Живая статуя (СИ) - Якобсон Наталья Альбертовна. Страница 86

Пора собираться в дорогу. Я подобрал одежду потеплее. Зима выдалась на удивление холодной. Я ненавидел февраль с его последними яростными стужами, особенно, если в этот месяц приходилось идти в поход. Но ничего не поделаешь. Мне нужно продвигаться в работе, а, сидя дома, этого не добьешься. Я сунул длинный нож в чехле за голенище сапога, взял с собой тяжелый, но привычный для руки тесак. Пара револьверов в кобуре была всегда на месте. С оружием я никогда не расставался, но прятал его в одежде так тщательно, что со стороны мог показаться безобидным, невооруженным прохожим, праздно шляющимся по окрестностям.

В довершение всего я взял с собой ружье. Так я буду похож на охотника. Здесь каждый вправе, отправляясь в лес, брать с собой хоть что-то для защиты от волков, так что ружье за плечом ни у кого не вызовет подозрений, даже у разыскиваемого убийцы, если он встретится мне по пути. А было бы неплохо застать его где-то именно сейчас, неожиданного и случайно, и одним махом завершить все дело. К сожалению, в жизни приходилось сложнее, чем в мечте, и даже мое безошибочное чутье иногда надолго замолкало. Как сейчас. Я ровным счетом ничего не ощущал, ни опасности, ни даже присутствия поблизости того, кого ищу. Кажется, его не было и за много миль от меня, я не мог ни прочесть его мысли, ни узнать его имя.

Расследование — лабиринт. И в этом лабиринте обитает мой собственный страх перед неизбежным. Я жажду и в тоже время боюсь узнать, кому пожимаю руку, другу или тому, кого должен уничтожить, а может быть, и принять смерть от руки, которую сжимаю.

Первым делом нужно добраться до того места, где нашли труп Бланки. Последний раз я был там не один и не мог сделать того, что хотел. Мне необходимо было ощупать пальцами землю, постоять там, посмотреть на пропитанную кровью почву до тех пор, пока образы прошлого ярким калейдоскопом не замелькают в моем сознании. Я могу опуститься там на колени, коснуться снега, прошептать короткий призыв или просто закрыть глаза и увидеть, как все было на самом деле. Знание могло озарить пустоту, как вспышка. Если бы только я мог коснуться бездыханного тела, пропустить меж пальцев волосы девушки, ощупать ее раны, я бы с уверенностью сказал, кто их нанес. Я бы заглянул в остекленевшие глаза трупа и сумел бы уловить в них частицу ее прежних мыслей и переживаний. Я бы прочел на еще не разложившемся мозгу имя убийцы или выхватил бы его образ из ее памяти. Мне доводилось читать мысли не только живых людей, но и покойников, и, как выражался мой брат, даже среди магов, это был феномен. Никому не удавалось угадывать мысли мертвых, только мне.

Я сунул за пояс еще и легкий мушкет. Так, на всякий случай. Я на опыте убедился, что средство самообороны никогда не окажется лишним. Скоро рассветет, и я смогу заняться своими поисками.

Вне дома было очень холодно, и я спрятал руки в складках короткой, подбитой норковым мехом накидки. Даже она на пронизывающем ветру не казалась такой теплой и надежно защищающей от мороза, как я думал. В Рошене никогда не бывает так холодно, как за его пределами.

Это костры Августина так согрели город, что даже зимняя стужа не может охладить раскаленную площадь, с кривой усмешкой подумал я. Аутодафе были такими зрелищными, что я старался всегда держаться подальше от них. Для сторонника инквизиции это не представляло труда, стоило только сослаться на то, что работы слишком много, и никто не обращал внимания на то, что ты не чтишь своим присутствием это священное мероприятие. Можно было сидеть целый вечер в библиотеке или слоняться по городу, якобы, выискивая колдунов. Главное, создавать видимость работы. За казнями я чаще всего наблюдал из стрельчатых окон-бойниц в читальном зале и представлял, как ужасно упасть вниз и очутиться в пылающем круге костров на площади. Даже если бы у меня были крылья, я бы не решился ринуться вниз и пролететь над этими огнями.

Вместо того, чтобы двинуться прямиком к поместью, я зачем-то углубился в лес. До рассвета можно было немного погулять по окрестностям. Может быть, я набреду на какой-то след: обрывок платья Бланки, нож, спрятанный под корнями дерева, или пуговицу, отлетевшую от камзола убийцы. Если я увижу улику, то сразу ее узнаю, даже если другим она и покажется совершенно неприметной. Просто у меня есть то чутье и тайное зрение, которого нет у других.

Снежные хлопья садились на одежду, сапоги вязли в снегу, но я упрямо шел вперед, не выбирая дороги и надеясь исключительно на удачу. Возможно, ноги сами приведут меня туда, куда надо. Может быть, мое охотничье чутье и на этот раз сработает безошибочно.

Кажется, выбранная на удачу тропа завела меня туда, где я еще ни разу не был. Заросли становились менее густыми, впереди виднелась какая-то поляна, но еще до того, как дойти до нее, я понял, что не один. За соснами мелькнуло юркое серое тело. Волк пронесся мимо так, словно я показался ему слишком незначительной жертвой. Значит ли это, что впереди он заметил кого-то более заманчивого. Куда так спешил хищник? В другой раз он непременно напал бы на меня.

И снова зашевелилось предчувствие. Кому-то нужна моя помощь. Я покрепче сжал ремень, к которому крепилось ружье. Оно болталось у меня за спиной, и было заряжено. Я решил, что должен застрелить волка, прежде чем тот нападет на кого-то.

— Он ищет либо мелкого зверька, либо другого хищника, а не человека. Такого же жестокого зверя, как он сам, — произнес вдруг за моими плечами чей-то чистый и звонкий голос.

Почему-то я воспринял этот звук, как должное, и незамедлительно ответил:

— Нет, я знаю, что где-то рядом человек.

— Ты ошибаешься, — опять сказал кто-то. — Это самая роковая ошибка в твоей жизни, охотник.

Кто-то оглушительно рассмеялся и вдруг резко дернул меня за накидку так, что я чуть не упал. Тесемки, завязанные под горлом, натянулись так, что я мог задохнуться, а кому-то за моей спиной было очень весело оттого, что он может придушить меня. Он смеялся, точнее, она, потому что голос был определенно женским, но я знал, что если обернусь, то никого не увижу. И голос, и сила рук исходили из пустоты, но я ничуть не удивлялся тому, что нечто пристало ко мне. Так, кажется, и должно было быть.

Мне удалось вырваться и бегом кинуться прочь, но ружье осталось в руках нападавшего. Конечно, я мог подумать, что оно всего лишь зацепилось за дерево и упало, но это было бы неправильным, ведь я же ощущал, как кто-то, шутя, борется со мной.

До поляны оставалась пара шагов. Я остановился у сосны, чтобы перевести дух. Мне хотелось прислониться к шероховатому стволу и постоять так какое-то время, но то, что я увидел, не позволяло мне дольше бездействовать.

На поляне что-то блеснуло, но не первый луч солнца. Чья-то золотистая голова на фоне предрассветной тьмы. Волосы я вначале принял за нимб, а плащ за крылья. Нет, кажется, это не плащ, а, действительно, крылья. Накидка не может быть такой густой, светлой и оперенной. Острые перья отливали чистым золотом. Я закрыл глаза на секунду, даже ущипнул себя, чтобы прогнать иллюзию. И она пропала. Теперь я видел только юношу в порванном камзоле, который тщетно пытался найти шпагу, оброненную в снег. А еще я видел волка, изготовившегося к прыжку.

— Пригнись, — крикнул я, нащупывая за поясом мушкет. — В сторону, иначе я не смогу его пристрелить.

Он, как будто, меня не расслышал, и все-таки золотистая голова вдруг обернулась ко мне. Я разглядел красивый профиль, а потом и все лицо. На меня смотрели далеко не испуганные, чуть взволнованные и недоумевающие глаза Эдвина. Он, как будто, не мог понять, в чем тут опасность и зачем он должен отойти в сторону.

Вот это апломб! Нужно же даже в миг смертельной опасности иметь такую самоуверенность, чтобы всем своим видом показать, что помощь ему нужна не больше, чем услуги надоевшего слуги.

И все-таки я решил помочь. Нужно только прицелиться так, чтобы не задеть Эдвина, и на раздумья у меня всего несколько секунд.

Мохнатое, грузное туловище метнулось вперед, сверкнули с высоты прыжка злобные зрачки и когти на лапах. Как только волк прыгнул, я выстрелил и…промахнулся. Первый промах в моей жизни. Как так может быть, я ведь меткий стрелок, но на этот раз пуля, как будто, была заворожена, чтобы не попасть в цель, а, может, та же шаловливая ловкая рука, которая отняла ружье, на этот раз подтолкнула меня в локоть. Все, хватит оправдывать себя. Естественно, можно промазать, когда речь идет не о собственной безопасности, а о чужой. Раньше промах был для меня недопустим, но ведь сейчас-то я защищал не себя, а почти незнакомца.