Затерянные в солнце (СИ) - "ВолкСафо". Страница 28

- Тебе-то какое вообще дело до нас? – обернувшись через плечо, прорычал Дитр. Скрыть раздражение у него не получилось: слишком уж много всего навалилось за этот день, слишком уж он был долгим. – Иди себе своей дорогой, куда шла.

- Вас могут заметить дермаки, – проворчала в ответ Торн. – А это создаст угрозу для всего отряда. Так что еще раз повторяю: поднимай своего брата и клади его мне на спину. Иначе мне придется нести его в зубах, а это будет не слишком удобно, в его-то состоянии.

Ярость захлестнула Дитра, и он открыл было рот, чтобы выкрикнуть проклятие, но тут прямо в сумраке под деревьями полыхнула серая вертикальная черта, разрезая его пополам. Она открылась в широкий прямоугольник прохода, и из него на поляну выступили Анкана, выводя за собой лошадей. Вид у обоих был крайне напряженный.

- Не следовало тебе использовать столько энергии, мальчик, – проворчала Истель, потирая друг о друга ладони, будто ей холодно. – Чтобы отвлечь стахов на себя и не дать им ударить по этой поляне, нам пришлось потратить гораздо больше сил, чем мы рассчитывали. Надеюсь, оно хотя бы того стоило.

Дитр в ярости сжал зубы, но промолчал. Пререкаться с Анкана у него уже сил не было. Не говоря уже о том, что они могли помочь Дитру. Белоглазые целители много лет ставили эксперименты на диких, пытаясь понять, как это вылечить. Вот только ничего-то у них не получалось. И сейчас у Дитра вспыхнула робкая надежда, что, возможно, Анкана, которые, казалось, знали все на свете, знают и способ исцеления дикости.

Он открыл было рот, чтобы сразу же сообщить об этом, но Торн опередила его.

- Найрин очень сильно ранена, Дети Ночи. Я искала вас, чтобы просить об исцелении. Если вы не поторопитесь, она может умереть.

Анкана переглянулись, причем у Истель вид на секунду стал хищный, словно у орлицы, завидевшей свою жертву. Рольх кивнул ей головой, а потом обернулся к Торн.

- Веди нас к лагерю, – взглянув на Дитра, он добавил. – Давай-ка я помогу тебе донести брата. Вряд ли сейчас он сможет идти сам. Но есть и хорошие новости. Раз Бьерн пережил первый приступ, и дикость не пожрала его сразу, значит, какое-то время он сможет сопротивляться ей. Он паренек крепкий, должен выкарабкаться.

Слова Рольха не слишком-то обнадежили Дитра, но он послушно встал и вместе с Сыном Ночи осторожно поднял Бьерна, поддерживая его под плечи. Если Рольх знал о том, как дикость начинается, возможно, ему был ведом и способ навсегда излечить ее?

====== Глава 7. Ошибка Неназываемого ======

В задумчивой черноте медленно и тихо опускались золотые перья. Или звезды. Или снежинки. Или не опускались, а просто плыли, вокруг, везде, со всех сторон, и через нее тоже. Здесь был покой тишины чистой, как воды не тревожимого ни дуновением высокогорного озера, как легкий ветер, едва качающий тонкие травы и мягко оглаживающий пушистые спинки разлетающихся в разные стороны мотыльков, как замершие на фоне светлого ночного летнего неба верхушки сосен, когда можно пересчитать каждую иголочку, на которую падают и насаживаются серебристые звезды.

Эрис была всем, и огромные шири открывались ей, проходя сквозь нее. Разноцветные волны звука прокатывались, мягко и нежно, как неторопливый прибой, лижущий разогретый на солнце песок и разбивающий об него свои пушистые пенные гребни. Она смотрела вглубь, прямо сквозь эти шири, она была всем.

Присутствие. Что-то родное и такое до боли нужное колыхнуло ее бесконечное спокойствие, взбаламутило его, как настырный весенний ручеек, вливающийся в бездвижную лужу, в которой отражается небо. И следом пришло ощущение: золотая твердость и мягкость, какая бывает только у свежесрубленной древесины, которую выгладил до зеркального блеска рубанок; искорки смеха, похожие на щекотку крепкого меда Нуэргос; запах вишневых лепестков в уединенном, затерянном и спрятанном ото всех уголке гор, где испарения поднимаются над горячей водой, слегка шевеля розовое кружево вишен. Тиена.

Все внутри Эрис запело, зазвенело, задрожало от золотой вибрации, прошившей тело насквозь, открывшейся ей навстречу. Эрис чувствовала ее где-то рядом, такую нужную, такую родную. Будто ее сильные, покрытые сеточкой шрамов руки обнимали кольцом, защищая от всего на свете, будто тепло ее дыхания слегка щекотало волосы за ушком, а затылком чувствовалась вечная кривоватая ухмылка, словно у большого пса, разлегшегося на первом весеннем солнце и вывалившего язык на бок, жмурясь от солнечных лучей. Они были рядом, так близко друг к другу, так друг в друге, как не были никогда, даже в самые пронзительно-сладкие моменты близости. Тиена текла в венах Эрис, растворялась в ее душе, стучала ее сердцем, и Эрис улыбнулась ей всем своим существом, вкладывая в эту улыбку запах белых ландышей, чьи нежные соцветия покачиваются на легком ветерке, теплую землю и мягкую траву под босыми ступнями и ажурное небо над головой сквозь зеленый лиственный узор. А потом очнулась.

Издали доносилось ворчание развороченной земли, которая очень медленно, но верно успокаивалась. Эрис чувствовала ее, недовольную, раздраженную тем, что ее потревожили, но уже успевшую устать и вновь начавшую засыпать. Рябь на ней становилась все тише и тише, деревья, что раньше рвались под ураганным ветром, склоняясь ветвями едва ли не к самой земле, сейчас лишь слегка вздрагивали, будто дивясь тому, что только что происходило и уже закончилось. Ураганный ветер, что какое-то время назад ломал вековые исполины как тонкие прутики, умчался рвать тучи и швырять их друг в друга куда-то на запад, к бесконечному Океану, где места для его ярости было гораздо больше. А огонь из глубин шипящим котом уполз в дальний угол и уснул там, лишь изредка еще высвечивая алым глазом из каверн, будто проверяя, не потревожат ли его вновь.

Эрис выдохнула, потом глубоко вдохнула и выдохнула вновь, моргая и глядя в темное небо над головой. Возвращалось ощущение тела: отсыревшая одежда и зудящая от ожогов кожа, твердые корни под спиной, мокрые листья, запутавшиеся в волосах. Следом пришел и звук. Сначала едва различимое гудение, словно вой ветра в скалах, потом и все более и более понятные голоса, которые вдруг рассыпались на отдельные тональности, засверкав, будто драгоценные камни, и обросли именами. Громче всех сейчас говорил Сын Ночи Рольх, и в голосе его явственно звучала усталость:

- Мы сделали все, что могли. Сделать больше не смог бы никто.

- Неужели же нет никакой возможности вылечить его? – голос Лейва надрывался, словно он с трудом сдерживал слезы. – Чтобы совсем прогнать эту заразу? Вы же Анкана! Вы же должны знать все на свете!

- Мы знаем достаточно о том, что нужно знать, – сухо ответила ему Истель.

- Какой толк понимать, как вращаются небесные тела, и при этом не иметь возможности спасти жизнь человеку? – вскричал Лейв. – Что толку от всей вашей науки, если вы не можете спасти всего одну человеческую жизнь?

- Успокойся, Лейв, – примирительно произнес Бьерн, гудя, словно усталый медведь. – Не стоит так.

- Не стоит?! Не стоит?! Речь же идет о твоей жизни!

- Я знаю. И поэтому – заткнись.

Эрис сбросила с себя остатки забытья, оперлась ладонями о землю и медленно села. Ощущение мокрой земли и листьев под пальцами было даже приятным. Окружающее пространство заливал свет от двух костров, разбитых на небольшом расстоянии друг от друга. У дальнего сидели вельды и анай, над Бьерном склонялись оба Анкана, внимательно изучая его лицо. Только вот анай было как-то слишком мало, кого-то не хватало…

Острые когти боли вонзились прямо в грудь, и на миг Эрис забыла, как дышать. Эней. Перед глазами вновь пронеслась эта картина: рассеянная улыбка Эней, глаза, что медленно тускнеют, выступившая на губах кровь. Ногти до боли, до крови вонзились в ладони, а Эрис закрыла глаза и сжала зубы. Казалось, что голову и глотку сейчас разорвет от поднявшихся тяжелой горячей волной слез. Хотелось упасть на землю и выть, скрести ее ногтями и биться, пытаясь хоть как-то вывести ее изнутри.