Заложник удачи - Русанов Владислав Адольфович. Страница 33
— А запнулись вы, когда я речь о Божидаре повела. О стрелке чародейской. А потом по всему видно стало, что не о каштеляне ошмянском рассчитывали от меня услышать. Это раз. А во-вторых, здорово я сомневаюсь, чтоб Сыдор мог так все складно придумать с драконом. Эй, пан драконоборец, много в Заречье книжек о драконах хранится?
— Боюсь, не одной, — искренне ответил Годимир. — Ну, может, в Дыбще какая-никакая есть. А так за ближайшей в Беляны или Хоробров ехать надо.
— А мог Сыдор туда съездить и почитать? Он же грамотный, как оказалось.
— Как ты там говорила? «Здорово сомневаюсь». Когда ему было ездить по монастырям да университетам книги читать? Дело Сыдора — людей на большаке грабить. — К разбойнику Годимир и прежде не испытывал особой приязни, а теперь его чувство потихоньку, полегоньку перерастало в ненависть. Ушлый, хитрый, наглый, вероломный, беспощадный, расчетливый убийца… Что бы еще вспомнить? И это отребье, которому место на ближайшем суку, на полном серьезе заявляет, что намерен стать королем всего Заречья, взять в супруги ни много, ни мало самую прекрасную королевну из живущих от Студеного моря до Загорья, а его, рыцаря в двенадцатом колене, благородного словинца, вынуждает потворствовать своим грязным замыслам.
— Что вы взъелись на Сыдора?! — взмахнула кулачком Аделия. — Разбойник? Да! А ваш Ярош Бирюк кубари для детишек из липы режет? Или, может, ты, пан Годимир, людей не убивал никогда?
— Убивал, — не стал спорить словинец. — Но в честном бою. Один на один. Или войско против войска. Про Яроша ничего не скажу. Только я не видел, как он людей убивает. То есть… — Рыцарь замялся. — Как убивает, видел. А вот что для выгоды своей он это делает — не видел.
— А, значит, как Сыдор убивает, ты видел?
— За горшечника он нам на дороге себя выдал. А потом я узнал, что убили горшечника Пархима из Колбчи.
— И что с того? Ты за руку Сыдора ловил?
— Обоз я видел. Когда от пещеры драконовой мы с Ярошем шли… Три телеги сгоревшие и люди побитые. У людей серьги вместе с ушами срезаны. Не проверял наверняка, но, думаю, и пальцы, ежели у кого колечко нашлось. А у Якима с Якуней полсундука такого добра хранилось…
— И что с того? — с вызовом подбоченилась Аделия. — Сыдор тут при чем?
— Старуха… Якуня которая. Так вот она кричала перед смертью, что молодые панычи приходят, добрые да пригожие, добычу забирают…
— Ну и что? Ничего ты не доказал, пан Годимир! За руку не пойман, значит не вор. Сколько дней назад ты обоз сожженный видел?
— Да в тот день, когда вы меня у гнилушчан отбили.
— Я тебе скажу — весь тот день мы с Сыдором вместе были! Никуда он не отлучался, не уезжал!
Глаза королевны горели праведным огнем. Рыцарь понял — еще чуть-чуть, еще один выпад против вожака хэвры, и она наговорит такого… В общем, о нарождающейся, наклевывающейся словно цветок из зернышка, любви можно будет позабыть раз и навсегда.
Он прижал ладонь к сердцу. Наклонил голову:
— Прости меня, панна Аделия. Это я сгоряча. Больше не повторится.
Заречанка все еще хмурилась, но, видно, подумала о том же. Что чувство, как и цветок, вырастить трудно, а сломать ой как легко. Она протянула руку и коснулась ладонью одетого в кольчугу плеча драконоборца.
— Я принимаю извинения. И не сержусь. А ты, пан Годимир, не держи сердца на Сыдора. Боюсь, скоро он будет требовать сочувствия. — Королевна озорно подмигнула рыцарю. — А теперь — обещанная баллада.
— Да я… Я не… — начал было отнекиваться Годимир, но обе девушки смотрели на него строго и требовательно. — Я не очень силен в стихосложении…
— Ничего. Нам прославленных шпильманов слушать не доводилось, — не сдавалась королевна.
— Не считая Олешека из Мариенберга, — кинула и свои четверть скойца Велина. — Но и того недолго.
— Вам не понравится…
— Понравится, понравится! — заверила рыцаря Аделия. — Нет, погоди, пан Годимир. Это же не честно получается — я всю правду рассказала, ничегошеньки не утаила, а ты, значит, на попятный? Или это и есть воспетое исстари рыцарское понятие о чести?
— Хорошо, хорошо! — сдался Годимир, поняв — от расплаты не уйти. Раз уж проговорился, нужно отвечать за свои слова. Ничего, в следующий раз умнее будет — сперва думать, а только потом говорить.
Он откашлялся:
— Это будет баллада. В старинной манере сложенная.
— Давай, давай, — подбодрила его Аделия.
— В балладе должно быть три куплета по восемь строчек. И посылка — маленький куплет в конце. В нем всего лишь четыре строки. Заканчиваться куплеты…
— Что ты нам лекции читаешь? — скорчила недовольную гримаску Велина. — Словно в Мариенбержской академии. Мы поэзии ждем!
— Заканчиваются куплеты и посылка одним и тем же словом, — все же не дал сбить себя с толку рыцарь. — Теперь слушайте.
Годимир открыл рот. Подумал. Откашлялся еще раз. Начал:
Дочитав последнюю строчку, рыцарь в душе съежился, ожидая насмешек. Но Господь миловал. Девушки не смеялись. Наверное, и правда, маловато истинных, известных шпильманов слышали, если его убогая рифмовка сумела понравиться.
— И кто же эта Неприступная? — наконец-то выговорила Аделия. В глаза ее стояли слезы или Годимиру показалось?
Он собрался с силами, чтобы ответить правду. Как и большинство его поэтических творений, баллада посвящалась пани Марлене из Стрешина — златокудрой воеводше, как сказал о ней тоже не чуждый высокого стиля пан Мешко герба Козерог из Бокуня, что стоит на перекрестке трех трактов приблизительно на полпути между Выровой и Грозовым. Сейчас, по трезвому размышлению (или же благодаря исцелившей его Аделии), Годимир понял, что известная далеко за пределами Стрешинского воеводства пани на самом деле поощряла едва ли не каждого из молодых рыцарей, прибившихся к ее окружению. А уж если рыцарь умел подобрать две-три достойные рифмы! Но сердца своего Марлена не отдала никому. Скорее всего, и ее муж, пан Истислав, не мог похвастаться искренней — не по церковному закону, а по зову души — привязанностью собственной супруги. Ей нравилось купаться в обожании, нравилось наблюдать вокруг толпы поклонников, видеть их горящие глаза, слушать восторженные речи. Но не более того…
И как об этом сказать Аделии? Отнесется ли она с пониманием? Тем более что замусоленный, зеленый с вышитыми желтыми листиками канюшины шарф молодой человек как бы случайно забыл у костра под поваленным деревом. А вместе с ним оставил там и все некогда бушевавшие в его груди чувства к «златокудрой воеводше». Но поверит ли в это королевна?