Ловцы душ (ЛП) - Пекара Яцек. Страница 4

Уничтожение документов было преступлением. Этого в Инквизиториуме не практиковали, и я не слышал о подобных случаях. Бывало, некоторые следствия засекречивались, а подозреваемые попадали в высшие инстанции вместе со всеми касающимися их бумагами. Я сказал об этом Зарембе.

– Я знаю. – Он кивнул головой. – Однако у меня есть причины верить, что в этом случае поступили иначе, нарушив правила, которые у вас действуют.

– Осмелюсь поинтересоваться, господин воевода, почему вы не спросите у самого Лютхоффа?

– Лютхофф уже много месяцев лежит в госпитале аахенского Инквизиториума. И, похоже, недолго протянет. Вы сможете добраться до него, если попросите о гостеприимстве здешних инквизиторов.

Безусловно, я мог так поступить. По крайней мере, мне был бы обеспечен бесплатный ночлег и еда, что в моём финансовом положении было бы вовсе не глупо. Я мог также заболеть и попасть в лазарет, и там по душам поговорить с Лютхоффом, как один страдающий болезнью человек с другим страдающим болезнью человеком.

– Не были бы вы столь любезны, господин воевода, поведать мне, чего хотя бы приблизительно касалось следствие? А главное, кто был допрошен?

– Съешьте что-нибудь, инквизитор, а то вы так быстро напьётесь. – Заремба положил на мою тарелку солидный кусок жаркого, и этот жест определённо свидетельствовал о его предупредительности.

Тарелки были из серебра. В центре был выгравирован герб рода Заремба, а края покрыты сценами из Крестного Пути.

– Покорно благодарю, ваша милость.

Я попробовал и обомлел. Жаркое было замечательным. Нежное, ароматное, отлично приправленное. А соус? За описание вкуса этого соуса должен бы взяться поэт!

– Ваш повар, господин воевода… – оторвался я от еды. – Слов не найти для описания его таланта.

Наверное, он поверил, что я не хочу ему льстить, ибо я сам слышал в своём голосе искренний восторг. Он тоже отведал.

– Неплохо, неплохо. – Зачавкал он. – Так уж оно попросту есть, – добавил он без лишней скромности. – Ни в одной другой стране нет такого доблестного рыцарства, таких красивых женщин и таких отличных поваров. Но к делу... Допрашивали некоего волшебника, – пояснил он, возвращаясь к моему вопросу, – известного под именем доктора Магнуса из Падуи.

– Никогда о таком не слышал, – ответил я, как только успел проглотить. – Среди этого бардака кто угодно может назваться Магнусом.

Он кивнул, признавая мою правоту.

– В течение долгих лет он был монахом, а потом сбежал из монастыря и бродил по всей Европе. Я знаю, что его даже объявили в розыск, поскольку подозревали в делишках, несовместимых с нашей святой верой. Однако ему удалось избежать как петли, так и вашей опеки, – он подмигнул мне, – и исчезнуть на несколько лет. Но, наконец, он появился в Аахене, где ваш прыткий коллега совершенно случайно поймал его и арестовал.

– И что было дальше? – позволил я себе спросить, поскольку Заремба прервался и явно ожидал моего вопроса.

– Допрошен под пыткой. Умер.

Я зашипел. Смерть подозреваемого во время следствия свидетельствовала о вопиющем отсутствии профессионализма. Да, когда-то и у меня такое случилось, но осмелюсь утверждать, что произошло это не по моей вине, ибо я не успел даже коснуться допрашиваемого, когда он вытаращил глаза, покраснел и умер. А я только объяснял ему принцип действия пилы для резки костей, поскольку презентация инструментов была привычным началом каждого квалифицированного допроса.

– Документы уничтожены, – добавил он, но об этом я уже слышал.

– При всём уважении, господин воевода, я вынужден отказаться, – сказал я с искренним сожалением, ибо сто золотых дублонов очень бы мне пригодились.

Заремба уставился на меня, даже не рассерженный, а удивлённый. Наверное, ему редко доводилось слышать отказ.

– Опять у вас полный кубок, – заявил он осуждающим тоном. – Боитесь, что я подсыплю вам яда? Или может, вино вам не по вкусу?

–Оно великолепно, господин, насколько это может оценить нёбо человека настолько убогого, как я – ответил я, и мы в очередной раз выпили до дна. Слуга почти в тот же миг долил напитка.

– Почему вы хотите отказаться оказать мне услугу? – Заремба вперил в меня тяжёлый взгляд.

– Содержание допросов, проведённых Святым Официумом, может быть раскрыто публично только с особого разрешения руководителя местного отделения Инквизиториума. В некоторых случаях требуется даже согласие канцелярии Его Преосвященства. Я не могу нарушить закон, который поклялся охранять, – объяснил я.

Он внимательно смотрел на меня и стучал перстнями по столешнице.

– В таком случае, давайте заключим соглашение, – сказал он наконец. – Вы расследуете это дело и сами решите, хотите ли вы поделиться со мной полученной информацией. Сто дублонов, так или иначе, ваши.

Заремба был не только щедрым человеком. Он был человеком, вызывающим симпатию и уважение. Больше всего мне понравилось, что он не попытался купить мои угрызения совести и взяткой убедить, чтобы я нарушил правила Официума. А его решение означало одно: воеводе важнее, чем узнать секреты этого дела, было то, чтобы оно было решено. Если, конечно, вообще существовало какое-либо «дело». У меня не было сомнений в том, что я был всего лишь одним из инструментов, которые он намеревался использовать. Наверняка, он так или иначе привлёк к делу своих агентов при императорском дворе, хотя, скорее всего, они до сих пор ничего не добились.

– Это более чем щедрое предложение, – признал я. – Сделаю всё, что в моих силах, господин.

Воевода кивнул, словно ничего другого от меня и не ожидал.

– Но могу ли я, однако, задать несколько вопросов?

– Спрашивайте.

– Откуда ваша милость знает об уничтожении протоколов? Кто осмелился отдать такой приказ? Чего касалось расследование? И, наконец, самое главное: кто помогал Лютхоффу во время следствия? Ведь должны же были быть по крайней мере писарь и палач.

– Обоих нет в живых. Писаря сбила разогнавшаяся карета, палач погиб в драке за городом. Вот незадача, правда, инквизитор?

– А Лютхофф умирает в лазарете… Это действительно большая незадача, ваша милость.

– Я не знаю, кто отдал приказ уничтожить документы. По вашему мнению, кто мог это сделать?

– Никто, господин воевода! Даже канцелярия епископа не имеет такого права. Кто-то должен был нарушить правила. Но это строго карается.

– Кто мог потребовать от инквизиторов отдать эти документы?

– Епископ и папа. И никто иной.

– Мы оба знаем, что есть ещё кое-кто иной, – он особо выделил два последних слова. – Однако об этом говорить не будем, ибо, насколько я знаю, дело не касается ни монастыря Амшилас, ни Внутреннего Круга.

– Какого круга? – Я широко распахнул глаза, надеясь, что моё удивление подлинно и искренне, поскольку я не собирался обсуждать с послом иностранного государства настолько щекотливые темы.

– Документы потребовали папские посланники. Оригиналы и копии. – Заремба усмехнулся из-под усов, игнорируя мой вопрос.

– Может, ваша милость знает, кто был этим посланником?

– Брат-элемозинарий Маурицио Сфорца.

– Что?!

– Вы знаете этого человека?

Да уж, я знал. И мне было приятно узнать, что есть часть моей жизни, о которой польский аристократ ничего не знает.

– Да. – Я кивнул. – И осмелюсь сказать, что это отъявленная сволочь, простите на грубом слове, господин воевода.

– Слышал я слова и похуже. – Заремба снова усмехнулся.

– Он всё ещё парализован?

– А как же. Два человека носят его в специально приспособленном кресле. Может, вы знаете, что означают буквы ГЛ, вырезанные на его щеках?

– Они происходят от имени и фамилии Гаспара Лювайна, прозываемого Весёлым Палачом из Тианнона. Весёлый Палач разукрасил его так однажды ночью, а после пропал, – объяснил я.

– Вы хорошо осведомлены на этот счёт…

– Я был тогда в Столпене и вместе со Сфорцей проводил одно расследование. Он хотел отдать меня под папский суд.

Заремба протяжно присвистнул.