Золотая Вспышка - Ледок Диана Дмитриевна "diledok". Страница 64

запрещаю тебе вообще быть с ним. Я запрещаю тебе с ним говорить, смотреть на него,

думать о нем, пока тебе не стукнет хотя бы восемнадцать. Ты поняла меня?

Именно этого она и опасалась. Такие ссоры были для Розы наихудшей из всех кар на земле с

самого детства. Она любила родителей, и не могла долго быть с ними в ссоре, у нее от этого

начинались ужасающие угрызение совести, которые и вынуждали ее всегда идти первой на

примирение, и Олив знала это. Как знала и то, что она всегда будет слушать ее приказы. Уж

такой у нее характер. Достаточно было лишь одного слова матери, чтобы отговорить ее от

любой каверзы, усмирить ее.

Но в то же время она любила и Леона, и знала, что не сможет не видеть его, не может

вычеркнуть его из списка своих знакомых.

- Мама, пожалуйста, - Роза схватилась за голову и мешком плюхнулась обратно на диван.

Могла ли она знать пять минут назад, чем обернется эта невинная беседа? - Mама, не делай

этого. Все что угодно, но не это. Я буду ходить в школу и добиваться наилучших оценок, я

буду перемывать за всеми посуду, готовить вам обеды, но не отрывай у меня Леона.

Вид у нее был довольно-таки жалкий, и у Олив шевельнулось сострадание. Но не в ее

характере было уступать и Роза знала это, у нее было слишком много времени для того

чтобы это выяснить.

- Ты не понимаешь, - сказала она, уже безо всякой надежды, - ты не знаешь, что делаешь!

Прости за то, что я сказала, я не держала себя в руках. Но без Леона я не смогу.

Брови Рафа поползли вверх и он посмотрел на жену. Та бросила на него удивленный взгляд,

в котором читалась растерянность. Она еще никогда не видела, чтобы Роза сдавалась так

быстро. Обычно ей требовалось для этого около часа. Но она не могла отступить, это

противоречило ее натуре.

- Я не собираюсь сваливать на тебя посуду с обедами, - сказала Олив. - Tакже и не

собираюсь выбивать из тебя лучшие оценки. Но про Леона тебе лучше пока забыть. В твоем

возрасте эта привязанность лишь мимолетное увлечение.

- Тогда мне придется не послушать тебя, - странным, испугавшим Олив голосом, отозвалась

Роза. - Я не могу сделать того, что ты от меня требуешь. Это выше моих сил.

- То есть как?

- Олив, - Раф усадил окаменевшую жену обратно на диван и посмотрел на не закрытую

ладонями часть лицa дочери. - Дорогая, мы ведь хотим как лучше, ты знаешь нас. Мы не

хотим чтобы ваше увлечение вылилось в последствия, которых ни ты, ни я, никогда не

захотели бы. Ты должна понять.

Роза покачала головой и вздохнула:

- Почему вы тогда отпустили нас одних в далекое путешествие, в другую страну? Если вас

послушать, это был смертный грех.

- Мы полагались на тебя, и на Леона тоже, естественно. Мы ведь не настолько слепы, чтобы

не видеть, как он к тебе относится. Он не из тех, кто обманул бы доверие близких. И Элиза

дала нам клятву, что Леон никогда не причинит тебе вреда. Она ведь следила за вами, хоть

вы и не видели этого. Да, возможно, сейчас он хорошо к тебе относится, но... разве мы

можем знать, надолго ли это продлится?

Эта новость, услышанная раньше, могла бы удивить Розу, но сейчас она лишь вызвала

легкое покалывание в груди. Ей было все равно: что следили за ними, что не следили...

Какое это может иметь значение?

Наконец она смогла отнять руки от лица и посмотреть вначале на мать, потом на отца. Те

напряглись:

- Я уважаю и люблю вас, - деревянным голосом сказала она, - но при всем моем уважении, я

не могу вас послушаться. Именно в этом случае я собой не распоряжаюсь.

Олив от изумления и негодования раскрыла рот и что-то беззвучно прошептала. Раф молча

смотрел на дочь. В его взгляде читалось уважение и, одновременно, негодование:

- Что?

- Я постараюсь, говорю вам искренне, постараюсь держать его на расстоянии, но совсем его

не видеть я не могу.

- Ты ведь понимаешь, как малоубедительно это звучит?

- Понимаю.

Собирая все оставшееся силы в кулак, Роза встала. Ее слегка пошатывало. Она понимала, на

что нарывается, но не могла этого избежать. Слыша, как вдалеке щебечут птицы, и как кто-

то идет по направлению к гостиной, она медленно пошла вон.

Глава 12: На крыше

Успокоительно щелкнул дверной замок, и в следующую секунду она свалилась на одеяла. Ее

душили слезы, но она не допускала их. Где-то в глубине души она понимала, что ее

родители правы, но не могла себе позволить согласится с ними полностью. Впервые в жизни

ей предстояло пойти им наперекор и отвечать самой за свои действия.

Она не сомневалась в том, что они сейчас сидят в гостиной и обсуждают ее, как и знала то,

что они ждут ее извинений и прихода. Но она не извинится. Она не может сделать этого.

Всей душой надеясь на свою стойкость, она чувствовала, как в ней зарождаются первые

ростки раскаяния, которые затем должны будут превратится в гигантов и задушить ее,

вынуждая сделать то, что она ни в коем случае делать не должна.

Впервые в жизни она попала в ситуацию, из которой нет выхода. Она не сможет быть

полностью с ними откровенной, как и с собой. Если она даже и даст им обещание, сообщит

о своем разрыве с Лео, рано или поздно ей придется изменить этому обещанию.

Почему-то всегда так бывает, что когда тебе кажется, что все вокруг как никогда близко к

идеалу, непременно должно появится что-то, что должно будет омрачить твое счастье.

Человеку не свойственно быть долгое время абсолютно счастливым и с этим она теперь

согласна.

Раздался стук в дверь. Роза вздрогнула, нo не подала признаков жизни, а лишь сильнее

вцепилась пальцами в одеяло на котором лежала, как будто боялась, что встанет против

воли.

Стук в дверь продолжался все настойчивей, она съежилась и застыла, готовая к самому

худшему.

Видя, что дверь не открывают, посетитель должен будет уйти. Ее здесь нет, она превратилась

в приведение.

Она так сжала в руках одеяло, что пальцы онемели.

- Открой мне, или я взломаю дверь, - раздался знакомый голос, от которого Роза вздрогнула,

- я знаю что ты здесь.

- Уходи.

- Ладно, считаю до трех.

Роза не шевельнулась.

- Ты ведь понимаешь, что это глупо? - cпросил Леон, досчитав. - Я видел твоих родителей и

они сказали мне все, что думали. И, надо отдать им должное, сказали в лицо.

Она не ответила. По ее лицу заструились слезы, она не могла дальше их сдерживать. Роза

закусила уголок подушки и зажмурилась. За дверью раздался шорох.

Она поняла, что он готовится снять дверь с петель и ужаснулась.

- Уходи, Лео.

- Послушай меня, когда мы жили в одном доме в параллельных, не закрывающихся на ключ

комнатах, был хоть один момент, когда я злоупотребил твоим доверием?

- Нет, но... Все равно, уходи.

Она с тревогой ждала, что будет дальше, но Леон молчал.

Как бы она хотела встать и послушно открыть дверь, махнув рукой на сказанное Олив... Но

она не может ослушаться прямого приказа матери.

- Ты не сможешь там сидеть одна.

- Смогу.

- Это глупо.

Не услышав от нее ответа, Леон некоторое время постоял в дверях, а потом шаги его начали

удалятся. Роза погрузилась в дремоту. Она проснулась лишь раз, вечером, когда небо за

окном уже приобрело густой, пурпурный оттенок, и зажигались первые звезды. Доносился

шорох колышимых ветром деревьев леса. Она хотела постоять у окна и впустить в комнату

свежего воздуха, но не смогла встать, так как почувствовала невероятную слабость во всем

теле, лишившую ее способности двигаться, a в голове началась тупая, пульсирующая боль,

оповещающая ее о том что она уже на полпути к голодовке. Что ж, этого следовало ожидать.

Но она не ожидала того что эти симптомы проявят себя так быстро. Так внезапно... Сколько