Затерянные в солнце (СИ) - "ВолкСафо". Страница 91

Постепенно тишина взяла к себе Эрис, обняв ее, будто мани. Мысли ушли прочь и затихли, лишние и чужие в этом краю белого снега и бесконечных ветров. Днем она лишь молча смотрела, открыв глаза так широко, как только могла, смотрела сквозь время, пытаясь увидеть Тиену где-то там за белой пеленой, смеющуюся любимую Тиену, подбрасывающую на руках их дочь, пытаясь разглядеть становище Сол, укрытое толстым одеялом снега, дымки очагов, тянущиеся над седловиной, тонкие цепочки следов Дочерей, достаточно храбрых и безрассудных, чтобы убегать в окрестные леса на поиски медвежьих клыков. Ее глаза искали и искали мир, в котором не было войны, тихий мир ее детства, золотую грезу ее будущего. И не находили ничего. Словно Аленна вычистила мир до самого основания, укрыв белым покрывалом и хорошее, и плохое. Для того, чтобы началось что-то новое?

Тишина приходила и ночью, когда Эрис укрывалась своими огненными крыльями, тихонько лежа под сводами снежного дома и глядя, как танцуют отсветы пламени на подтаявших белых стенах. И грезы медленно накрывали ее с головой, и в них тоже была пустота, только черная, а не белая, и через нее летели золотые мухи, кружась и играя вокруг нее, через нее тянула к ней руки ее Тиена, и Эрис чувствовала ее рядом, так близко, так обнаженно, так целиком.

Только грезы не всегда приходили сразу. Возможно, это было связано с накатывающей со спины скверной приближающихся армий, что неуклонно преследовали их по пятам. Иногда Эрис подолгу лежала не в силах отключить сознание и чувствуя лишь черную скользкую волну грязи, что накатывала на их маленькое убежище, грозя раздавить его, а их самих – утопить в ненависти с запахом отбросов и гниения. В такие вечера она тихонько сжимала в ладонях ладанку с письмом Тиены, и страх отступал прочь, но неохотно, будто ворчливый зверь, никак не желающий возвращаться в нору, из который выбрался. И в один из таких вечеров она услышала то, что не предназначалось ни для чьих ушей.

Совсем стемнело, все уже давно спали, лишь один крохотный костерок тускло освещал помещение, и Ута, завернувшись возле него в свою плащ палатку, курила трубку, а запах ее табака плыл над головами спящих сестер, напоминая о доме. Эрис вдыхала его и тихонько перебирала пальцами ладанку. Табак напоминал о Тиене, разгоняя темное предчувствие и беспросветный мрак.

Рядом послышался шорох, и Эрис поняла, что это встала Ута. Сапоги худощавой разведчицы негромко протопали мимо Эрис, а потом она наклонилась над Лэйк и бесшумно потрясла ту за плечо. Как только Лэйк очнулась, Ута кивнула ей головой на костер и приложила палец к губам.

Лэйк было крайне неудобно из-за стянутых за спиной рук, но она все же тихо поднялась на ноги, умудрившись при этом не потревожить спящую рядом Саиру, и прошла вслед за Утой. Вдвоем они уселись у костра, и Эрис прислушалась, чувствуя, что происходит что-то необычное. Впервые за последние десять дней Ута заговорила с Лэйк. Да не просто заговорила, а тайком позвала ту на пару слов.

Поначалу от костра не доносилось ни звука. Эрис не нужно было поворачиваться, чтобы видеть, что там происходит. Она лишь вывернула глаза и взглянула сквозь собственный затылок. Сидящие у костра анай предстали ее глазам размытыми силуэтами; Уту окружало ярко-оранжевое свечение, а Лэйк – фиолетовое с радужными проблесками по краям. После получения крыльев цвет у нее стал именно таким, видимо, сказалась вернувшаяся кровь гринальд.

Ута долго молчала, пристально изучая взглядом лицо Лэйк, и та отвечала ей прямо и серьезно, не пряча глаза и не отворачиваясь.

- Ты очень похожа на своих родителей, – приглушенно с хрипотцой заговорила Ута. – Такая же упрямая, как и твоя мани царица, но есть в тебе и что-то от Тэйр. Ее твердость, которой в Илейн не было, ее внутреннее спокойствие. Я заметила это еще тогда, когда только начала учить тебя. – Она вдруг криво хмыкнула, глубоко затягиваясь своей трубкой и выпуская в потолок облачко дыма. – Все дети разные, знаешь? Даже, несмотря на то, что мы пытаемся сделать своих Дочерей одинаковыми, растя и обучая их в одних и тех же условиях, они все равно разные. Есть ленивые, есть талантливые, есть добрые и не очень. А есть такие, как ты. – Она помолчала, словно подбирая слова. – Они отличаются от других, как альбиносы. Они уже в детстве – взрослые. Впиваются зубами во что-то и прут, молча, уверенно и долго, не обращая ни на кого внимания, ни на кого не оборачиваясь. Иногда мне кажется, что они знают что-то, что-то очень важное, ведомое лишь им, и идут туда, куда это их ведет. Главное, чтобы это не завело их в беду, как завело сейчас тебя. – Ута вновь замолчала, изучая лицо Лэйк и затягиваясь своей трубкой. Потом тихо спросила: – Что ведет тебя, что ты отдала свой долор корту, Лэйк дель Каэрос?

- Роксана Огненная, – ответила Лэйк.

Лицо Уты не изменилось, но что-то в нем появилось. Какой-то блеск в глазах, то ли любопытство, то ли неуверенность, Эрис не могла сказать точно: слишком уж много чувств сейчас испытывала их бывшая наставница, и ее аура дрожала, словно полотно тумана на ветру.

- Ты так уверена в этом, Дочь Огня? Так веришь? – Ута покачала головой. – Я вижу это в тебе, как обнаженный клинок, извлеченный из ножен. Лишь единожды я видела такую же веру – у Ларты дель Каэрос и больше ни у кого. И сейчас Ларта пытается погубить свой клан, выводя его жалкие остатки против всей мощи кортов в открытую степь. А ты предлагаешь нечто еще более безумное: мир с ними, с теми, кто убил твоих родителей. – Она затянулась и некоторое время молчала. Потом сказала: – Я видела тебя на церемонии Прощания с Илейн. Тебе тогда было года три, наверное, не больше. И смотрела ты на тело своей мани так, как дети не смотрят. По взрослому смотрела, и в твоих глазах уже тогда можно было прочитать ненависть и жажду мести. Так что же теперь изменилось? Почему ты не хочешь больше мстить им? Почему хочешь мира?

- Этого хочу не я, а Роксана, – твердо проговорила Лэйк.

Ута в сердцах поморщилась.

- Почему ты считаешь, что Роксана ведет тебя? С чего ты взяла, что Ей нужен мир, если тысячи тысяч анай до тебя твердокаменно уверены лишь в одном: Она хочет войны с кортами. Откуда в тебе эта вера?

Несколько секунд Лэйк смотрела на нее, словно подбирая слова, потом медленно заговорила:

- Роксана отобрала у меня все. Сначала – моих родителей, в которых заключался весь мой мир и безопасность. Потом – мое детство, когда впервые в Ифо мы столкнулись с ондами. Еще позже Она забрала и мою юность, когда своими руками я хоронила своих сестер. Она забрала Себе мой народ, когда оказалось, что вельды ничем не отличаются от нас. И мою веру, когда мы вошли в Кренен. – Лицо Уты дернулось, но Лэйк больше ничего не сказала, уважая ее нежелание говорить об этом. – А потом Она забрала мою жизнь, когда вот это самое копье пронзило мое сердце, – Лэйк кивнула на стоящее прислоненным к снежной стене копье Ярто Основателя, и глаза Уты расширились от удивления. Эту часть произошедшего в Кренене они ей рассказать так и не успели. – Я была перед Ней, обнаженная, лишенная всего, переставшая бороться и принявшая Ее волю. И тогда Она все вернула мне в десятикратном размере, – губы Лэйк искривились в улыбке, а аура потеплела. Ута смотрела на нее недоверчиво, но подавшись вперед, глотая ее слова, словно песок – воду. – Мои предки дали мне силу и эти крылья. Мое детство и юность вселили в меня уверенность в том, что я могу что-то изменить, возможность мечтать. Я вновь обрела свой народ, понимая теперь, что такое – ответственность, что такое – бремя долга. И через все это я увидела Ее улыбку, вернувшую мне Веру. – Лэйк твердо взглянула в глаза Уты. – Если мы не объединимся с кортами, мы проиграем и будем уничтожены. Ничего живого не останется во всем Роуре, будет только мрак и онды.

- Почему ты так уверена, что они не ударят нам в спину, когда мы встанем вместе против ондов? – прищурилась Ута, склонив голову на бок.

- Потому что Тьярд поклялся мне, что этого не будет.

- Ты веришь обещанию корта? – губы Уты презрительно скривились.