Заложник удачи - Русанов Владислав Адольфович. Страница 35

— Вряд ли рыцарь, — проговорил молодой человек.

— Думаешь? — склонила голову к плечу Велина, а поразмыслив, кивнула. — Не рыцарь. Стражник или дружинник. Чей только?

Они с надеждой глянули на Аделию. Кому, как не местной королевне, знать тутошних панов и их ближних слуг?

Заречанка внимательно осмотрела черноусое лицо с начавшей отрастать бородой — дней пять щек не брил. На правой скуле у незнакомца красовалась внушительная ссадина, которая, несомненно, раскрасится ярким кровоподтеком. Но это, скорее всего, свежая рана — падая с коня заработал. А вот длинный порез над бровью начал уже подсыхать, хотя сочившаяся из него кровь перемазала половину лица. А откуда же следы на вальтрапе?

— У него должна быть серьезная рана, — убежденно проговорил Годимир. — Седло в крови…

— Верно, — согласилась сыскарь. Сунула руку человеку под спину. Хмыкнула, вытащила окровавленную ладонь. — Похоже, печень зацепило. Видишь, какая кровь черная…

— Не знаю его… — развела руками Аделия.

— И уже, видно, не узнаем, — разочарованно произнес рыцарь. — Печень — это не шуточки. Помрет.

— Помрет. Как есть помрет, — влез Ходась.

— Тебя не спросили! — зло бросила Аделия. Поднялась. Подошла к коню. И вдруг воскликнула почти радостно: — Вот! Поняла! Это короля Кременя, дядьки моего человек!

Услышав слово «дядька», купцы застыли с выпученными глазами. А Годимир, сообразив, что таиться дальше нет необходимости, пояснил:

— Да, это ее высочество, королевна Аделия. Но трепаться об этом на каждом перекрестке я не советую. Проболтаетесь, убью.

— А если у пана рыцаря рука дрогнет, — просто, но убедительно сказала Велина, — я разыщу. И языки на ось тележную намотаю. Чтоб неповадно. Поняли, купцы? — Крутанула над головой посох так, что он на краткий миг превратился в мерцающий серый диск. Причем сделала это одними пальцами, не задействовав руку.

— У короля Кременя герб — Молния. Рисунок на знамени — лазоревая загогулина на золотом поле. А на вальтрапе все нитки выцвели. Еле разобрала.

— Угу, угу, — покивала Велина. — Стражник или из дворни?

— Откуда ж мне знать?

— Может, вообще, лихой человек у дружинника из Ломышей коня увел? — предположил Годимир.

— Он… того… шел и спотыкался… Конь, то есть… — опять вмешался Ходась. — А мужик на спине сидел. Вернее, лежал у коня на шее. Руками обнял. Вот так! — купец скрутил мощные лапищи «кренделем». — Я только… это… под уздцы коня схватил, а он возьми… Человек, то есть… А он возьми да и свались! Мы только хотели поглядеть — может, помочь чем… А тут ты, пан рыцарь, с ее высоче… Нет-нет-нет, — замахал ладонями рыжий заметив зверскую гримасу Годмира. — Не высочество… Какое такое высочество? Не видели никого. Проезжала одна прекрасная панна, лицом и нравом…

— Довольно! — грубовато — ведь он все-таки ее восхвалял, а не из соседней державы королевну — одернула купчину Аделия. — Если еще дышит, может, перевязать его?

— Попробуем, — отозвалась сыскарь. — Только с дыркой в печенке все едино — не жилец.

— Ну, хоть пару слов сказать успеет… — нерешительно протянул рыцарь.

— Верно! Давай, помоги мне перевернуть его!

— Дозвольте, панночка, я вам пособлю, — протянул широкие ладони Ходась.

— Какая я тебе панночка?! — возмутилась сыскарь. — А впрочем… Помогай. У тебя, пан рыцарь, корпия есть?

— Эх! — сокрушенно тряхнул чубом рыцарь. — Если б у меня хоть что-то осталось от того, с чем в Островец…

— Так, может, надергаешь с чего-нибудь? Или панна Аделия… — Велина скептически скривилась. — Нет, пожалуй, лучше ты.

— Я, — утробным басом вдруг произнес Дямид.

От неожиданности Годимир шарахнулся в сторону, хватаясь за меч. Велина далеко шагнула в сторону левой ногой и присела странной раскорякой, воздев посох над головой.

— Я, — повторил купец и стукнул себя кулаком в грудь для вящей убедительности.

— Во дает! — восхитился Ходась. — Уж пять годков вместе торгуем, а чтоб вот так вот добровольно слово сказал…

Качая головой — не поймешь, то ли одобрительно, то ли как раз наоборот, — рыжебородый приподнял раненого и перевернул его на живот. Дямид пожал плечами и пошел к повозке. Должно быть, за полотном для перевязки и тряпкой для корпии.

Колотая рана — сразу определил Годимир, едва взглянул на пропитанный кровью бригантин. Натекло столько, что промок и кожаный доспех, и толстая шерстяная рубаха, надетая с исподу, и штаны. Черная кровь хлюпала под пальцами, подтекала из узкого разреза.

Копье? Дротик? Стрела?

Если стрела, то, скорее всего, древко обломано, а наконечник остался в ране и извлечь его нечего и надеяться. Хуже не придумаешь. Когда-то так умер Славощ по кличке Бычок — неплохой, наверное, парень, но злейший враг Годимира-подростка. Но та стрела была от кочевников, а басурманы известны особой жестокостью и наконечники подпиливают таким образом, чтобы, воткнувшись в плоть, они разваливались на острые, зазубренные осколки. Вот те раны лечить нечего пытаться. В Заречье, как, собственно, и в Хоробровском королевстве, такое способен удумать только самый извращенный человеконенавистник или больной с помутившимся разумом. Значит, надо смотреть — если бронебойная, вытащим… А на срезень и не похоже — прореха чересчур мала.

— Пан рыцарь! А это что такое? — Ходась протягивал драконоборцу короткую, толстую — древко в два пальца — стрелу, от острия до оперения выкрашенную черным.

— Ты где взял?

Рыцарь бережно принял предмет, о назначении которого не пытался даже строить домыслы. Для стрельбы она слишком короткая. Локоть. Это нужно или маленьким, как бы не детским луком пользоваться, либо не до конца тетиву натягивать. И в том и в другом случае непонятно, как она полетит — оперение сделано вычурно, но неумело. И как воткнется в жертву тоже не ясно — наконечник тупой, как младший помощник кожемяки.

— Что за ерунда? — Годимир закусил ус.

— Дай глянуть… — Велина прижалась плечом к его локтю. — Интересно…

— Что тебе интересно?

— Да понимаешь… — начала пояснять сыскарь, но не успела.

— Черная стрела?!! — дрожащим голосом проговорила Аделия.

— Не понял… — растерялся Годимир.

— Я так и думала, — кивнула Велина.

— Та самая? — охнул Ходась.

Королевна молча сняла с ладоней рыцаря стрелу. Подняла повыше, словно ей не хватало света, чтобы рассмотреть. При этом держала девушка стрелу на вытянутых руках, словно ядовитую змею или вещи заразного больного, сохраняя на лице встревоженное выражение.

— Что это? Поясни, панна Аделия, — не выдержал молчанки Годимир.

— Я могла бы… — снова попыталась разъяснить сыскарь, но королевна, словно в тумане, заговорила:

— Черная стрела — это древний символ, который короли Заречья отправляют соседям в случае опасности. Она хранится и у нас, и в Островце, и в Ломышах, и в Убереже, и в Остке… Отголосок давних времен, когда загорцы тревожили рубежи наших королевств гораздо чаще и были не в пример злее. Да и горные великаны тогда встречались едва ли не на каждом шагу. Голодные, свирепые, непобедимые в рукопашной… Тогда село помогало селу, город городу, а король королю. Это сейчас они норовят сцепиться, словно бродячие псы над костью. А тогда… Отголосок тех времен сохранился в этой вот стреле. Насколько я знаю, уже лет семьдесят она не доставалась из сундука. Тогда король из Остки просил подмоги против все тех же загорцев. Дело в том, что ее нельзя послать просто так, по пустячному поводу. Ни у кого просто рука не поднимется. Черная стрела — знак истинной опасности, угрозы, которая, если ее не задавить сообща, погубит весь юг Заречья. И если Кремень Беспалый отправил ее, значит, Ломышанскому королевству пришлось взаправду туго.

Молчание повисло над трактом. Только трясли головами, фыркали кони. В глубине леса тревожно кричал удод, жалуясь на судьбу: «Худо-тут, худо-тут!»

Ходась с Велиной стояли на коленях над раненым, как у гроба на панихиде. Годимир застыл на одном колене у ног королевны, которая, глядя на черную стрелу, беззвучно шевелила губами, словно продолжая рассказ.