Охотники за Костями (ЛП) - Эриксон Стивен. Страница 15

— Ты и твой дружок — самозванец думаете, что способны убить нас?

— Вы сами допускали возможность. Вас можно убить, и когда вы убиты, вы остаетесь мертвыми. Не удивляюсь, что Аномандарис сковал вашу тройку. Вам нет равных в тупой самонадеянности…

— Разрушенный садок — самый слабый садок! Почему, думаешь ты, Скованный Бог работает через него?

— Спасибо, — тихо ответил Эмпеласу Котиллион. — Это я и хотел узнать. — Он оборотился прочь и побрел к оврагу.

— Стой!

— Еще побеседуем, Эмпелас, — бросил он через плечо. — Прежде, чем все провалится в Бездну.

Ходящий-По-Краю шел за ним.

Выйдя из каменного круга, существо заговорило: — Мне стыдно. Я недооценил тебя, Котиллион.

— Довольно обычная ошибка.

— Что будешь делать?

— Почему ты спрашиваешь?

Ходящий-По-Краю ответил не сразу. Они спустились по склону, пересекли овраг. — Скажи же мне, — спросило привидение, — ибо я готов оказать помощь.

— Я порадовался бы больше, если бы знал кто ты или что ты.

— Можешь считать меня… стихийной силой.

По спине Котиллиона пробежал холодок. — Ясно. Хорошо, Ходящий-По-Краю. Кажется, что Скованный Бог начал наступление по всем фронтам. Нас более всего тревожат Первый Трон Имассов и Трон Тени — по очевидным причинам. Мы чувствуем, что сражаемся в одиночестве — даже на Псов не можем положиться, учитывая, что Тисте Эдур явно сохраняют над ними власть. Нам нужны союзники, Ходящий-По-Краю. Сейчас.

— Ты только что набрел сразу на трех союзников…

— Нам нужны союзники, которые не оторвут нам головы, едва минует общая угроза.

— Ах, вот в чем дело. Хорошо, Котиллион. Я серьезно обдумаю ситуацию.

— Не жалей времени.

— Как противоречиво.

— Если кое-кому недостает чувства юмора, помочь трудно.

— Ты меня заинтересовал, Котиллион. А такое случается редко.

— Знаю. Ты живешь столько веков… — его голос замолк. "Стихийная сила. Похоже, он видел всё и всегда. Проклятие…"

Столь много способов ощутить ужасную нужду, великое сплетение замыслов, из которых исключены все сорта и оттенки моральных суждений. Маппо Коротыш чувствовал подавленность, бурлящий поток чистого и холодного горя. Он чувствовал, как под грубой кожей его ладоней память ночи медленно вытекает из камня, и вскоре материя ощутит атаку солнечного жара — а ведь пятнистое, изборожденное следами корней подбрюшье камня не ведало света много тысяч лет.

Он переворачивал камни. Уже шесть с восхода солнца. Грубо обтесанные доломитовые глыбы, и под каждой россыпь ломаных костей. Маленьких, окаменевших. Хотя вес камня раздробил каждую кость на мелкие кусочки, Маппо полагал, что изначально все скелеты были полными.

Да, таким был и остается обычай всех войн. Он знал это всеми рубцами и загрубевшими шрамами души, он не ощутил потрясения при виде останков давно убитых детей Джагутов. Ужас благословенно быстро пронесся через мысли, оставив после себя горе — старого его приятеля.

Поток горя, чистого и холодного.

Войны. Солдат против солдата, волшебник против волшебника. Полчища убийц, блеск ножей в ночной тьме. Войны, в которых закон сражался против мерзкого беззакония; в которых здравый умом боролся с социопатом. Ему случалось видеть кристаллы, за одну ночь вырастающие на пустынной почве — грань за гранью, словно лепестки распускающегося цветка — и казалось, что жестокость растет таким же образом. Один инцидент за другим, пока не случится взрыв, вовлекающий в себя все.

Маппо оторвал ладони от нижней стороны камня и медленно выпрямился. Оглянулся на спутника, все еще бродящего по теплому прибрежью Рараку. Как дитя, радующееся новому, неожиданному удовольствию. Плещется, проводит руками по тростникам, выросшим быстро, будто из воспоминаний моря.

Икарий.

"Мой кристалл".

Когда пожар затягивает в себя детей, исчезают различия между здравием и безумием. Он хорошо понимал, что его желание искать истину во всем — порок. Он находит оправдания любой жестокости. Имассы претерпевали угнетение от хитрых джагутских тиранов, их заставляли поклоняться ложным богам и делать мерзкие вещи. Пока они не обнаружили ложь. Началось мщение — вначале тиранам, потом всем Джагутам. Так рос кристалл, грань за гранью…

"Пока"… Он снова глянул на детские косточки, придавленные доломитом. Не известняк, потому что доломит лучше подходит для нанесения глифов, они гораздо дольше сохраняются на мягкой поверхности. Знаки хотя и выцвели за бесчисленные тысячелетия, но еще вполне различимы.

Сила чар сохраняется гораздо дольше, пусть давно умерли создания, плененные ими.

Говорят, что доломит удерживает в себе память. Так верит народ Маппо, за века блужданий встречавший много таких имасских построек — неуклюжих гробниц, священных кругов, вех и плоских курганов. Они находили их — и учились тщательно избегать. В тех местах присутствие духов — весьма ощутимая вещь.

"Или мы сами себя убедили в этом?"

Он сел на краю моря Рараку, на месте древнего преступления. Но кроме сплетения его собственных мыслей, тут нет ничего. Кажется, эти камни мало склонны к воспоминаниям. Холод ночи, жар дня. Ничего больше.

Самая краткая память.

Икарий, расплескивая воду, выбрался на берег. Глаза его светились от радости. — Вот так щедрый дар, Маппо! Вода меня оживила. О, почему ты еще не плаваешь, не принимаешь святой дар Рараку?

Маппо улыбнулся: — Благословение слишком быстро стечет с моей толстой шкуры. Боюсь растратить дар всуе и тем прогневать спящих духов.

— Я чувствую, — ответил Икарий, — будто наш поиск начался заново. Кто я. Что я сделал. Я открою также, — добавил он, приблизившись, — причину твоей дружбы. Почему ты всякий раз оказываешься рядом, хотя я снова и снова теряю себя. О, боюсь, я тебя обидел. Прощу, не надо хмуриться. Я всего лишь не понимаю, почему ты принес себя в жертву. Если ради дружбы — для тебя она должна быть самой разочаровывающей из дружб.

— Нет, Икарий, тут нет жертвы. И разочарования. Мы таковы и мы поступаем именно так. Вот и всё.

Икарий вздохнул и посмотрел на новое море. — Если бы я так же умел успокаивать себя мыслями…

— Здесь умерли дети.

Джаг резко повернулся. Зеленые глаза обежали землю вокруг Маппо. — Я заметил, что ты ворочаешь камни. Да, вижу. Кто они были?

Прошлой ночью некий кошмар стер воспоминания Икария. В последнее время такое случается чаще обычного. Странно. И тревожно.

— Джагуты. Войны с Т'лан Имассами.

— Ужасно творить подобное, — проговорил Икарий. Солнце быстро уменьшало капли воды на его безволосой, серо — зеленой груди. — Как может быть, что смертные так легко обращаются с жизнью? Погляди на пресное море, Маппо. Новое побережье кишит внезапно родившейся жизнью. Птицы, насекомые, всякие новые растения — так много простой радости, друг мой, что мое сердце готово разорваться.

— Бесконечные войны, — ответил Маппо. — Борьба за жизнь, каждый старается оттолкнуть ближнего и выиграть день.

— Сегодня ты мрачный собеседник, Маппо.

— Да, мне это свойственно. Прости, Икарий.

— Мы останемся здесь?

Маппо искоса посмотрел на друга. Без одежды он казался более диким, каким-то варваром. Краска, с помощью которой он маскировал цвет кожи, почти смылась.

— Как захочешь. Это же твое странствие.

— Знание возвращается, — ответил Икарий, не отрывая взора от моря. — Дар Рараку. Мы стали свидетелями подъема вод. Значит, к западу должны быть река и много городов…

Глаза Маппо сузились: — Только один, заслуживающий такого названия.

— Один?

— Другие умерли тысячи лет назад, Икарий.

— Н'карфал? Требур? Инат'ан Мерузин? Пропали?

— Инат'ан Мерузин ныне зовется Мерсин. Последний из больших городов на реке.

— Но их было там так много. Я помню все имена. Винит, Хедори Квил, Трамара…

— Они практиковали интенсивное орошение, выводили речную воду на поля. Они свели леса ради строительства кораблей. Друг мой, все города мертвы. Река, когда-то чистая и сладкая, ныне стала узкой и несет густой ил. Равнины потеряли плодородный слой почвы и стали почти что пустынями. Лато Одхан на востоке от реки Мерсин, Угарат Одхан к западу.