Ловцы душ (ЛП) - Пекара Яцек. Страница 36

У меня было о чём подумать. Предполагая, что Рейтенбах не врал о свадьбе, оставался вопрос: как гордый феодал сможет смириться с тем, что женщину, которую он поведёт к алтарю, драл на сене конюх? Конечно, я слышал и более удивительные истории, поскольку знал, что великая любовь или великое желание даже благородных господ в состоянии превратить в достойных сожаления дураков (какое счастье, что подобное не касалось инквизиторов!). Маркграф мог врать, чтобы выиграть время, спровадить из замка нежеланного гостя, усыпить бдительность Хоффентоллера. Но какая во всём этом могла быть цель? Между тем, если подозрения, которые зародились у меня после просмотра персидских книг, были справедливы, это означало, что Рейтенбах терпит подобное поведение Анны потому, что оно необходимо для выполнения ритуала. Да, я знал о подобных делах, и знал, что как минимум нескольким культам требовалось участие жриц-проституток в тёмных обрядах. Ибо чем сильнее женщина была осквернена, тем легче ей было наладить контакт с демонами.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как отправиться в ту часть замковых подземелий, которую я увидел во время молитвы. В часть, скрытую за красным барьером. Я мог бы попросить у Рейтенбаха разрешения посетить это место, но не удивился бы, столкнувшись с отказом. Даже если бы ему было нечего скрывать. Однако если ему было что скрывать, это лишь показало бы ему, что я узнал его тайну и что я близок к её разгадке. Быть может, я и не заплатил бы за это жизнью, но, по всей вероятности, я стал бы в замке весьма нежелательным гостем, а все следы преступления были бы тщательно уничтожены. Мне было интересно, как провернуть это дело, чтобы не возбудить подозрений хозяина. По крайней мере, чтобы не возбудить их до тех пор, пока я не выясню то, что хотел выяснить. Усадьба Рейтенбаха была огромным сооружением. Со множеством комнат, коридоров и лестниц. Без планов или руководства я, скорее всего, блуждал бы половину ночи, прежде чем добрался бы до цели, если бы вообще до неё добрался. Так что я должен был найти проводника. Человек, не имеющий специальных способностей, какими обладали некоторые из инквизиторов, подумал бы о запугивании или подкупе. Но я думал, что ни первое, ни второе, не завершилось бы успехом. Не зря ведь меня обслуживали слуги, которые выказывали ненамного больше разума, чем хорошо обученная собака. Оставалась ещё одна возможность. Так вот, в нашей преславной Академии Инквизиториума нас учили определённому воздействию, позволяющему на некоторое время получить контроль над разумом другого человека. Признаюсь честно, что ваш покорный слуга не преуспел в этом искусстве, а учитель предупреждал, что лишь немногим из нас удастся сломать волю человека, сопротивляющегося этому. Однако глупость приставленных ко мне слуг могла в этот раз послужить мне на пользу. В любом случае, я решил, что стоит попробовать, хотя последний раз подобную процедуру я проводил ещё в Академии, и мне надо было точно припомнить соответствующий ритуал. Учитель уверял нас, что в этой способности нет ничего от тёмной магии (впрочем, разве в противном случае ему позволили бы преподавать?), а это лишь искусство, позволяющее высшему разуму господствовать над низшими.

Однако прежде чем этим заняться, я должен был посетить Рейтенбаха и дать ему отчёт о визите к Хоффентоллеру. Хотя, Боже правый, немного было того, что я мог сказать ему без вреда для дела.

– О, господин Маддердин. – Увидев меня, он даже улыбнулся. – Как прошёл визит к моему дорогому будущему тестю?

– Коротко говоря? Безрезультатно, – ответил я.

– Вы рассказали о моих планах?

– Да, господин маркграф.

– И?

– Он казался удивлённым, – ответил я чистую правду.

– Что ж, для начала и это неплохо… Выпьете вина?

– Не откажусь.

Он разлил вино в массивные золотые кубки. Мой был украшен рубинами, его топазами. Оба, вероятно, стоили целое состояние.

– За любовь, – провозгласил он, поднимая кубок.

– За любовь к Господу, – согласился я.

– Я говорил о любви к женщине, – буркнул он.

– Я тоже говорю именно об этом. Вы что, не понимаете, что любовь к другому человеческому существу может быть основана только на бескрайней любви к Богу? Если вы не возлюбили Господа, то как вы сможете любить какое-то из существ, которых он сотворил своими руками?

Он отпил два глотка и испытующе посмотрел на меня.

– А вы? Любили когда-нибудь? До боли и отчаяния? На века?

– Конечно. Бога, слова Писания…

– Я говорю о женщине, – нетерпеливо прервал он меня.

– Мне не была дана эта благодать, – ответил я некоторое время спустя, – или, глядя с другой стороны, меня не постигло подобное проклятие.

Он долго смотрел на меня.

– Вы врёте, – произнёс он наконец. – И сами об этом знаете.

– Ха, ха, ха, вы читаете в людских сердцах, – отшутился я.

– Скажите ей, что любите её, прежде чем будет слишком поздно. – На этот раз я замолчал надолго.

– Конечно, – сказал я наконец. – Ведь мечта каждой прекрасной дамы – общество палача из Инквизиториума.

– Значит, всё-таки существует какая-то дама... – Он улыбнулся, потом снова посерьёзнел. – Вы ведь не думаете о себе так.

– Я нет. Хватит и того, что так думают другие. Если вы кого-то любите, то не обречёте его на такую судьбу.

– Люди, – проворчал он. – Почему вас волнуют люди? Почему вас волнуют слухи и злые языки? Почему вас волнует хоть что-то, когда вы знаете, что она та единственная? Мечта, сон, желание. Что вы не можете без неё дышать, только корчиться в отчаянных судорогах. Что ваше сердце бьётся для того, чтобы она коснулась рукой вашей груди, что вы дышите только для того, чтобы ваше дыхание соединить с её дыханием.

– Всё, что человек привык почитать, занимает всего лишь день, одно мгновение... Любовь, когда она осуществилась, бледнеет, а кисть разрушает грёзы художника, – сказал я.

– Нет, – ответил он, не пытаясь даже спорить. Я слышал, однако, какова была внутренняя сила в высказанном им отрицании, и я это уважал.

– Кто она, господин Маддердин? – Спросил он.

– Кто «кто она», господин Рейтенбах?

– Наверное, какая-то шлюха, в которую вы влюбились во время одного из визитов в бордель...

Я даже не понял, когда я схватил его за горло и прижал к стене. Он покраснел, но ему ещё удалось прохрипеть:

– Отпустите, Бога ради!

Я отпустил его лишь некоторое время спустя, злясь на себя, что я позволил себя спровоцировать, прежде чем успел подумать. Такое не часто случалось с вашим покорным слугой. Маркграф закашлялся, и много времени прошло, прежде чем он смог снова заговорить.

– Меч Господень, у вас сильная хватка... – выдохнул он. Я отступил на два шага, и, поверьте мне, я был сильно сконфужен.

– Простите, господин, что я пренебрёг обязанностями гостя.

Он махнул рукой.

– Я сам хотел узнать, вот и узнал.

– Я спас ей жизнь, она спасла жизнь мне, – сказал я, глядя в стену над его головой. – Только один раз её обнял, верите? Ведь это не может быть любовью...

Почему я ему всё это говорил? Может, потому, что знал, что он уже одной ногой в могиле.

– Любовь не предупредительный гость, мастер Маддердин. Любовь не объявляет о своём визите за две недели. Любовь, как вор, влезает в ваш дом и крадёт всё, что в нём есть самого ценного. Она напоминает удар молнии с ясного неба. В поединке с любовью у вас столь же большие шансы, как у цыплёнка против ястреба.

– Всегда можно убежать…

– Именно это вы и делаете? И что? Лучше вам от этого?

– Нет, – проговорил я спокойно. – Ибо когда я вижу что-то прекрасное, я хочу показать это ей. Я хотел бы делить с ней каждую минуту радости. Только я редко вижу красивые вещи, господин Рейтенбах. Вокруг меня страх, ненависть, кровь, смрад и боль. Она будет счастлива, не так ли?

Он молча смотрел на меня, и на его лице, к своему удивлению, я увидел сострадание.

– Я старый, угрюмый, каждый день я нахожу в своей голове новые седые волосы. Каждое утро я должен убеждать себя, что стоит ещё пожить. Кто-то когда-то, маркграф, сказал, что отличнейшая вещь засыпать со страхом, что никогда не проснёшься. Я засыпаю со страхом, что на следующий день я снова проснусь... И только вера удерживает меня в этой жизни, когда я поднимаю голову от подушки.