Ловцы душ (ЛП) - Пекара Яцек. Страница 57

Войскам Дюварре удалось посеять панику и нанести существенный вред, но они были слишком немногочисленны, чтобы устроить по-настоящему значительный погром, разбить имперскую армию или сделать её негодной для продолжения кампании. В конце концов, их прогнали с поля боя. Нам, имперским солдатам, остался подсчёт трупов, сбор раненых с поля сражения и добивание тех, чьим единственным желанием было перестать жить.

Императорский шатёр был местом, в котором ваш покорный слуга чувствовал себя решительно неловко. Ибо вокруг Светлейшего Государя, папского легата и духовника в нём собрались все принимающие участие в походе верховные военачальники и вельможи Империи. Ну, быть может, говоря «все», я совершил непреднамеренное злоупотребление. Скажем так: все, кто выжил, все, кто не попал в плен к палатину Дюварре. Настроение совещания у Милостивого Государя даже самый льстивый летописец не был бы в состоянии назвать триумфальным, а дождь, мерно стучащий по полотну палатки, только дополнял атмосферу печали и уныния. Конечно, я понимал, что мы избежали большого зла за счёт меньшего. Победа над войсками Палатината означала бы затяжную кампанию, завоевание замка за замком и крепости за крепостью. Скорее всего, всё кончилось бы так же, но с большим количеством жертв, среди которых, кто знает, не оказался бы также и бедный Мордимер. Понятно, однако, что я не собирался ни с кем делиться этими мыслями, ибо, несмотря на всю бесполезность моей жизни, я держался за неё так же судорожно, как потерпевший кораблекрушение среди волн держится за последнюю гнилую доску. А у меня сложилось впечатление, что после представления моих тезисов, касающихся поражения и победы я нажил бы себе больше врагов, чем когда-либо ожидал иметь. Я встал в тёмном углу, пытаясь сделать вид, что меня вообще там нет, и надеялся, что перед лицом столь великой трагедии никто не заинтересуется моей скромной персоной.

Император сидел на стуле со сломанной спинкой, его правая рука была заключена в лубки и обмотана бинтами, которые теперь напоминали грязные тряпки. Он безучастно смотрел перед собой, и создавалось впечатление, что он никого не видит. На его щеках были кирпично-красные пятна, вызванные лихорадкой, а его рот полуоткрыт. С кончика носа свисала простудная капля. Короче говоря, он являл собой картину страданий и отчаяния, и трудно было поверить, что перед нами человек, который называл себя Защитником Христианства, Хранителем Царства Иисусова и Покровителем Святой Земли.

– Твои чёртовы наёмники, – зарычал вдруг Август Каппенбург, указывая пальцем на капитана Савиньона. – Не спешили в бой, а?

Савиньона я осторожно, но с любопытством рассматривал уже довольно долго. Знаменитый наёмник был почти карликом и напоминал приплюснутую бочку, опирающуюся на короткие кривые ножки. Кроме всего этого ещё поражала несоразмерная, чудовищно большая голова. Посередине лица капитана вырастал многократно поломанный нос, маленькие глазки были почти закрыты седыми кустистыми растрёпанными бровями. Тем не менее, он принадлежал к людям, о которых говорилось с уважением и к которым обращались с уважением. Если ему удалось завоевать столь высокую должность, выглядя так гротескно, он должен был быть весьма незаурядным человеком. Теперь он яростно пожал плечами.

– Мы шли так пыстро, как могли! – Рявкнул он с сильным акцентом. – Косутарь не прикасыфал фам фыступать.

– Рыцарство покрыло себя славой! – Крикнул феодал в погнутом и окровавленном полупанцире. – А вы себя опозорили!

– И слафно ше вы охраняли косутаря, – Проворчал в ответ Савиньон. – Кто топустил контратаку? Кте фаши рыцари? Кте фаша пехота?

– Именно! – Таубер повернулся в сторону Каппенбурга. Его мокрые усы теперь уныло свисали по обе стороны рта. – Где наша пехота? Где люди Вогеля и Ван Альста?

Каппенбург взглянул в его сторону и пробормотал нечто невразумительное.

– Ван Альст идёт прямо за нами. А Вогель на востоке... наверное, – неуверенно проговорил дворянин с забинтованной окровавленными тряпками культёй вместо левой руки.

– Обозы?

Дворянин только беспомощно пожал плечами и тут же зашипел, видимо, заболела его раненая рука.

– Кто-нибудь знает, где наши обозы? – Таубер обвёл взглядом присутствующих в палатке рыцарей.

Его взгляд пробежал и по мне, но я не думал, что барон вообще меня заметил. Капитан Савиньон хрипло рассмеялся так, что его брюшко затряслось под широким, усыпанным драгоценными камнями поясом. Что ж, он носил на себе немалое состояние...

– Организация! – Фыркнул он. – Кур фам расфодить, а не на фойну ходить.

– Это оскорбление! – Каппенбург, лицо которого покраснело так, будто кто-то отхлестал его по щекам, двинулся в сторону командира наёмников.

– Довольно! – император очнулся, в конце концов, от ступора, но ему пришлось ещё раз повторить: «Довольно», чтобы остановить Каппенбурга. – Мы здесь не для того, чтобы спорить, а чтобы обсудить, что нам надлежит сделать, – сказал он уже спокойней. – Где перегруппироваться, как подготовиться и куда направить следующую атаку...

– Косутарь – Савиньон без малейшего смущения прервал самого императора, – здесь нешего обсуштать атаку. Здесь надо обсуштать, как спасти остатки тфоего войска.

– Будет так, как я говорю. – Император посмотрел на него твёрдым мрачным взглядом. – Спасти, отступить, перегруппироваться и атаковать ещё раз. На этот раз осторожно и всеми доступными нам силами. Если нужно, мы останемся здесь до зимы.

– С сентяпря мои люти получают тфойную плату, – быстро заявил Савиньон. – Это саписано в контракте, косутарь. А сатем, кто фоюет зимой, а?

– Таубер? – Правитель игнорировал слова наёмника.

– Мы потеряли храбрых рыцарей, с такой необычайной отвагой атаковавших превосходящие силы противника... – начал барон.

Жаль, что вместо слова «отвага» он не использовал слово «глупость», подумал я.

– Господи, прими их в Царство своё и окажи им честь, призвав к великой и последней битве, которую Ты будешь вести с Врагом своим, – прервал его легат Верона.

Таубер размашисто перекрестился и продолжил:

– Пехота понесла некоторые потери во время ночного штурма, но они не настолько существенны, чтобы поставить под угрозу успех всей кампании. Лёгкая союзная конница отступила в порядке, наёмников, как мы знаем, вывел капитан Савиньон, быть может, только часть обозов попала в руки врага...

– А как фы хотите прать крепости палатина без осатных машин и пушек? – Махнул рукой Савиньон. – Кте фаша Грета?

– Хороший вопрос, – вмешался император. – Что с Бешеной Гретой?

Ответом Светлейшему Государю было молчание. В лучшем случае люди палатина её уничтожили. В худшем – утащили в сторону своих крепостей. У меня были огромные сомнения в эффективности огромных бомбард, но ведь Бешеная Грета была не только оружием. Она была символом. Как императорский штандарт. И теперь врагу даже не надо было её использовать, достаточно, что он будет хвалиться её наличием.

– В случае чего мы привезём или построим новые, – сказал император, не дождавшись ответа. – Таубер, отправьте курьеров в Хез с просьбой к епископу о немедленной поддержке. Пусть пришлёт нам все пушки, сколько нам нужно, пусть снимет свои собственные со стен. Далее, инженеров и плотников, сколько сможет. Леса здесь в изобилии, в случае чего мы легко справимся со строительством катапульт, баллист и башен.

Барон с сомнением покачал головой.

– Если такова ваша воля, Милостивый Государь.

– Чтобы знать, как действовать в будущем, нужно сделать выводы из ошибок, совершённых в прошлом, – тихо произнёс легат Верона, – и спросить: кто виноват в этой катастрофе и смерти доблестных рыцарей?

Как по мне, рыцари, доблестные или нет, сами были виноваты, тем не менее, мне было любопытно, каково мнение достойного легата на этот счёт. Император, видимо, тоже был заинтересован, так как посмотрел на него вопросительно, и даже слегка приподнял брови.

– Разве наделённые папским благословением храбрые защитники Христа и нашей святой веры могли бы погибнуть без вмешательства сатанинских сил? – Говорил Верона в абсолютной тишине, которая воцарилась в палатке. – Разве враг не использовал колдунов, чтобы призвать демонов? Разве не смутил умы наших крестоносцев? Ибо как иначе объяснить, что они не послушали приказа императора, который запретил им атаковать?