Пыль Снов (ЛП) - Эриксон Стивен. Страница 161
Тьма остается. Ах, мама, остается.
Мой склеп. Стены склепа».
Ему казалось, он встал на ноги. Но нет, он лежит на земле почти рядом с ямой окопа. «Мама, ты здесь? Отец? Десорбан, сыночек, о, милый сын — я вложил меч в твои руки. Я старался быть гордым, хотя страх запускал черные когти в сердце — и тогда, потом, я смотрел в твое лицо, неживое, слишком спокойное, а вокруг пели о славном мгновении смелости — лишь мгновении, да, это всё что у тебя есть — я надеялся, что звуки музыки утешат страдания души. Я старался, потому что старания утешали их, ведь придет время, когда они сами встанут, смотря вниз, в лица любимых.
Сын? Ты здесь?
Стены склепа. Сцены, лица.
Но во тьме ты ничего не различишь».
Эстрала маялась в темноте, пытаясь разглядеть дозор. Там что-то происходит? Она не была уверена. Из-за вагонов она могла слышать, как какой-то ребенок кричит в лагере, в голосе что — то злое и жадное. По телу пробежала дрожь; она метнула взгляд на Хетан. Сидит, смотрит в никуда.
Слишком долго. Воины уже, должно быть, ищут искалеченный приз. Летят слухи — видели Эстралу, она тащила Хетан из лагеря. На запад, да. За линию света костров.
Она протянула руку, поднимая Хетан. Сунула ей в ладони посох. — Идем!
Эстрала тащила ее мимо дозора. Никакого движения. Что-то лежит рядом, этого тут раньше не было. Во рту сухо, сердце бьется в горле — она подвела Хетан ближе…
В нос ударил запах крови, мочи, кала. Тело — труп, застывший в смерти.
— Бекел? — шепнула она.
Ничего. Тяжелое молчание в окопе. Она присела над телом, перевернула. Уставилась в лицо Бекела: струйки пенистой крови на подбородке, потерянное выражение и, наконец, широко раскрытые, незрячие глаза.
Новый крик в лагере, ближе. Не Феранда… ох, это Секара. Духи, обгадьте обеих с ног до головы!
Ее пронизал ужас. Эстрала сжалась как лишенный укрытия заяц.
Хетан тоже присела. — Нет, — прошипела Эстрала. — Встань, чтоб тебя! — Она поднялась, схватила женщину за край одежды и потащила в обход окопа, на равнину. Нефрит ласкает траву — впереди, в сотне шагов, подъем, признак гребня холма. Колонна огибала холм, вспомнила она. — Хетан! Слушай! Иди на гребень — видишь его? Иди туда. Иди спокойно, поняла? Там тебя ждет мужчина. Он спешит. Он сердится. Иди к нему или пожалеешь. Давай! — Она толкнула искалеченную.
Хетан пошатнулась, но не упала. Еще один ужасный миг — она стоит на месте — но затем несчастная двинулась в указанном направлении.
Эстрала выждала дюжину ударов сердца — чтобы удостовериться — и побежала назад, в лагерь. Еще можно проскользнуть незаметно. Да, она вымыла лицо Хетан, потом попросту ее оставила у фургонов — у суки мертво в голове, все видели. Убежала на равнину? Смеху подобно. Но если хотите поискать — вон там, как раз где акрюнаи затаились и ждут вас.
Она заметила густую тень между фургонами и бросилась туда. На фоне костров метались фигуры. Крики прекратились. Если избегать очагов, она сможет дойти до стоянки Страля и его воинов. Поведает о смерти Бекела. Кто утром станет вождем Сенана? Наверное, Страль. Ему нужно знать, чтобы подготовить разум к командованию, взвесить участь клана.
Она шагнула из тени.
Тридцать шагов — и ее заметили. Шесть женщин во главе с Секарой, Феранда тащится сзади. Эстрала видела, как они бегут к ней, и вынула нож. Она знает, что они хотят сделать; знает, что они не заинтересованы задавать вопросы и выслушивать объяснения. Нет, они хотят сделать то же, что с Хетан. Бекела нет, защитника нет. Так много есть способов оказаться в одиночестве, вдруг поняла она.
Они увидели оружие в ее руке. Глаза жадно загорелись — хотят крови! — Я убила ее! — завизжала Эстрала. — Бекел трахнул ее, я убила обоих!
И она ворвалась между ними.
Засверкали клинки. Эстрала споткнулась и упала на колени. Со всех сторон искаженные злой радостью лица. Что за пылающий голод — о, какими живыми они себя ощутили! Она истекала кровью — четыре или пять ран, жар уходит из тела…
«Так глупо. Всё … так глупо». С этой мыслью она засмеялась на последнем вздохе.
Тяжелое скопище туч на западе уже заволокло половину ночного неба — словно непроницаемая стена одну за другой гасит звезды и нефритовые царапины. Ветер шумел в траве — он дул с востока, словно надвигался шторм. Однако Кафал не видел вспышек молний, не слышал раскатов грома. И все же внутренний трепет нарастал с каждым взглядом на громоздящуюся тьму. Где Бекел? Где Хетан? Обмотанная рукоять кривого меча скользила в руке. Он начал дрожать: становилось все холоднее.
Он еще может ее спасти. Он уверен. Можно потребовать силу у богов-Баргастов. Если они откажут, он поклянется уничтожить их. Никаких игр, никаких сделок. «Знаю — это ваша кровожадность привела к беде. И я заставлю вас заплатить».
Кафал страшился мига, когда впервые увидит сестру, эту изломанную насмешку над женщиной, которую знал прежде. Узнает ли она его? Разумеется, должна. Она бросится в объятия — конец мучениям, начало новой надежды. Ужасы, да — но он сумеет все исправить. Они убегут на запад — до самого Летера…
Тихий шелест сзади. Кафал развернулся…
Дубина ударила его в левый висок. Он пошатнулся вправо, пытаясь повернуться и встретить нападающего ударом меча. Толчок в грудь — его подняло над землей. Он извивался в воздухе, меч — крюк выпал из руки; затем кулак, словно бы держащий его за грудь, разжался — он упал на спину, затрещали кости… он непонимающе смотрел на копье: торчит вверх словно древко знамени, наконечник спрятался в грудной клетке…
Тени сверху. Рука в перчатке схватилась за древко, провернув и вогнав его еще глубже.
Острие вошло в землю.
Он пытался понять, но все ускользало из бесчувственных пальцев. Три, нет, четыре фигуры сверху, но все они молчат.
«Смотрят, как я умираю. Я делал так же. Почему мы такие? Почему мы так радуемся чужой неудаче?
Потому что, думаю я, мы знаем, как легко оказаться неудачником».
Воин — акрюнай расслабился. — Готов, — сказал он, вытаскивая копье.
— Если он разведывал наш лагерь, — удивился человек с дубиной, — почему стоял лицом не туда?
— Баргаст, — пробурчал третий, и все закивали. У проклятых дикарей в мозгах ни капли разумения.
— Завтра, — сказал, очищая копье, воин, — мы убьем остальных.
Она ковыляла, не сводя глаз с черной стены впереди, а та то накатывалась, то отступала, словно весь мир пульсировал. Сейчас ее толкал ветер, плотный как упершаяся в спину ладонь. Тум, тум — упирался в почву конец посоха.
Когда перед ней возникли четверо акрюнаев, она замедлила шаги, а потом встала, ожидая, пока они овладеют ей. Но они не стали. Вместо насилия они сделали жесты защиты от зла и скрылись во мраке. Помедлив, она захромала снова, тяжело дыша. Мозоли на руках вскрылись, сделав посох липким.
Она шла, пока мир не потерял силу, а тогда села на сырую траву подле обросшего лишайником валуна. Ветер мотал обрывки одежды. Она смотрела не видя, посох выпал из рук. Еще немного, и она повалилась набок, скрючившись.
И стала ждать, пока чернота не проглотит мир.
Похоже, ночь и вообще нормальный порядок течения времени были украдены. Страль смотрел, как Белолицые кормят костры всем, что может гореть, выкрикивают призывы к богам. Узрите нас! Найдите нас! Мы ваши дети! Козлов тащили на импровизированные алтари, перерезали глотки. Плескала кровь, дергались копыта — потом ноги замирали, мелко содрогаясь. Псы убегали, завидев необъяснимые проблески клинков. Ужас и безумие хлестали всех, словно струи дыма, искры, взлетавшие над чадящими кострами. На заре, знал он, в лагере не останется ни одного животного.
Если заря вообще придет.
Он слышал о смерти Эстралы. Слышал и о том, чем она похвасталась. Бессмыслица. Бекел не мог насиловать Хетан — ясное дело, Эстрала поверила, что станет женой Бекела, а потом увидела его с Хетан и поддалась безумию, разрисовавшему сцену яркими тонами похоти. Убила обоих в припадке ревнивой злобы.