Живая статуя (СИ) - Якобсон Наталья Альбертовна. Страница 3

Перси снова пробормотал что-то насчет «золотого сердца» и поспешил, как можно скорее, удрать из особняка, под предлогом того, что обещал встретиться и выпить с одной из своих смертных знакомых. Он притворялся перед ними слугой и компаньоном одного богатого господина и сплетничал о последних новостях. Ему это было забавно, и хоть наш же закон гласил «никогда не общайся со смертными», Перси его проделки сходили с рук, ведь он же не рассказывал своим знакомым, кто он такой на самом деле и не сходился ни с кем слишком близко, а просто, так сказать, подшучивал над доверчивыми и недальновидными людьми.

Один раз я вступил в опасный контакт с собственной жертвой, решил пообщаться чуть-чуть, а потом уже довести дело до конца и не смог ее убить. За меня это сделали другие, а я уже в который раз мучался бесполезными угрызениями совести. Ведь сделанного назад не повернешь. Хорошо, что Орисса пробудет со мной недолго, через неделю-другую я отведу ее на причал, где, возможно, снова появится Анри и уже никогда больше ее не увижу.

Совесть не позволяла мне выполнять какую-либо работу халтурно, поэтому я решил отдать Анри не просто безмолвную куклу в отрепьях, а девушку с неплохим приданым и немного образованную.

Я научил Ориссу играть на клавесине и подумал, что она настоящая копия Сабрины. Анри должен быть доволен. Я скопировал ту, кого убил. Вот только жаль, что я не смог вложить в ее хорошенькую, глупенькую и коварную головку ни капельки ума маркизы.

Вечера напролет она играла, пела, словно готовилась дать целый концерт, и все это, как назло, для меня одного, даже если в дверях гостиной появлялась Даниэлла, Орисса чуть ли не шипела на нее от злости.

Один раз я попытался оставить ее на попечение Перси, так она чуть не выцарапала ему глаза, после чего мой верный помощник окончательно сбежал из особняка и стал жить в каретном сарае рядом. Царапин на его лице уже через день, конечно же, не осталось, но о них он запомнил на всю жизнь и впредь был очень осмотрителен.

В еде Орисса вообще не нуждалась. Так что в особняке у нас никогда не было ничего съестного. Один раз я дал ей попробовать вина, лучший сорт из тех, которые удалось найти в винном погребе выдворенного семейства. Орисса едва приложилась к бокалу и заметила, что по вкусу оно совсем, как кровь ангела. Стало быть, она имела в виду мою кровь и с тех пор каждый вечер выпивала бокал, и, кажется, именно от этого ее бледные губы приобрели сначала нежно-розовый, а потом вишней цвет.

Особняк она, видимо, начала считать своим новым постоянным домом. Я попытался предупредить, что это только временное ее жилье, но она не слушала. Кажется, она даже не вспоминала, что когда-то у нее были родители и жалкая лачуга в зачумленном квартале. После смерти она получила возможности обрести совершенно другую жизнь.

Орисса уговаривала меня сводить ее в театр или на какой-нибудь бал, или устроить прием у нас. Я попросил ее подождать, пока у Анри будет время всюду ее сводить.

— А кто такой Анри? — обиженно спросила она.

Тогда я показал ей маленькую рукописную книжку, где алыми чернилами был выделен всего один абзац — крошечная заметка о падших эльфах.

— Когда-то они были прекрасны, но теперь отлучены от общества и вынуждены жить в подземном мире. Теперь у них собственный клан, но только под землей, если они долго будут разгуливать по поверхности, то их красота станет увядать, — коротко объяснил я. Всю их истории пересказывать Ориссе у меня бы просто не хватило времени. К тому же, эта история тесно переплеталась с моей собственной биографией, а посвящать Ориссу в свои тайны я попросту не хотел. Историю своей жизни я записывал втайне от всех, а потом спрятал. Только тот, кто станет по — настоящему сильным чародеем, сможет отыскать рукопись.

— Это книга колдовства? — похоже, что символы и цифры на полях заинтересовали Ориссу, куда больше, чем какие-то там отверженные эльфы.

— Да! — подтвердил я. — Одно из магических пособий, которые мне больше не нужны.

— Можно, я оставлю его себе, — Орисса прижала книгу к груди и по всему виду не собиралась ее отдавать.

— Пожалуйста, оставляй, — пожал я плечами.

Было очень сложно заставить Ориссу немного посидеть одну или под присмотром Даниэллы. Когда я вышел во двор, она побежала за мной. Даже приняв привычный облик золотого змея и улетев, я знал, что она по-прежнему стоит во дворе, прижимает к себе книгу и растерянно озирается по сторонам, ища взглядом меня.

Пора было кончать со всей этой историей, вытащить Анри из его подземного убежища и вручить ему то, что он просил. Однако вместо того, чтобы искать Анри, я отправился к Флер. Нельзя было так надолго оставлять ее одну. Ведь на глупышку буквально сыплются беды. Я даже боялся не застать Флер в ее комнате, но она была там, живая, невредимая, и наряжала елку, наверное, первую в своей жизни.

Прошлый раз перед уходом я все-таки умудрился спрятать в ее комнате немного монет и понял, что Флер нашла их. На столе стояли остатки ужина, а елка буквально утопала в мишуре, серебристых дождинках и игрушках. Когда я вошел, Флер как раз вешала последний шарик на гнувшуюся под тяжестью других стекляшек ветку. Дверь за мной захлопнулась, и Флер выронила шар. Множество осколков остались на полу.

— Не расстраивайся! — предупредил я девушку, легко взмахнул кистью ладони и с восторгом творца наблюдал, как осколки соединяются, склеиваются и становятся единой неповрежденной вещицей. Шар сам плавно взлетел с пола и через миг очутился на ветке. Рождественский ангел на верхушке елки радостно взмахнул золотистым крылом, а цветные стекляшки в гирлянде радостно зазвенели и начали менять тона.

— Это называется колдовством, Флер, — объяснил я. — Ты когда-нибудь слышала о колдовстве?

— Даже не спрашивай, — Флер снова убрала за угол метлу, которую вытащила, чтобы подмести осколки, и заинтересованно посмотрела на свертки у меня в руках.

— Это тебе, — я отдал ей шуршащую оберточную бумагу. — Считай, что это новогодние подарки.

— Даже если кто-то и делал мне подарки, то я уже совсем об этом не помню, так давно это было, — вздохнула Флер.

Я купил ей три платья: лиловое, сиреневое и бледно-золотистое, такие цвета, мне показалось, ей пойдут. О подарках я вначале даже не подумал, только решил, что Флер необходимо одеть во что-то приличное, чтобы она не выглядела ребенком, одевшимся в тряпки старшей сестры.

Еще я вытащил из кармана целую пригоршню побрякушек: бархотку с камеей, жемчужное ожерелье, изумрудную брошь, пару колец и браслетов, клипсы и даже простенькое бриллиантовое колье.

— Неужели все мне? — Флер посмотрела на меня так изумленно, будто поверить не могла в такую щедрость.

До моего прихода единственной красивой вещью в ее комнате, кроме елки, был вышитый бисером башмачок. Я обратил на него внимание, потому что он был только один, будто ему было и суждено появиться на подоконнике одному без пары.

— А где второй? — удивился я, хотя это и могло показаться невежливым, лезть в личные вещи хозяйки, когда сам пришел только в гости.

— Второго нет, — чуть ли не радостно пропела в ответ Флер.

— Почему?

— Потому что это башмачок, в котором живут феи, — призналась Флер. — Ты слышал легенду о том, что феи иногда крадут понравившийся им башмак, чтобы сделать его своим домом. Вот и с моими туфельками там случилось, однажды ловкие невидимые ручки утащили один из башмаков, а второй стал для меня чуть ли не реликвией. Взгляни, может правда, внутри есть жильцы с крылышками.

Флер протянула мне башмачок, но я отказался развязать шнурок и заглянуть внутрь. Туфелька с бисерным узором была так изящна и так резко выделялась на фоне убогой обстановки, что, скорее всего, Флер просто украла ее или нашла.

Одна перчатка, один башмак, кажется, у Флер это уже вошло в привычку тащить все, что плохо лежит, а потом выдавать за свои собственные вещи. Я поспешно спрятал руку за спину, опасаясь, как бы Флер не сняла с меня обручальное кольцо, а потом стала утверждать, что оно всегда и было ее, а не мое.