Живая статуя (СИ) - Якобсон Наталья Альбертовна. Страница 81

— Прощай. Эдвин, — я не успел заметить, как она уже спустилась на несколько ступеней вниз, но вдруг обернулась и с каким-то особым значением добавила. — Вернее, до следующего карнавала, монсеньер.

Ее губы всего на миг разошлись в подобии лукавой улыбки, или мне только показалось. Флер ушла быстро и даже не попыталась сделать вид, что хочет помириться. Актерское мастерство. Она все равно будет ждать меня дома, вернее, в той каморке, которую я нашел для нее. Ну, надо же было ей отколоть такой номер, оставить меня одного прямо у дверей бального зала. Оттуда доносились смех и музыка. В нестройном хоре других голосов я отлично различал беззаботное щебетание Ориссы. Она уже почувствовала, что я здесь, и Анри тоже. Поворачивать назад было поздно. Ну и что, что я остался без дамы, все равно я не должен потерять лицо. Надо, по-прежнему, вести себя с достоинством. Одинок как всегда! Да, я почти всегда был один, но из-за этого меня нельзя было отнести к побежденным, даже в одиночестве я все еще оставался победителем.

— Да здравствует император проклятых! — эту фразу вполне мог шепнуть кто-то из моих мятежных духов, но, обернувшись через плечо, я никого не заметил. К тому же, слова были произнесены с таким ехидством, что им, скорее всего, можно было приписать обратный смысл. Не похвала, а насмешка.

Кто бы захотел связываться со мной по собственному желанию? Решив не обращать внимания на чудаков, я пошел дальше. Не стоять же всю вечность на одном месте и смотреть вслед убежавшей Флер. Такое поведение могут растолковать, как грусть безнадежно влюбленного, а потом открещивайся от сплетен.

Без накидки я чувствовал себя не слишком уверенно. Мне уже хотелось послать за новой. Что такое для чародея соткать плащ из ничего, но двери зала были приоткрыты, и внезапное появление обновы на моих плечах могло быть истолковано, как фокус, а я совсем не хотел, чтобы меня посчитали трюкачом, вызванным сюда специально для того, чтобы потешить публику.

— Только не злись, я зашел не из-за приглашения, а случайно, — послал я мысленный сигнал Анри через пространство. Он стоял в другом конце зала, облокотившись о клавесин, и с унынием наблюдал за танцующими. Наши глаза встретились через толпу, и его губы под маской разошлись в сардонической улыбке.

— Еще бы! — послал он мне такой же бесшумный, но довольно едкий ответ.

— Не злись! — все так же, не размыкая губ, скомандовал я, но он уже не хотел меня слушать.

Орисса с кем-то танцевала, а Анри просто стоял в углу и смотрел. Кажется, он уже привык наблюдать за ней издалека, при этом не чувствуя себя лишним. А вот я снова ощутил себя призраком, который незаметно и непрошено вторгся на чужое увеселение, чтобы минуту побродить невидимкой среди людей, а потом выйти в двери только для того, чтобы вернуться обратно уже в обличии дракона и дохнуть огнем на крышу. Воображение все время рисовало мне последствие такой катастрофы, горящие обломки, накрывающие головы гостей, искры сыплющиеся, как огненный дождь, и грядущее следствие Августина. Я думал об этом, пока голубоватый подол Ориссы мелькал то там, то здесь. Казалось, она порхает по залу, и отовсюду звучит ее звонкий смех.

Она заметила меня сразу же и после этого непрерывно и весело смеялась, шутя с партнером, но при этом, смотря мимо него, на меня. Ее взгляд, как будто говорил «я поспорила и выиграла». Как только стихнет музыка, она подойдет ко мне. Оркестр замолк. Девушка двинулась через толпу, направляясь ко мне, но кто-то задержал ее. Чья-то рука в черной перчатке перехватила ее запястье. Лакей или гонец? Я повнимательнее присмотрелся к темной, угловатой фигуре, но разглядел немногое, спины других гостей закрывали от меня того, кто протянул Ориссе запечатанный конверт и исчез.

Письмо? Кто мог написать Ориссе? Я видел, как она дрожащими пальцами быстро сломала печать, ничуть не смущаясь тем, что делает это на виду у всех. Что такого неприятного мог сказать ей посыльный? Она выглядела напуганной после его ухода. Орисса что-то достала из конверта, но не письмо, а какой-то кусочек материи, клочок белого батиста, в который что-то было завернуто. Я двинулся к ней, медленно, но уверенно.

Материя скользнула в ее руках, и ей на ладонь упала маленькая алевшая мелкими ягодами веточка рябины или боярышника. Кто мог сломить зеленую, цветущую веточку зимой, когда природа в смертном мире давно увяла и еще не успела ожить. Это было моей первой мыслью, и только потом я вспомнил о самом важном. Рябина может быть послана, как амулет. Она защищает от зла, но разве можно послать ее тому, кто сам олицетворяет зло.

Орисса выронила все, что держала в руках. И конверт, и клочок ткани, и веточка упали на паркет. Девушка чуть не плакала, или, по крайней мере, стонала от боли. Я заметил, что по кончикам ее пальцев разошлась отвратительная ярко-красная сыпь. Ладони и запястья с удивительной скоростью покрывались язвочками.

Анри тоже понял, что что-то не так, но Орисса сорвалась с места и кинулась прочь прежде, чем он успел ее догнать. Я видел, как ее покрасневшие руки мелькнули у косяка двери. Сам я продрался через толпу гостей, поднял конверт и веточку, мне она ничего плохо сделать не могла. Мне только было интересно узнать, кто подослал моему созданию яд. Для Ориссы, все еще хрупкой после воскрешения, любой амулет, ограждавший от зла, мог стать ядом.

Маленькая визитка выпала мне на ладонь. Я перевернул ее. Она была чиста. Только прямо передо мной, будто лунным лучом кто-то вывел короткую подпись «от Розы». Кто-то выскользнул в дверь. Кто-то, кто принадлежал не к этому миру, а к моему. Сияние в пролете дверей вспыхнуло и погасло, и я заметил следы, как когда-то в новогоднюю ночь. Следы, которые видел один я.

Они убегали вперед и терялись вдали. Вот тот указатель, который и без проводника доведет меня до нужного места. Ни на кого больше не обращая внимания, я прошел к выходу из зала, а затем по ступеньках и на улицу. Я готов был, как и раньше, пробродить всю ночь до утра по чащам, лишь бы только добраться до цели.

Город слишком быстро остался позади. Ночь была на исходе, но блестящая цепочка следов не меркла с наступлением рассвета. Еще чуть-чуть, и я дойду до склепа. Мне даже не верилось в такой легкий исход дела. Слишком уж просто. Случайностей не бывает, но я почему-то был уверен, что кто-то наследил совершенно непредвиденно. Он очень спешил поскорее сбежать, а я спешил за ним.

Было еще темно, но небо над лесной поляной уже светлело. Я помнил эту поляну, и ели вдали. Неужели это то самое место? Отсюда совсем недалеко. Нужно идти быстрее, пока еще видны следы, пока не прозвучал в пустоте чей-то издевательский смех, и цепочка не стерлась так, словно кто-то ее замел.

Где-то слышалось рычание и тихое повизгивание невидимых существ. Из-за деревьев на меня блеснули чьи-то глаза. Я потянулся к эфесу шпаги и не нащупал его, но вой вдали и звук движений рядом становился громче. Какой-то зверь хотел выпрыгнуть на меня из зарослей. Я слышал, как кто-то за моей спиной крикнул, чтобы я пригнулся, иначе он не может прицелиться из мушкета. Безумный! Кому он кинулся помогать. Я даже не обернулся на случайного доброхота. Волки были рядом и готовы кинуться в сражение, а это, значит, что я оказался близко, слишком близко от того места, которое искал.

Пути в лабиринте страха

Записи следователя или дневник? То что я вел каждый день на подобие судового журнала было, пожалуй, и тем, и другим. Еще одна исписанная увесистая тетрадь в кожаном переплете была аккуратно запакована и, как обычно, помечена «вскрыть только в случае смерти владельца». Пока я жив, никто не сможет сломать печать. Пока что я должен жить и идти по кровавому следу до тех пор, пока либо я не настигну преступника, либо он меня.

Расследование, как игра в жмурки, ты можешь чувствовать рядом с собой присутствие убийцы, ощущать его дыхание, слышать голос, улавливать запах крови на нем, но не видеть его лица. Точнее, ты не можешь выделить его лицо среди множества других однообразных лиц.