Злые земли - Фокс Норман А.. Страница 22

Пит Уикз сказал:

— Хоть то хорошо, что они будут слишком усталые, чтоб бросаться наутек, если дождевик скрипнет.

Огонь угасал, осталась лишь россыпь красных углей. Мягкий ветерок скользил над землей, в небе стало больше звезд. В темноте смутными силуэтами виднелись лошади, привязанные к колышкам. Люди начали зевать. Лаудон сказал:

— Пора на боковую, ребята. Светает рано.

Друг за другом они послушно заворачивались в одеяла, все, кроме Латчера, который набил трубку и ушел куда-то во тьму. Лаудон смотрел, как моргает, угасая, огонь, а потом, подчинившись какому-то внутреннему толчку, поднялся и пошел мимо лежащих людей, мимо привязанных лошадей… Он нашел Клема, который глядел на северо-запад, через все эти пройденные ими мили… Клем стоял, сложив руки, трубка его погасла.

— Славная ночь, Клем, — сказал Лаудон.

Латчер безразлично кивнул.

Джесс спросил отрывисто:

— Клем, скажи, что за человек Фрум? — и, задавая вопрос, понял, что именно за этим он сюда и пришел.

Латчер сначала как будто не услышал его, но потом Лаудон понял, что он обдумывает ответ. Наконец Латчер ответил:

— Не могу сказать с уверенностью, Джесс. Да, большой человек… Но меня тревожит вопрос: большой — но хороший ли человек? Он построил большой дом. Зачем — потому что ему такой нужен? Или потому, что хочет произвести впечатление на соседей? У него много книг. Он их читает или просто хочет выглядеть ученым человеком? Понимаешь, все это можно истолковать двояко. А теперь он собрался вывести бедлендеров. Что он сам получит от того, что возьмет закон в собственные руки? Ты можешь припомнить, я уже когда-то задавал этот вопрос, тогда, на пароходной пристани…

— Да, — сказал Лаудон. — Я помню. Послушай, что тебя пугает, Клем?

— На границе порядочные люди устанавливают свои собственные законы, потому что у них нет выбора. Так было в Калифорнии на приисках после золотой лихорадки сорок девятого года. Так было в Баннаке и в Калифорния-Сити больше двадцати лет назад, а в округе Джудит — в прошлом году. Со временем на смену суду Линча приходит настоящий закон. Но до тех пор, пока человек может повесить другого человека ради общего блага, то что удержит его, чтоб не повесить еще кого-то просто потому, что это — его личный противник? Понимаешь, самозванный судья может быстро сообразить, как легко и просто избавиться от оппозиции…

Лаудон кивнул.

— И тогда Фрум может выбрать либо один путь, либо другой…

— Это — большая страна, Джесс, она добра — и в то же время жестока. Добра, потому что обещает многое и дает много возможностей человеку, достаточно сильных, чтобы выдержать испытание. Жестока потому, что здесь нет никакого закона, кроме того, который устанавливаем мы сами, и жестокость земли порождает жестокость в человеке. Кто скажет, что сделает эта страна с человеком — возвысит или сломает?

— Мне важно знать, возвысит ли она меня, Клем. Или — сломает…

И снова Латчер задумался.

— Не уверен, что смогу ответить на этот вопрос, Джесс. Я был рад, что ты накормил этих голодных индейцев, хотя Корбин и напомнил тебе, что такой поступок не понравится Фруму. Когда ты позволяешь себе быть самим собой, ты хороший человек.

Лаудон спросил:

— Ты думаешь, он назначил меня управляющим, чтобы откупиться?

Латчер пожал плечами.

— Кто знает? Может быть, дом такой большой, потому что он собирается когда-нибудь завести семью. Может быть, в доме есть книги, потому что он любит читать. Может быть, когда последний бедлендер будет повешен, он спилит дерево, служившее виселицей…

Оба замолчали. Почувствовав, что все уже сказано, Лаудон повернулся, чтобы уйти.

— Пора нам уже укладываться, Клем.

— Да, — сказал Латчер, но не двинулся с места. Он наконец заметил, что трубка погасла, раскурил ее и сильно затянулся. В этот миг лицо его обрисовалось рельефно — изможденное, одинокое, задумчивое. Опять он сложил руки и стоял, глядя на северо-запад, через огромное расстояние, и теперь Лаудон знал, что он глядит туда, где на излучине реки стоит дом и женщина ждет его — на свой лад, как умеет. Теперь он знал, что погнало Латчера одного в ночь, знал, какие сомнения терзают Латчера… и он подумал: интересно бы знать, как проводит время в этот вечер Джек Айвз.

Он почти уже сказал «Мне очень жаль, Клей», но вспомнил, о чем думал у костра — что дружба не может основываться на жалости. Так что он сказал только «Спокойной ночи» и направился туда, где спали люди.

Жарко, — думал Фрум. — Слишком уж жарко, если вспомнить, как лило прошлой ночью; но теперь воздух неподвижен, а одеяла, которыми он укрыт, лежат тяжким грузом. В открытом окне спальни — ни дуновения ветерка; занавески висят неподвижно. Спать ему не хотелось, хотя он и поднялся рано, чтобы взглянуть, как Лаудон и его люди выедут в Майлс-Сити. Десяти еще нет — но ему казалось, что он валяется здесь уже часов двенадцать.

Он отбросил одеяла, опустил ноги на пол и поднялся. Длинная ночная рубашка вызывала раздражение, какой-то зуд, и он сбросил ее. Он стоял, обнаженный, посреди спальни, один во всем доме. Может быть, пойти в гостиную, разжечь лампы и почитать? Нет, не то настроение… Он начал одеваться. Глотнуть свежего воздуха — вот что надо, — сказал он себе.

Он вышел наружу. Луны не было, на всем небе — лишь пригоршня звезд. К нему неслышно подошла собака и ткнулась носом в руку, но он оттолкнул ее.

— Уйди, ляг на место, — резко сказал он. И сам удивился своей раздражительности.

Пошел к коралю. Поглядел в ночную тьму, подумал, где, интересно, ночуют сегодня Лаудон и его люди. Лаудон понемногу становится дельным управляющим, — отметил он; но, стоя здесь, у ворот кораля, он отчетливо увидел, как Лаудон выпускает лошадь Джо Максуина, к его раздражение возросло. Черт побери, надо было в тот день обойтись с Лаудоном круче. Но теперь это — дело прошлое, нечего травить душу. Лаудон доволен своей должностью, хотя в это утро он не выглядел таким уж довольным — просто выслушивал его приказы, кивал и был скорее мрачным. Хотя не таким угрюмым, как Клем Латчер.

Латчер, который оставлял жену одну на маленьком ранчо к северу отсюда.

Фрум вошел в кораль, снял со столба веревку и заарканил свою верховую лошадь. Быстро оседлал ее. Вывел лошадь из кораля и закрыл ворота. Тут из темноты появилась чья-то фигура и донесся Голос Грейди Джоунза:

— Это вы, мистер Фрум?

— Тебе что, не спится? — спросил Фрум.

— Да вроде как услышал какую-то возню тут… — Джоунз стоял достаточно близко, чтобы Фрум смог рассмотреть, что он едва натянул штаны поверх белья. — Собрались проехаться, а?

— Лучше, чем ворочаться в постели.

— Вы хотите уехать один?

Фрум кивнул.

— Думаю, доеду до школы, взгляну, не светится ли у племянницы… — Хотел бы он сейчас видеть лицо Джоунза получше. Выступающие скулы, кожа довольно смуглая — настолько, чтобы навести на мысль о капле индейской крови. Говорит этот человек немного, но Фрум припомнил слухи о нем, намеки, что, мол, приходилось ему слышать совиный крик 17. Что ж, надо быть человеком неробкого десятка, чтобы идти против закона. Может, все-таки надо было сделать управляющим Джоунза.

— Иди обратно спать, Грейди, — сказал он. — За меня не беспокойся.

Но когда он отъехал достаточно далеко, чтобы уже свернуть к школе, он не тронул повода, лишь покосился в ту сторону, чтобы убедиться, что в хижине темно. Проехав школу, он поднял коня в галоп. Еще в корале он знал, куда направляется; эта женщина снова была у него в мыслях. Когда-то он сказал себе, что должен обходить ее подальше, но после того бывали ночи, когда он изнемогал от необузданной работы воображения… выбросить их из головы значило лишь загнать огонь глубже, и он снова вырывался из-под земли, как в эту ночь. Вот так он решился.

Признав это, он заодно признался себе, что думал об этой женщине, когда позавчера вечером посоветовал Лаудону нанять Латчера на этот перегон из Майлс-Сити. А почему бы нет? В конце концов, с Латчером считаться нечего. Да если бы Латчер действительно стоил своей жены, то Фрум, добравшись до цели своей поездки, нашел бы дверь закрытой и запертой на все замки и засовы… запертой именно от него.