Чужая корона - Булыга Сергей Алексеевич. Страница 36

— Да! — сказал он.

— Блестящая работа! — сказал я. — Вот только я что-то запамятовал: а как это вы определили, что следы, хоть и коровьи по форме, на самом деле принадлежали угнанным коням?

— Га! — сказал он, подправляя усы. — Так один из них был иноходцем. А наши коровы иноходью разве скачут?

— Да, — согласился я, — действительно. А у Цмока какой шаг?

— Га! — уже куда громче прежнего воскликнул пан Стремка. — На вопросах меня путаешь, да? Думаешь, я сейчас тебе все так и выложу? Нет! Ты мне сперва скажи: Сойм закончился?

— Да.

— Вот, хорошо! — сказал он. — Теперь будем так: теперь пускай сначала он, — при этом Стремка указал на Великого князя, — пускай сначала он, как и обещал, отдаст мне мою саблю, моего коня, и я уеду к себе в Зыбчицы, посмотрю, что там да как, и если там все будет хорошо, я вам тогда письмо пришлю и вы ко мне приедете, я вас встречу, угощу как дорогих гостей. И вот только тогда уже мы с вами и поговорим хоть о Цмоке, хоть о ком другом, о ком пожелаете. А пока что я буду молчать. Тебе теперь все понятно, мудрец?

Ат, еще как, подумал я тогда, теперь мне все понятно! Я посмотрел на Великого князя, он согласно кивнул, я снова повернулся к судье и сказал:

— Ваши слова, пан Галигор, мне понятны, и ваш гнев тоже. Но вы должны понять и нас: у нас нет столько времени, мы очень спешим!

— Га! — гневно закричал пан Стремка. — А я не спешил? Да я коня чуть не загнал, мне чуть голову не оторвали, так я спешил! Я спешил и думал: вот приеду, все как есть расскажу, предупрежу господаря, господарь сразу вскинется. А что вышло на проверку? Кто вскинулся? Никто! А вот меня зато сюда сразу вкинули! И держат, как злодея. А настоящие злодеи все на воле! А мне ты, господарь, что обещал? Но я теперь уже ничего другого от тебя не прошу, гори оно все гаром, ты только отпусти меня отсюда, господарь!

Но господарь молчал, насупившись. Тогда опять заговорил я:

— Ваша правда, пан судья. Вы совершенно справедливо усомнились, когда его великость выставлял меня всезнающим. Потому что я, например, не имел ни малейшего понятия о том, что вы, как я понял, живой свидетель Сымонской трагедии, уже, похоже, целый месяц находитесь здесь.

Пан Стремка гневно, но отчасти и удовлетворенно хмыкнул. Тогда я, обратившись к Великому князю, сказал:

— Ваша великость! Получается, что вы требовали от меня решения довольно-таки сложной задачи, а сами в то же время не посчитали нужным ознакомить меня со всеми ее условиями.

— Ну, — сказал он. — Так тогда было надо! А теперь, после Сойма, стало надо по-другому. Вот я вас теперь двоих и свел.

— Еще бы! — сказал я. — Ведь раньше вас эта задача не очень тревожила, вы даже были заинтересованы в том, чтобы она не была решена. Вы, я так понимаю, считали, что ее будут решать другие — и свернут себе на этом шею. Ну а теперь, когда решать ее должны именно вы, теперь-то вы опомнились и кинулись к нам за советом. Страшно идти на Цмока, да? Так или нет?

Господарь молчал. Зато Стремка спросил:

— А почему это ему нужно идти? Что, больше некому?

— А потому, — ответил я. И кратко, в сжатой тезисной форме, ознакомил пана судью с решением Высокого Сойма, а потом, махнув рукой, добавил и те сакраментальные речи, которые его великость имел неосторожность кричать на пиру.

Внимательно выслушав меня, пан судья некоторое время молчал, а после глубокомысленно, как он считал, изрек:

— Ну что ж! Дело это, конечно, крайне опасное, но не такое уже и безнадежное. Вот, например, лично я спускался в Цмокову нору и вышел оттуда живым.

— Если вас не затруднит, опишите, пожалуйста, это подробнее, — попросил его я.

— Ладно, тебе расскажу, — подумав, ответил мне Стремка.

И рассказал, весьма подробно, четко и на первый взгляд весьма обстоятельно о своих следственных действиях, начиная от того момента, как к нему прибежали гайдуки из Сымонья, и заканчивая тем, как он расстался с ними возле хижины полесовщика Яромы. Наиболее же подробно пан судья описывал свою попытку пробраться в Цмокову нору. Он, наверное, думал, что это особенно нас поразит. Но я на то сказал:

— Это был метан. Вы чуть было не отравились метаном.

— А что это такое? — спросил он совершенно искренне.

— Такой газ, — объяснил ему я. — Такой тяжелый воздух, как угар.

— Вот-вот! — сразу оживился судья. — Я всегда очень боюсь угореть. Цмок это знал! Но, слава Богу, Ярома меня вытащил.

— А потом было что? — спросил я.

— А потом я сразу поспешил сюда, — не моргнув глазом, нагло ответил он.

— Понятно, — сказал я. — А почему бы вам было сразу, прямо с места Сымонской трагедии, не отправиться к нам?

— Ну! — сказал он. — Да я тогда об этом как-то не подумал! — и смущенно замолчал.

— Э, нет! — строго воскликнул я. — Вы все подумали и все продумали, поважаный пан Стремка. Такой опытный, проницательный судья — и вдруг такая служебная промашка. Не верю! Ведь посудите сами, поважаный: вы обследовали окрестности озера и, как теперь утверждаете, нигде не обнаружили никаких подозрительных следов. Что вы в таком случае должны были делать? Выставить там надежный караул, чтобы тот следил за затаившимся на дне преступником, а самому двигаться дальше, за подмогой. Самая надежная подмога в Глебске, а самая короткая дорога до него лежит через Зыбчицы. А вы вместо этого поспешно, на ночь глядя, вдруг углубляетесь в самую глушь. Кого вы преследовали, поважаный? По чьему следу вы шли? Что, неужели сам Ярома ездил с ними до Сымонья, а потом бежал обратно? Или, что скорее всего, кто-то из Мартыновых панов все же остался в живых после той катастрофы?

— Га! — гневно выкрикнул пан Стремка. — Га! Это он тебе сказал! — и при этом указал мне на Великого князя.

— Нет! — сказал Великий князь. — Я ничего ему не рассказывал. Это он все сам своим умом сейчас дошел. Я же тебя предупреждал, он головастый!

Тут они оба, не скрою, с превеликим уважением воззрились на мою особу. Но мне тогда было не до этого!

— А! — радостно воскликнул я. — Так, значит, и на самом деле есть еще один свидетель катастрофы! Чего же вы до сих пор молчали?

— Да я и сам только перед самым Соймом об этом узнал! — нехотя признался Великий князь. — И то — что я узнал? Только как его звать, а больше ничего. А поначалу ты совсем молчал! — гневно сказал он Стремке.

— Да, это так, — подтвердил его слова пан Стремка. — Не хотел я, чтобы пана Юзафа раньше времени хватали. Он тогда как раз жениться собирался.

— А теперь он уже женился? — насмешливо поинтересовался я.

— Да, — простодушно ответил судья, не замечая моей убийственной иронии.

— Значит, теперь его, уже женатого, можно хватать и пытать? — все тем же двусмысленным тоном спросил я.

— Зачем хватать? Он и так мне все рассказал! — с жаром воскликнул судья. — Послушайте меня, и все о нем узнаете!

— Хорошо, хорошо! — согласно замахал руками Великий князь. — Говори!

— И скажу! — рявкнул пан Стремка. — Тебе, умник, скажу, а не ему! — сказал он, уже обращаясь ко мне. И так же глядя только на меня, а не на Великого князя, он изложил — вкратце и явно многое скрывая — злоключения этого пана Задробы. Сказать по совести, ничего для себя полезного я в этой истории не услышал. Великий князь тоже был явно разочарован услышанным и потому раздраженно сказал:

— Га! Интересно! Но еще интереснее, я думаю, будет послушать самого пана Задробу. Я, пан Сцяпан, за ним уже послал. Как только узнал о нем, так сразу и послал!

Услышав это, пан судья весь аж почернел от гнева и сказал:

   —  Лучше бы ты, господарь, делал то, что я тебе советовал! Потому что вот где она, главная беда, — совсем не в Цмоке!

— А что, по-вашему, есть главная беда? — тут же поинтересовался я.

— Да хлопы! — мрачно сказал он.

— О! — сказал я и, наверное, при этом весь переменился в лице, потому что пан Стремка сразу подобрел и сказал:

— Вот ты, пан Сцяпан, я вижу, сразу смотришь в корень. Ну так тогда послушай!