Пыль Снов (ЛП) - Эриксон Стивен. Страница 131
— Ты уже видел меня таким, Тук Младший.
— Я не…
— Ты меня не узнал. Около стен Черного Коралла. Я нашел тебя, но даже лицо твое было другим. Мы оба изменились. Умей я вернуть былое… — Он подавился словами. — Умей я вернуть былое, я не позволил бы тебе пройти мимо. Я показал бы тебе…
— Не имеет значения.
Что-то сломалось в душе Оноса Т’оолана. Он отвел глаза. — Да, наверное.
— На равнине овлов ты видел мое падение.
Тоол отступил, словно получив удар. — Я не знал…
— Как и я, Тоол. Итак, истина совершила полный круг, изящный как проклятие. Я не узнал тебя у Коралла. Ты не узнал меня на равнине. Судьбы… сходятся. — Тук помолчал и горько рассмеялся. — А помнишь, как мы впервые встретились на окраине Морна? Погляди на меня. Я высохший труп, а ты… — Он задрожал, словно уязвленный изнутри, но быстро опомнился. — На равнине, Онос Т’оолан. Ради чего я отдал жизнь?
Во рту Тоола было нестерпимо горько. Ему хотелось завыть, выцарапать себе глаза. — Ради жизни детей.
— А ты мог сделать то же?
Ужасные слова поразили Тоола сильнее любой стрелы. — Ты знаешь, что не мог, — прохрипел он.
— То есть не захотел.
— Это были не мои дети!
— Ты нашел в себе гнев Имассов — тот гнев, который они утеряли в Ритуале. Ты видел истину разных прошлых. А теперь ты решил сбежать от всего. Неужели думаешь, Онос Т’оолан, что сможешь обрести мир? Покой самообмана? Мир позади меня, тот, к которому ты идешь… ты заразишь его ложью. Смех детей будет звучать пустотой, и в глазах любого зверя ты будешь читать правду.
Третья стрела поразила его в левое плечо, заставив зашататься, но не уронила. Тоол выпрямился и схватил копье. Выставил вперед тупой конец, зазубренное острие коснулось земли за его пятами. — Что… чего тебе нужно?
— Ты не должен пройти.
— Чего тебе нужно?
— Ничего, Тоол. Ничего не нужно. — Он наложил еще одну стрелу.
— Так убей меня.
— Мы мертвы. Не смогу. Но смогу остановить. Повернись, Онос Т’оолан. Иди назад.
— К чему?
Тук Младший заколебался, впервые за время недружелюбной беседы ощутив неуверенность. — Мы были виновны, — сказал он медленно, — в слишком многих прошлых. Должны ли мы вечно нести ответ? Я жду, видишь ли, схождения судеб. Я жду ядовитой красоты.
— Ты хочешь, чтобы я простил тебя и твой род, Тук Младший?
— Однажды в городе Мотте я заблудился, оказавшись перед длинными рядами клеток с болотными обезьянами. Я поглядел им в глаза, Тоол, и увидел страдание, тоску, ужасное преступление жизни. И увидев все это, понял: они попросту слишком глупы. Не умеют прощать. А вы, Имассы, умеете. Поэтому — не прощайте нас! Никогда не прощайте!
— Должен ли я стать оружием твоей ненависти к себе?
— Хотелось бы знать.
В этих словах Тоол ощутил старого друга, человека, загнанного в ловушку, пытающегося опомниться.
Тук продолжал: — После Ритуала… ну, вы выбрали не того врага для бесконечной войны и мести. Не было ли справедливее, подумай сам, объявить войну нам? Людям. Наверное, однажды Серебряная Лиса это поймет и назначит армии неупокоенных нового врага. — Он пожал плечами. — Если бы я верил в справедливость… тогда… если бы я мог вообразить, что она может видеть вещи достаточно ясно… Что только вы и одни вы, Т’лан Имассы, способны совершить необходимый акт воздаяния — за тех болотных обезьян, за всех так называемых меньших тварей, за жертвы наших мелких желаний.
«Он говорит языком мертвых. Его сердце холодно. Его единственный глаз видит и не стыдится. Он… подвергся пытке». — Этого ли ты ожидал, — спросил Тоол, — когда умирал? Как насчет врат Худа?
Зубы блеснули: — Замкнуты.
— Как такое может быть?
Стрела разбила ему коленную чашечку. Тоол упал, завывая от боли. Он извивался; огонь раздирал ногу. Боль… так много слоев, складка за складкой — рана, убийство дружбы, смерть любви, история, ставшая грудой пепла.
Копыта застучали ближе.
Смахивая слезы с глаз, Тоол поглядел вверх, в искаженное мукой, сгнившее лицо былого друга.
— Онос Т’оолан, я — замок.
Боль была нестерпимой. Он не мог говорить. Пот залил глаза, кусая горше любых слез. «Друг мой. Одно мне оставалось — теперь оно убито.
Ты убил его».
— Иди назад, — сказал Тук с неизмеримой усталостью.
— Я… я идти не могу…
— Едва повернешь, станет легче. Чем быстрее найдешь старый путь, чем дальше окажешься от… от меня.
Окровавив руки, Тоол вытянул стрелу из колена. И чуть не упал замертво от последовавшей боли. Он лежал и задыхался.
— Найди детей своих, Онос Т’оолан. Не по крови. По духу.
«Их нет, ублюдок. Как ты сам сказал, вы убили их всех». Он рыдал, пытаясь встать, извиваясь, оборачивая лицо на свои следы. Усеянные камнями холмы, низкое серое небо. — Вы забрали всё…
— Нет, мы еще не закончили, — бросил Тук сзади.
— Ныне я отбрасываю любовь. И братаюсь с ненавистью.
Тук промолчал.
Тоол пошел прочь, волоча раненую ногу.
Тук Младший, некогда бывший Анастером, Первенцем Мертвого Семени, а еще раньше малазанским солдатом, одноглазым сыном пропавшего отца, сидел на мертвом скакуне и следил за сломленным воином, ковылявшим по далекому холму.
Когда, наконец-то, Тоол взошел на гребень и пропал из вида, Тук опустил взгляд. Глаз пробежался по пятнам крови на сухой траве, блестящим наконечниками стрелам — одна сломана, вторая нет — и стрелам, торчащим из земли. Стрелами, сделанными руками Тоола — так давно, в далекой стране.
Он внезапно подался вперед и скрючился, словно избитый младенец. Еще мгновение — и вырвался сдавленный всхлип. Тело затрепетало, защелкали кости; в пустых орбитах не было слез, только звуки рвались из сухого горла.
В нескольких шагах раздался голос: — Принуждать тебя к такому, Глашатай, не доставляет мне удовольствия.
Со стоном беря над собой контроль, Тук Младший распрямился в седле. Уставил взор на древнюю Гадающую по костям, что встала на месте, с которого ушел Тоол. Оскалил тусклые, мертвые зубы: — Твоя рука была холоднее руки самого Худа, ведьма. Воображаешь, Худ будет рад узнать, что ты украла его Глашатая? Использовала по своей воле? Это не останется без ответа…
— У меня нет причины бояться Худа…
— У тебя есть причина бояться меня, Олар Этиль!
— И как ты меня отыщешь, Мертвый Всадник? Я стою здесь, но я не здесь. Нет, в мире смертных я лежу под мехами, сплю под яркими звездами…
— Тебе не нужен сон.
Она засмеялась: — Меня бдительно охраняет юный воин — один из тех, кого ты знаешь. Тот, которого ты преследуешь каждую ночь, появляясь за закрытыми веками — о да, я вижу истину, он и провел меня к тебе. А ты заговорил со мной, умоляя сохранить ему жизнь, и я взяла его под опеку. Все привело к… вот этому.
— А я-то, — пробормотал Тук, — уже перестал было верить в зло. Скольких ты намерена использовать?
— Стольких, сколько потребуется, Глашатай.
— Я найду тебя. Закончив все другие задания, клянусь, я найду тебя…
— И ради чего? Онос Т’оолан от тебя отрезан. И, что еще важнее, от твоего рода. — Она помолчала и добавила, чуть не рыча: — Не знаю, что за чепуху ты сумел наболтать насчет поисков Тоолом его детей. Он мне для другого нужен.
— Я пытался избавиться от тебя, гадающая. Он увидел… услышал…
— Но не понял. Теперь Онос Т’оолан тебя ненавидит — подумай, подумай о глубине его любви, и пойми — ненависть Имассов течет еще глубже. Спроси Джагутов! Дело сделано и ничего уже не исправить. Скачи прочь, Глашатай. Я освобождаю тебя.
— С нетерпением, — сказал Тук, натягивая поводья, — жду следующей встречи, Олар Этиль.
Глаза Ливня раскрылись. Звезды кружились над головой смазанными, нефритово-зелеными пятнами. Он глубоко, хрипло вздохнул и задрожал под мехами.
Трескучий голос Олар Этили разорвал темноту. — Он тебя поймал?
Ливень не спешил отвечать. Не сегодня. Он еще мог ощутить сухую мутную ауру смерти, еще слышал барабанный стук копыт.