Живая статуя (СИ) - Якобсон Наталья Альбертовна. Страница 87

Я почти ничего не знал об Эдвине. Он был мне почти чужим, так почему же я ощущал такой сильный страх за него. Чувствовал боль от когтей волка на его руке, как собственную боль, и кровь, растекшаяся по снегу, вызвала во мне такой же трепет, как если бы была моей. Наверное, это солнце, выглянувшее из-за верхушек сосен, создало иллюзию того, что на снегу, орошенном кровью Эдвина, всего на миг вспыхнуло и погасло яркое пламя. Я выставил ладони вперед, чтобы защититься от иллюзорного огня, но его уже не было. Остались только Эдвин и хищник, сцепившиеся на земле, в смертельной схватке. Правая рука Эдвина была в крови. Волку удалось повалить юношу с ног и упереться когтями ему в грудь, чуть ли не в горло. Должно быть, сейчас Эдвин чувствует на своей щеке дыхание смерти. Он смотрел хищнику в глаза, и, как будто, даже не собирался сопротивляться. Он, словно, силился прочесть что-то в глазах зверя.

Теперь мушкет не поможет. Я нащупал нож и быстро кинулся вперед. Эдвин, кажется, попытался нащупать рукоять шпаги в снегу, рядом с собой. По крайней мере, он вытянул вперед раненую руку, и луч солнца скользнул по ней. Блеснули золотом ногти, и пальцы немного удлинились. Я застыл и смотрел, как завороженный. Это были уже не пальцы, а когти. Эдвин изогнулся плавно и легко, как если бы участвовал в таких схватках уже не раз. Здоровой рукой он скинул хищника с себя. Все произошло быстро, и было мало похоже на действительность. Золотые когти скользнули по горлу волка. Снег опять оросила кровь, но уже обычная, а не огненная.

Голыми руками Эдвин вцепился в пасть поверженного зверя, разогнул челюсть и… Я отвернулся всего на миг, чтобы не видеть, как он разрывает труп на части, но режущего слух хруста ломающихся костей не слышать не мог. Туша упала в снег, а Эдвин поднялся на ноги и изящно отряхнул одежду от снега и шерсти.

Он пнул труп ногой и невидящим взглядом уставился вперед так, как если бы хотел вызвать призрака.

— Смотри! — произнес он, обращаясь к кому-то, кого я не видел.

Эхо поймало звук, но все равно он быстро затих. Прошел миг, и я уже не мог сказать, слышал ли это на самом деле, или мне только послышалось.

— Уберите свой нож, Габриэль! — Эдвин, наконец, обернулся ко мне, откинул волосы со лба и снисходительно усмехнулся. — Вы же не думаете, что он и мертвый может представлять для вас опасность.

Я смутился и поспешил спрятать оружие, а Эдвин, между тем, снял и бросил в снег камзол, от которого после драки, увы, остались одни лоскутья. А жаль, вышивка на дорогом бархате показалась мне настоящим произведением искусства, но хозяин, похоже, привык небрежно обращаться и с более ценными вещами. Он отодрал от тряпок только один лоскут, очевидно, чтобы перевязать рану, но потом передумал и просто скомкал его в руке.

— У вас кровь течет, — пролепетал я. Впервые мне стало плохо от вида чьей-то крови, и еще, я очень боялся за него. — Если кровотечение не остановится, то…

Эдвин с явным пренебрежением покосился на рану, и слова замерли у меня на устах.

— Бывало и хуже, — пробормотал он.

Я сделал вид, что неправильно его расслышал.

— Конечно, будет хуже, если ничего не предпринять. Вам нужно к врачу, или хотя бы позвольте мне наложить повязку. Здесь недалеко мой дом, зайдемте, и я разыщу спирт и бинты.

— Нет, — он произнес это так резко, что я отпрянул.

Сложно иметь дело с таким привлекательным и горделивым умалишенным. Я тяжело вздохнул, подумав, что, действительно, пожалел бы, если б Эдвин сошел с ума.

— Не волнуйтесь, все скоро пройдет, — уже более мягким тоном сказал он и попытался легкой полуулыбкой сгладить неловкую ситуацию. Это удавалось ему, как никому другому. Его улыбка, казалось, способна растопить лед.

Эдвин наклонился и поднял шпагу, которую вовремя так и не смог найти, но он отлично справился и без нее.

— Я был с вами слишком резок, Габриэль. Простите, — вдруг обратился он ко мне уже с совсем другой, почти любезной интонацией. — Не обращайте внимания на мои манеры. Во время охоты я не могу оставаться ни обходительным, ни вежливым. Во мне пробуждается зверь.

— Мне это знакомо, — кивнул я и ощутил легкую дрожь.

— Не думаю, — Эдвин извлек откуда-то, словно из воздуха, точно такой же мушкет, как у меня. — Видите, я сам мог его пристрелить.

— Вы хотели драться? Голыми руками? — искренне изумился я.

— Я хотел доказать, что тоже обладаю некоторой силой, — поправил он, с какой-то иронией, которую я не уловил.

— Перебинтовать вам руку, — еще раз предложил я.

— Нет-нет, — он поспешно спрятал за спину все еще перепачканную в алое, но, казалось, уже переставшую кровоточить ладонь.

— Но вам же больно.

— Я к этому привык, — он хотел выстрелить в мертвого волка, но передумал и спрятал мушкет за пояс, словно копируя меня. Единственная разница была в том, что он оружие выставлял напоказ, а я прятал свое в складках одежды.

Я взглянул на снег под ногами Эдвина и с трудом сглотнул. Казалось, что белый цвет целиком вытеснен влажным багрянцем. Почва была в крови. Столько крови я не видел даже за свои редкие и кратковременные визиты в пыточную инквизиции.

— Господи, — пробормотал я, и Эдвин вдруг почему-то с серьезным видом кивнул.

— Вы правы, в этом месте вас не сможет спасти ничто, кроме молитв. Вспомните об этом, если забредете сюда однажды в одиночестве, без меня.

— О чем вы говорите? — я почему-то испугался.

— Да, ни о чем, — он пренебрежительно взмахнул эфесом шпаги, указывая вперед. — Просто не ходите дальше, и все.

У меня хватило ума не возражать вслух.

— Вам, наверное, холодно, — я только сейчас обратил внимание на то, что он стоит на морозе в одной только тонкой, батистовой сорочке, без камзола и без плаща. Не знаю, почему мне показалось, что он в плаще. Ведь плаща-то на нем, как раз, и не было. А крылья? Крылья всего лишь иллюзия. Белоснежные рукава трепетали на ветру. Один из них был едва окрашен в красное. Манжеты прикрывали костяшки пальцев. Я давно продрог даже в своей теплой меховой накидке, а у него верхней одежды с собой вообще не было.

— Не волнуйтесь, я привык не ощущать холода, — равнодушно произнес он.

Честно признаться, было трудно поверить, что кто-то может вот так стоять на ветру. Сам я уже замерз, а он даже не попытался приподнять шитый жемчугом ворот, будто и не было легкой метели. Поверх рубашки вдруг появился вышитый атласный жилет, а, может, это я раньше его не заметил. Я все время смотрел Эдвину в лицо, и оно казалось мне все более совершенным и неживым, будто передо мной не человек, а статуя. Это ведь вполне естественно, что изваяние не ощущает холода.

— Уже все в порядке, — он достал носовой платок и стер кровь с правой руки.

Я даже моргнул, заметив, что царапин на ней уже нет.

— Ваша рана уже зажила? Так быстро? Но это невероятно… — все было больше похоже на сон, на мистификацию, на мечту или сценический трюк, но только не на реальность.

— Рана была не такой глубокой, — бесстрастно заявил Эдвин.

— Неглубокой? — я вспомнил клыки волка и укус. Весь снег был в крови. В крови Эдвина, а потом алая капель вдруг прекратилась, в тот самый миг, когда он спрятал руку за спину. Что-то было не так с этим красивым, златокудрым юношей. Над ним, словно нависла мрачная тень. Прекрасный и замкнутый, он напоминал сказочного принца, который заложил душу и теперь не знает, как искупить свой грех. За ним по пятам, как будто ступал черный спутник, который с каждым ударом часов становился все сильнее и всецело завладевал им, из тени превращаясь в хозяина. Зло крепло и возрастало. Красивый и сияющий, Эдвин нес за собой тьму. Хотелось бы спасти его, но как, раз он ни перед кем не желает открыть свою душу. Я не Ноэль. Я никогда не стану священником и не смогу принять исповедь. Я никогда не узнаю его тайны. Возможно, это удастся сделать ищейкам Августина, но лучше не думать так дерзко в присутствии Эдвина. Вдруг он тоже сейчас читает мои мысли, точно так же, как я пытаюсь прочесть его.