Пыль Снов (ЛП) - Эриксон Стивен. Страница 129

Она подумала, что дикарь не просто бахвалится. «Нам пришлось бы делать то, от чего отказался Летер. Милое Болкандо, мир снаружи поистине велик. Чем скорее мы пошлем гостей восвояси, тем скорее вернемся к оргии шпионажа и подсиживания».

— В твоих глазах тоска, Огневласка.

— Кончай смотреть внимательно, Спакс.

От назойливого хохота ей захотелось ударить кулаком по уродливому лицу дикаря.

Нетерпеливый Желч оставил Слезоточцев возиться с подаренными кожами и один поскакал в лагерь. Удивительная женщина эта королева. Густые длинные волосы цвета пламени. Умные глаза, такие темно-карие, что кажутся черными. Достаточно сильна, чтобы оттолкнуть Кругхеву, доведись им бежать к одному и тому же мужику. Счастливцу — призу. «Хотел бы я увидеть их соревнование — ну, каждая способна заставить сомневаться, с бабой ты лег или с мужиком». Мысль заставила его оживленно заерзать в седле. «Балтовы шары, не думай так, старый дурень». Они так легко от Эвертинского легиона не отделаются. Пойдет до границы, а может, и дальше. Но он не ожидает измены — хундрилы сделали достаточно, чтобы глупцы их зауважали тем похожим на страх уважением, которое Желч ценит более всего. Иногда не обязательно воевать. Иногда проще — и выгоднее — торговаться с дрогнувшим врагом.

Он остался доволен ходом переговоров, хотя осталась некая тревога, словно крыса вгрызается в пальцы ног. «Колансе. Что вы знаете, Адъюнкт? О чем не договариваете?

Ах, раззуделся как дрожащий под одеялом старик, вождь. Хундрилы, Серые Шлемы и Охотники за Костями. Ни одна армия не решится противостоять объединению трех сил. Болкандо мало. Королева Абрасталь правит крошечным, незначительным государством. Единственная империя, ей известная — та, которую развалила горстка морпехов.

Нет, нам нечего бояться». И все же ему хотелось узнать, о чем расскажет королева.

Офицеры, командующие крыльями и отдельными отрядами, поджидали его на краю укрепления. Он ухмыльнулся им: — Кажется, местные все же решили оставить королевство за собой. Пошлите весть: вражде конец. Отзовите набеги.

— А что с крыльями, атакующими их фланги? — спросил один из воинов.

— Слишком поздно что-то делать, но если кто-то еще дерется — отзовите их. Приказ отступать в главный лагерь — и не грабить по дороге!

— Вождь Войны, — сказал другой, — ваша жена прибыла, ожидает у шатра.

Желч скривился и послал коня вскачь.

Он нашел ее — лежащую на кровати, нагую и пухлую, какой может быть лишь женщина в тягости. Стаскивая плащ, окинул взглядом. — Жена.

Она почти не открывала глаз. — Муж. Как идет убийство?

— Уже кончено.

— О. Как печально для тебя.

— Давно нужно было утопить тебя в реке.

— Предпочитаешь мстительное привидение жаркой плоти?

— А ты стала бы? Ну, преследовать меня?

— Недолго. Надоело бы.

Желч начал расстегивать доспехи. — Так и не скажешь, чей?

— А тебе интересно?

— Значит, может быть и мой.

Она моргнула, и взгляд стал серьезнее. — Желч Иншиклен, тебе пятьдесят шесть лет. Ты раздавил яйца о спину коня сорок пять лет тому назад. Ни один хундрил твоего возраста не засеет чрево женщины.

Он вздохнул. — Это проблема. Все всё понимают.

— Стыдишься, муженек? Не думала, что такое возможно.

Стыд. Ну, хотя он никогда не задумывался, но эта женщина, ставшая его женой, научила его и стыду и смирению. Ему было пятнадцать. Ей десять. В старые дни они не могли возлечь, пока не заключат брак, и даже потом пришлось ждать первой крови. Он помнил торжество женщин, когда ее месяц наконец взошел — они увели бледную девицу в ночь, поведали тайные истины… и та, что была вначале испуганным ребенком, вернулась поутру с таким понимающим взглядом, что он стал… неуверенным, он почувствовал себя дураком, без всякой причины, и с того дня перестало иметь значение, что ему на пять лет больше. Казалось, она старше. Мудрее, увереннее, сильнее во всяком смысле.

Он почитал это истиной все совместно прожитые годы. Фактически, как подумал он с внезапной дрожью, он и сейчас так думает.

Желч стоял, глядя на жену сверху вниз, и пытался придумать слова, рассказать ей. Об этом и многом другом.

В ее глазах тоже появилось что-то… что-то…

Крик снаружи.

Она отвела взгляд. — Зовут Вождя.

Да уж, мгновение утекло, скрылось в ночи. Он отвернулся, вышел. Перед ним была разведчик — женщина, посланная к Ведиту. Забрызгана сухой уже кровью, вся в пыли и слизи, воняет как труп. Желч нахмурился. — Так быстро?

— Мы сокрушили их, Вождь Войны. Но Ведит мертв.

— Ты приняла командование?

— Так точно.

Он пытался вспомнить ее имя. Женщина продолжала. — Вождь, он повел первую атаку — мы были построены идеально — но его лошадь ступила в змеиную нору, упала. Ведит тоже. Он плохо приземлился, сломал шею. Мы видели, как тело его покатилось и застыло, и поняли.

Желч промолчал. Да, такое случается. Неожиданно, непредвиденно. Копыто, тень на неровной почве, глаза коня, нора — все соединилось в один миг. Думать о таком слишком долго — впадать в необузданную ярость, так и обезуметь можно. От игры случая, жестокой и подлой игры.

— Вождь, — сказала, помолчав, разведчица, — Ведит в совершенстве организовал засаду. Каждый отряд выполнил задачу, хотя мы знали о его гибели. Мы сделали это ради него, чтобы почтить его как следует. Враг сломлен. Четырнадцать сотен мертвых болкандийцев, остальные бросили оружие и разбежались по полям. У нас девятнадцать убитых и пятьдесят один раненый.

Он снова поглядел на нее: — Спасибо, Рефела. Крыло отныне твое.

— Оно будет названо Ведитовым.

Он кивнул. — Позаботься о раненых.

Желч снова шагнул в шатер. Встал, не зная, что делать дальше, куда идти. Не зная, что он вообще здесь делает.

— Я слышала, — тихо сказала жена. — Ведит, должно быть, был хорошим воином, хорошим командиром.

— Юным, — ответил Желч, как будто это имело значение — как будто слова меняли смысл произошедшего. Но они не меняли.

— У двоюродного брата Малека, Ферата, был сын по имени Ведит.

— Больше нет.

— Он любил играть с нашим Кит-анаром.

— Да, — воскликнул Желч и вдруг просиял. — Верно. Как я мог позабыть?

— Потому что это было пятнадцать лет назад, муж. Потому что Кит не дожил до седьмых именин. Потому что мы решили похоронить самую память о нашем чудесном первенце.

— Я ничего такого не решал, как и ты!

— Нет. Мы не произносили слов. Это было молчаливое соглашение. Скорее клятва на крови. — Она вздохнула. — Воины умирают. Дети умирают.

— Прекрати!

Она села, застонав от усилия. Увидела слезы на его глазах и протянула руки: — Иди ко мне.

Но он не мог пошевелиться. Ноги сделались деревянными колодами.

Женщина сказала: — Что-то новое врывается в жизнь каждый миг, словно буря. Открывает глаза, едва могущие видеть. Одни приходят, другие уходят.

— Я сам отдал ему приказ. Самолично.

— Таково бремя вождя, муж.

Он подавил рыдание. — Чувствую себя таким одиноким.

Она встала рядом, взяла его за руку. — Такова истина, с которой все сталкиваются. У меня уже было семеро детей… да, почти все от тебя. Удивлялся ли ты, почему я не останавливаюсь? Что побуждает женщин страдать снова и снова? Внимательно слушай тайну, Желч. Все потому, что когда я несу ребенка, я не одинока. Но потерять ребенка значит ощутить такое жуткое одиночество, что ни один мужчина этого не поймет… хотя, может быть, об этом знает сердце правителя, вождя воинов, полководца.

Он понял, что не сможет взглянуть ей в глаза. — Ты напомнила, — произнес он хрипло.

Она поняла. «А ты — мне, Желч. Мы слишком легко и слишком часто забываем те дни».

Да. Он ощутил в ладони ее мозолистую ладонь, и одиночество начало отступать. Потом он положил ее руки на выпуклый живот. — Что ожидает вот этого? — спросил он громко.

— Не могу знать, муж.

— Сегодня ночью, — сказал он, — мы созовем всех своих детей. Будем ужинать семьей. Что думаешь?