Живая статуя (СИ) - Якобсон Наталья Альбертовна. Страница 79

— Почему я должна тебе верить? — она попятилась от меня к двери и при этом продолжала пугливо следить за мной, будто я, и вправду, мог кинуться на нее и перерезать ей горло.

— А с какой стати я должен верить тебе? Ты ничего о себе не рассказала? Ты тоже можешь оказаться, кем угодно: убийцей, ведьмой, скрывающейся преступницей, или ангелом, посланным свыше, чтобы покарать меня. Скажи Флер, ты — посланница справедливости, ты явилась ко мне, чтобы свершить возмездие. Что полагается мне за все мои грехи?

— Не разыгрывай меня, — она положила пальцы на ручку двери, но вдруг передумала, присела прямо на пол и прижала руки к груди, чтобы согреться.

— Там холодно, я не могу уйти без накидки, — обиженно, как ребенок, надулась она. — А ну-ка отдавай мне свой плащ, ведь это по твоей вине я очутилась так далеко от дома, значит, ты мне обязан.

Я рассмеялся, тихо, звонко, облегченно. От такого смеха в самом мрачном жилье может стать радостней. Она меня простила, иначе не стала бы разговаривать в таком тоне. Если ей что-то от меня надо, значит, еще не все мосты между нами сожжены.

— Вставай, — в один миг я очутился рядом и протянул ей руку. Она не успела уловить взглядом движения призрака и недоверчиво посмотрела на мою ладонь, но потом все же оперлась о нее и поднялась. Она все еще казалась мне невесомой.

— Закрой свою книгу! — попросила Флер. Я взмахнул рукой, и увесистый том, испещренный пылающими в темноте знаками, с шумом захлопнулся.

— Теперь ты довольна? — примирительно спросил я.

— Я была бы довольна, если б никогда не увидела этого места, — тут же парировала она и отвела взгляд в сторону, так, словно на меня не стоило даже смотреть. Ну вот, из кумира я превратился во врага. Это задело меня за живое, но я вонзил до боли ногти в ладони и промолчал. Не стоит усложнять ситуацию ссорами или долгими, пугающими признаниями. К тому же, я уже совсем не хотел рассказывать ей всю правду о себе. Пусть просто думает, что я необычен, но не догадывается насколько.

— Так мы помирились? — я откинул мягкие пушистые волосы со лба Флер, но она даже на меня не посмотрела. Ее взгляд уставился куда-то в пространство, будто она видела на столе для опытов танцующих фей, которых не мог увидеть даже я.

Я щелкнул пальцами, чтобы привлечь ее внимание. Флер вздрогнула, как от удара, и повернулась ко мне.

— Давай же, коломбина, уже давно пора очнуться.

— От чего? От смерти? От вечного сна? — вызывающе спросила она и тут же поспешно добавила. — Только не подумай, что я злюсь.

— Так, значит, мир? — я протянул ей руку для пожатия.

— Мир, — кивнула она несколько озадаченная тем, что я предлагаю ей всего лишь пожатие рук, а не поцелуй. Наши пальцы переплелись всего на миг. Казалось, что скользкие тонкие пальчики Флер готовы вцепиться, как ножки осьминога, в мою руку и не отпустить уже никогда. Не таким цепким бывает пожатие друзей.

Я отстранился первым и посмотрел на девушку издали. Ее волосы тоже казались паутиной, из которой не выпутаться, слишком длинные, густые и сияющие, они, как плащаница, укрывали ее хрупкое тело. В ее хрупкости было что-то трогательное и обманчивое.

— Так ты дашь мне свой плащ? — снова потребовала Флер.

Я развязал золотистые тесемки, снял тяжелую бархатную накидку и протянул ей.

— Возьми!

— Нет, лучше ты сам накинь мне на плечи, — Флер повернулась ко мне спиной, приподняла волосы над шеей и стала ждать, пока роскошный, искусно расшитый сложными узорами плащ окажется на ее плечах. Он мог бы упасть на них и без помощи моих рук, но я сделал так, как она хотела, накинул его поверх ее платья и успел заметить, шнурок позади корсажа порван, приоткрыт кусочек спины, а на нем тянется по бледной коже глубокий, загноившийся порез. Как долго у нее эта рана? Обычно царапины либо заживают сразу, либо воспалительный процесс уже не прекращается сам собой. Мне почудилось, что от раны исходит неприятный трупный запах. Все, хватит фантазировать. Флер — не труп. Она живая, и не надо искать какого-либо подвоха в ее внезапном воскрешении. Она больше не умрет. Просто я сам оказался слишком опрометчив и принял живую девушку за труп. И не имела больше никакого значения пометка на ее ладони. Флер должна жить. Ради меня…

— Хочешь, я исцелю ту рану на твоей спине? — чистосердечно предложил я, подумав, что порез, наверное, причиняет ей большое неудобство и боль.

— Какую рану? — Флер завязала шнурки плаща у себя под горлом и недоуменно посмотрела на меня.

— Ну… порез, чуть повыше лопатки. Я думал, ты о нем знаешь…

— Там нет никакого пореза, — возразила она. — Тебе показалось.

— Разве ты не ощущаешь боли, когда шнуруешь корсет или сейчас?

— Я ничего не чувствую, — тут же сказала она и добавила, чтобы подчеркнуть. — Ничего.

Она гладила рукой мягкую бархатную ткань, вертелась на месте и смотрела, как вспыхивают колдовские знаки на полах плаща, вышитые блестящими нитями.

— Чудесная вещь! Спасибо!

Знала ли она, что благодарности в ее глазах заслужил не кто-то, а дракон. Не часто меня за что-то благодарят. Правда, на этот раз я совсем не рассчитывал на «спасибо». Зато теперь я точно знал, что просить плащ назад будет бесполезно. Ну и ладно. Не в тряпках счастье. В замке у меня и так их излишек. К тому же, Флер эта вещь к лицу, куда больше, чем мне.

— А ты не помнишь, что случилось с тобой до того, как ты очнулась здесь? — осторожно стал допытываться я. — Ты была дома? К тебе заходил кто-нибудь? Может, кто-то посторонний настойчиво стучался в твою дверь?

— Не знаю, — протянула Флер и недовольно поморщилась. Обновка, явно, интересовала ее сейчас куда больше, чем мои расспросы. — А почему ты спрашиваешь?

— Да, так, — я пожал плечами, будто был не в силах это объяснить. Да и разве мог я сказать ей о том, в каком затруднительном положении оказался, когда раскрыл шкаф и обнаружил там ее бездыханное тело. Флер вряд ли была бы рада услышать все это от меня. К тому же, мне совсем не хотелось говорить ей о моем весьма оригинальном способе вернуть кого-то к жизни. Разве можно открывать душу перед этой взбалмошной хорошенькой девочкой. Как я могу рассказать кому-то, пусть даже ей, о своем таинстве, о своем преступлении и о той, другой умершей, которая встала с этого стола незадолго до того, как я принес в лабораторию Флер.

— Ты волнуешься обо мне? О том, как я провожу время и с кем? — заинтересовалась она.

— Я не это имел в виду, — Флер удалось меня смутить, и, если бы я был человеком, то, наверное, сейчас ощутил бы, как вспыхнут щеки. Хорошо, что румянец не мог меня выдать. Кожа оставалась белой, сердцебиение не усиливалось. Меня можно было назвать даже бесчувственным, хотя на самом деле я готов был провалиться сквозь землю, лишь бы только не чувствовать себя застигнутым врасплох. Как Флер могла думать обо мне так восторженно и одновременно так плохо? За кого она меня принимает? За дворянина, которому скучно ухаживать всего за одной дамой.

— У тебя живет птица? — Флер заметила сову. — Каково ей в таком унылом месте?

— Это сова, — я был рад сменить тему. — Только ее я подарить не могу ни тебе, ни кому-то другому. За ней нужен особый уход, — поспешно добавил я, потому что отдавать еще и клетку с питомицей мне совсем не хотелось. — Новому хозяину она может доставить множество хлопот.

— А тот забавный зверек, которого ты украл у меня? — Флер нахмурилась. Она ни на миг не сомневалась, что я совершил именно кражу, если не отдал гремлина ей. Я даже на нее не обиделся, ведь она не хотела подколоть, а, действительно, считала, что я поступил, как вор. И не важно, что это зверек хотел меня обокрасть.

— Надеюсь, ты его накормил. Он выглядел очень голодным.

— Да, он, и вправду, был голоден, но теперь доволен и сыт, и, клянусь тебе, я никогда не приведу его в такую мрачную лабораторию, — я обвел глазами своды помещения, и оно показалось мне тесным. По сравнению с целой небесной сферой, где я привык проводить время в полете, это, действительно, была теснота.