Полуночный Прилив (ЛП) - Эриксон Стивен. Страница 121

Брюс не отрывал взора от Цеды. — Я подумал, — сказал он медленно, — что сама жизнь есть праздник отречения. Отречения от ваших слов, Куру Кан. Наше бегство — да, это освобождение от костей, от праха, от павших.

— Бегство КУДА?

— Неважно. Никуда, но куда угодно. Возможно, проявлением ваших слов являются существа вроде Чашки и той воровки, Элалле…

Голова волшебника дернулась, глаза за толстыми линзами блеснули: — Извини? Что ты сказал?

— Ну, я говорил о тех, кто по настоящему отрицает смерть. Девочка Чашка…

— Хранитель Азата? Она неупокоенная?

— Да. Уверен, что уже упоминал…

Куру Кан вскочил. — Ты уверен? Брюс Беддикт, она неупокоенная?

— Точно. Но я не понимаю…

— Вставай, Брюс. Мы идем немедленно.

— Это все павшие, — говорила Чашка. — Они хотят ответов. Не уходят, пока не получат ответов.

Шерк Элалле щелчком сбросила с сапога насекомое.

— Ответов о чем?

— Почему они умерли.

— На это нет ответа. Это свойство людей — умирать. Люди всегда умирают.

— Но не мы.

— Нет. Мы умерли.

— Ну, все же не ушли.

— Судя по всему, Чашка, они тоже здесь.

— И верно. Удивляюсь, почему сама не подумала.

— Потому что ты умерла в десять лет.

— Ну, что мне сделать?

Шерк обвела взором заросший двор. — Я здесь потому, что ты подала мне идею. Сказала, что мертвые собираются. Собираются у этого места, вокруг стен. Ты можешь с ними говорить?

— Зачем мне это? Они никогда ничего интересного не говорят.

— Но ты сумеешь, если нужно.

Чашка пожала плечами: — Думаю, да.

— Хорошо. Поищи добровольцев.

— На что?

— Я хочу, чтобы они пошли со мной. Прогулялись. Этой ночью, и следующей тоже.

— Мама, а они захотят?

— Скажи им, что увидят больше золота, чем могут вообразить. Узнают тайну, которую мало кто знает в целом королевстве. Скажи, что я возьму их на прогулку в хранилище Палаты и в королевскую сокровищницу. Скажи, пришло время повеселиться. Напугать живых.

— К чему духам пугать живых?

— Знаю, это кажется странным… но я предсказываю: они скоро заметят, что просто призваны к этому делу. Более того, они найдут в нем радость.

— Но как они сумеют? Это же духи. Живые их даже не увидят.

Шерк Элалле повернулась, оглядывая толпу призраков. — Чашка, они видны нам достаточно четко?

— Но мы мертвые…

— Тогда почему неделю назад мы их не видели? Так, было какое-то мелькание, заметное краем глаза — и то не всегда. Что же изменилось? Откуда к ним пришла сила? Почему она растет?

— Не знаю.

Шерк улыбнулась: — А я знаю.

Чашка прошла вдоль низкой стены к духам.

Воровка следила за беседой. «Интересно, понимает ли она. Знает ли, что стала скорее живой, чем мертвой. Знает ли, что возвращается к жизни».

Вскоре девочка пошла обратно, на ходу расчесывая рукой спутанные волосы. — Ты такая умная, мама. Я так рада, что у меня такая мама.

— Есть добровольцы?

— Они все пойдут. Они хотят видеть золото. Они хотят пугать людей.

— Мне нужны такие, что могут читать и считать.

— Найдутся. Скажи, мама, почему они стали сильнее? Что изменилось?

Шерк оглянулась на приземистый квадрат башни. — Он, Чашка.

— Азат?

— Да.

— О, я поняла! — воскликнула девочка. — Он умер.

— Да, кивнула Шерк. — Он умер.

«Мама» ушла, ведя за собой полчище привидений. Чашка подошла ко входу в башню. Поглядев на плиты мостовой, она выбрала одну и склонилась к ней. Ломая ногти, вытащила камень из кладки. Удивительно — ее руки пронзила боль, потекла кровь!

Девочка не рассказала Шерк, как трудно было говорить с духами. Последние два дня их многоголосое бормотание стихло, словно она оглохла, хотя прочие звуки — свист ветра, шелест мертвых листьев, шорох насекомых и шум города — слышались по — прежнему ясно и отчетливо. С ней что-то происходило. Это содрогание в груди звучит все чаще. Теперь шесть, семь раз в день. Давние ссадины на коже зарастают свежей розовой плотью. Вчера она почувствовала жажду. Потребовалось время, чтобы понять — или припомнить — что такое жажда, что она означает. Глоток стоячей воды из выбоины посредине двора показался блаженством. Столь многое меняется, и это пугает ее.

Она поставила камень у стены и села рядом. Стерла пыль с полированной поверхности. Подивилась на забавные узоры: ракушки, отпечатки растений — похожие на луковицы корни тростника — и округлые срезы кораллов. Тонкие кости. Некто потратил много времени, вырезая столь подробную картину омертвения.

Девочка подняла голову, созерцая врата и начало улицы. Так странно видеть их пустыми. Но это ненадолго, понимала она.

И ждала.

Кровотечение из-под ногтей уже прекратилось¸ когда она услышала шаги. Улыбнулась, завидев дядю Брюса и старика со стеклянными глазами. Она никогда его не видела, и все же знала.

Они тоже заметили ее. Брюс прошел через ворота, старик нервно и осторожно шагал следом.

— Привет, дядя.

— Чашка. Ты выглядишь… лучше, чем раньше. Я привел гостя. Цеда Куру Кан.

— Да, это он, тот, что вечно смотрит на меня и не видит, но все равно смотрит.

— Я не знал об этом, — ответил Цеда.

— Теперь-то не так. Теперь, когда у тебя на носу эти штуки.

— Ты имела в виду Цеданцию? Там я смотрел на тебя и не видел?

Она кивнула.

— Оплот Азата ушел, дитя, но ты осталась. Ты была Хранителем, когда Азат был живым, а ты нет. А теперь — ты все еще Хранитель? Когда он умер, а ты жива?

— Я не мертва?

— Не совсем. В тебя помещено сердце. Оно было заморожено, но теперь… оттаивает. Я не понимаю его силы, но признаюсь: оно меня пугает.

— У меня есть друг, он обещал меня убить, если что, — улыбнулась Чашка. — Но он говорит, что, верно, не придется этого делать.

— Почему же?

— Говорит, сердце не проснется. Не полностью. Вот почему Безымянная взяла мое тело.

Губы старика двигались, но слов не было. Дядя Брюс подошел к нему, лицо его было обеспокоенным.

— Цеда? Вы в порядке?

— Безымянная? — Старый волшебник дрожал. — Это место — это теперь Оплот Смерти? Оно стало Оплотом Смерти.

Чашка склонилась, подняла плиту. Тяжелая, словно труп. Ей пришлось использовать всю свою силу. — Это для твоей Цеданции. Положи туда, куда ты не видя смотрел на меня.

— Плитка. — Куру Кан озирался. Она положила плиту прямо перед ним.

— Цеда, — сказал дядя Брюс. — Я не понимаю. Что происходит?

— Наша история… оказалась во многом искаженной. Безымянные были в Первой Империи. Культ. Его истребили. Разогнали. Он не мог выжить… но кажется, произошло именно это. Кажется, он пережил саму Империю.

— Они были культом смерти?

— Нет. Они были слугами Азата.

— Тогда почему получается, что они ждали его смерти?

— Куру Кан покачал головой. — Вероятно, она была неизбежной. И они решили противодействовать выходу тех, кто может вырваться из курганов после смерти башни. Возможно, появление Оплота Смерти с этим не связано.

— Но почему она осталась хранителем?

— Может, она больше не Хранитель. Она ждет встречи с беглецами из-под земли. — Цеда обратил взор на Чашку. — Дитя, ты поэтому осталась?

Та пожала плечами: — Недолго осталось.

— А тот, что должен появиться, поможет тебе?

— Не знаю. Надеюсь.

— Как и я, — ответил Куру Кан. — Спасибо за плитку, дитя. Я все еще удивляюсь твоему знанию о новом Оплоте.

Чашка вытащила жучка из волос, отбросила в сторону. — Мне все рассказал красавчик.

— Еще один посетитель?

— Он подходил лишь однажды. Все больше стоял в тени, на той стороне улицы. Иногда ходил за мной, когда я охотилась, но не заговаривал. Вот только сегодня заговорил.

— И назвал свое имя?

— Нет. Он очень красивый. Сказал, что у него есть подружки. Много. И приятели. Не отдавай свое сердце, вот что он сказал. Он сам никогда не отдает. Совсем никогда.

— И этот человек рассказал тебе об Оплоте Смерти?