройдоха Рябиновский!

А пройдоха Рабиновский сообщал президентской дочке «роскошную» новость:

— Я говорил с продюсером… показывал ваши фотопробы. Все без ума поголовно! Они предлагают вам роль!

— Неужели! — девочка засветилась счастьем. — Милый, милый Лео! Вы, правда, волшебник!

— Остаётся уговорить вашего папу… Надеюсь, он разрешит вам играть под вымышленным именем… А если нет, я его заколдую!

Смеётся, счастливая златокудрая Василиса. А Лео шепчет жарко, с упоением:

— Вы прирождённый талант, Алиса… Ханукаин хочет встречи с вами немедленно!

— Мы уговорим отца!

Бушует фонтан мазурки. Вот их, щебечущих, несёт на Царицына, как на ледяной и немигающий маяк. Круг на исходе, сейчас Лео дотанцует президентскую дочку до стула… Ну, уж нет!

Царицын отделился от колонны и решительно, стуча каблуками, пошёл прямо через зал на распорядителя, отважно пересекая бурлящее пространство мазурки. Конечно, это было нарушение.

— Запишите мой пароль, — звенящим голосом сказал он послушно присевшему распорядителю. — Маска и магия.

Вот подлетают они, смеющиеся, разгорячённые танцем, девочка весело падает на стул, а ненавистный Лео уже что-то нашёптывает ей.

Ах, подлец, он тоже назвал качество! Кадет Царицын, сжимая кулаки, шагнул ближе…

— Итак, сударыня… — распорядитель изящно поклонился президентской дочери. — Каким качеством вы хотите обладать?

— А каков нынче выбор? — закинула голову.

— Гений и гордость! Поэма и прелесть! Ум и удача! Она слушает, снисходительно склонив головку набок.

— Тайна и триумф! Маска и магия!

— Пожалуй, мне нужны… маска и магия!

Всё. Русский Иван победил. Шаг в сторону, лёгкий наклон головы…

Он и должен побеждать, потому что это — его, Царицына, судьба.

— Вас похитил юный кощей Рябиновский, — смеются красивые глаза кадета и смотрят слишком уверенно.

Неужели догадался, кто она?

— Насколько я помню, Вы хотели бы сойти за Ивана Царевича? — пытливо смотрит девочка с платиновой лилией в волосах, с проводочком за розовым ушком. — Но где же ваша стрела?

Царицын чуть не качнулся от гениальной остроты момента. Он даже покраснел, понимая, какое сейчас произведёт впечатление.

Вот она, правая рука. Ныряет на миг в карман чёрных кадетских брюк. Он вкладывает в её ладонь лёгкий предмет из пластмассы. Ярко-красную стрелу с присоской на конце. Ту самую, из газет.

— Вы… и есть тот самый?

— Я же сказал, милая Василиса. На этом балу мы только вдвоём в масках.

Глава 3. После бала

Иван и Василиса! Вечная русская сказка становится явью. Какой сюжет! Она хранит его стрелу. Однажды, и очень скоро, он придёт за стрелой… Сквозь колкие снежинки Иван Царицын бежал по льдистой брусчатке к автобусу. Заскочил — радостный, в распахнутой шинельке.

Вот и пришла к нему любовь. И, конечно, не такая, как у всех. Никогда в жизни сердце не колотилось так радостно, обмирая от счастливых воспоминаний: вот платиновая лилия скользит по тёмному озеру паркета — под ноги Царицыну. Это не случайно, это судьба. Верный знак… Мы созданы быть вместе. Какая будет пара! Легендарный московский гаврош, неуловимый мститель, дуэлянт и партизан по кличке Царевич — и нежная, тонкая, благородная дочь президента… Это сюжет! Робин Гуд плюс принцесса! Мальчик из низов, рождённый заложницей, поднявшийся на крыльях мщения на самый верх, в стратосферу власти — чтобы отомстить за отца. Влюблённая царевна помогает ему…

Кадеты орали «Фуражку». Но Ваня Царицын молчал, он прислушивался к внутреннему жару в душе: ах, как хорошо влюбиться! Вот для чего, оказывается, живут на свете люди! А он-то, дурак, не догадывался, что мир устроен не ради учебников, нормативов и почётных грамот… Он устроен ради Вани Царицына и его великой любви! Ваня вспомнил, что влюблённым полагается сочинять стихи, ведь у них поёт душа…

Лучше — «утомлённому». Ведь он, Царицын, уже много пережил. Его сердце утомлено мимолётными, ненужными связями — вспомнить хотя бы Беллу…

Стихи недурны, подумал Ваня, но дочка президента заслуживает особенного шедевра. Надо что-нибудь тонкое, чтобы с красивыми словами. Приплести какую-нибудь «виньетку», ввернуть изысканный «пируэт».

Скорее записать, пока шедевр не забылся!

Во всём автобусе ни одной авторучки! Зато тридцать перочинных ножей. Пока ехали, Ванька тайком царапал лезвием сиденье, — сохранить, довезти до училища, а там запишем.

Когда толпа братьев-кадетов повалила в казарму готовиться к отбою, Царицын нырнул за колонну, а потом красиво, по-спецназовски скользнул в офицерский туалет. В казарме ему делать нечего.

Он хорошо понимал, что сегодня — не уснуть. Он влюблён, разрази гром! Поэзия распирала Царицына изнутри, валила наружу горячим паром и сыпалась, как монетами, звучным строчками. Строчки просились на бумагу, руки чесались.

Разулся — и крадучись, двинулся по полутёмному коридору. А вот и заветный кабинет истории. Все кадеты отлично знали, что Фёдор Иванович кладёт ключик за козырёк, нависавший над дверью.

Аудитория, залитая лунным светом, была неузнаваема: посередине, казалось, стояло мутное облако. Со стены на обнаглевшего кадета недовольно смотрели заспанные великие историки: Карамзин, Соловьёв, Ключевский. Загадочно, точно окна в параллельную реальность, поблескивали в полумраке тактические карты Российского генерального штаба времён Первой мировой войны. Сонными змейками переливались вензеля на занавесках.

Иван присел за парту у окна. Наконец он запишет эти строчки, эти ландыши, распустившиеся в сердце…. Слова, как сочные ветки, хлестали в лицо, скользили по губам, оставляя на них цветочную пыль.

В дальнем конце коридора послышались шаги! «Быков!» — ужаснулся Ваня, мигом узнав летучую поступь офицера-воспитателя. Влюблённый кадет наугад выдернул из шкафа книжку потолще. Судорожно зашелестел страницами. Очень вовремя.

— Встать! — рявкнул Быков. — Что здесь происходит?! Ваня взмыл над партой.

— Разрешите доложить, товарищ лейтенант! Суворовец Царицын! Готовлюсь к докладу по истории!

— Что-о? — опешил от такой дерзости Быков. — Среди ночи?!